Однако заключение, что состояния радостного возбуждения сексуальны по своей природе, даже когда не воспринимаются в качестве таковых, основывается только на допущении, что каждое возбуждение само по себе сексуально. Однако не существует ни одного свидетельства, доказывающего эту посылку. Феноменологически ощущения садистского возбуждения и сексуального удовлетворения совершенно различны по своей природе.
Утверждение, что садистские импульсы вырастают из устойчивого детского влечения, имеет некоторое основание в том, что дети, которые обычно жестоко относятся к животным или другим детям, испытывают при этом явное возбуждение. Следуя этому поверхностному сходству, можно было бы сказать, что начальная жестокость ребенка — это всего лишь чистое проявление садистской жестокости. Но на самом деле она не только не является чистым проявлением: жестокость взрослого имеет принципиально другую природу. Как мы видели, жестокость взрослого обладает определенными характеристиками, отсутствующими в жестокости ребенка. Последняя, по-видимому, является сравнительно простой реакцией на чувство подавленности или униженности. Ребенок утверждает себя, вытесняя свою месть на более слабых. Специфически садистские влечения более запутанны и рождаются из более сложных источников. Кроме того, подобно всякой попытке объяснять более поздние особенности прямой зависимостью их от ранних переживаний рассматриваемая попытка оставляет основной вопрос без ответа: «Какие факторы объясняют постоянство и развитие жестокости? ».
Каждая из рассмотренных гипотез сосредоточивается только на одной стороне садизма — сексуальности в одном случае, жестокости в другом — и не объясняет даже эти характерные особенности. То же самое можно сказать и об объяснении, предложенном Эрихом Фроммом38, хотя оно и ближе к истине, чем остальные. Фромм указывает, что невротик с садистскими наклонностями не желает уничтожать того, к кому он привязывается, т. к. не может жить своей собственной жизнью и нуждается в партнере для симбиотического существования. Это наблюдение вне всякого сомнения верно, но все же оно недостаточно ясно объясняет, почему невротик компульсивно побуждается к вторжению в жизнь других людей или почему это вмешательство принимает именно те конкретные формы, которые мы наблюдаем.
Если мы рассматриваем садизм как невротический симптом, то нам, как и всегда, следует начинать не с попытки объяснения симптома, а с попытки понять структуру личности невротика, порождающей этот симптом. Когда мы смотрим на проблему с этой точки зрения, то начинаем понимать, что явно выраженные садистские влечения развиваются только у того, кто испытывает чувство бесполезности своей собственной жизни. Поэты интуитивно чувствовали это базисное состояние задолго до того, как мы оказались способны зафиксировать его со всей основанной на клинических испытаниях скрупулезностью. Как в случае с Эд-дой Габлер, так и с Соблазнителем возможность сделать что-либо с собой, своей жизнью была более или менее бесполезным делом. Если при этих обстоятельствах невротик не может найти свой путь к тому, чтобы подчиниться судьбе, он по необходимости становится крайне возмущенным. Он чувствует себя навсегда исключенным, выведенным из строя.
По этой причине невротик начинает ненавидеть жизнь и все, что в ней является позитивным. Но он ненавидит ее, сгорая от зависти к тому, кто отказывается от того, чего он сам страстно желает. Это горькая, с элементами разочарования, зависть человека, который чувствует, что жизнь проходит мимо. «Завистью к жизни» назвал ее Ницше.
Невротик также не чувствует, что другие имеют свои заботы: «они» сидят за столом в то время, когда он голоден; «они» любят, творят, радуются, чувствуют себя здоровыми и свободными, родом откуда-то. Счастье других и их «наивные» ожидания, удовольствия и радости раздражают его. Если он не может быть счастливым и свободным, почему они должны быть такими? Говоря словами главного героя «Идиота» Достоевского, невротик не может простить им их счастья. Он должен подавлять радость других.
Его аттитюд иллюстрируется историей о безнадежно больном туберкулезом учителе, который плюет на бутерброды своих учеников и приходит в восторг от своей власти подавлять их волю. Это был сознательный акт мстительной зависти. У садиста тенденция к фрустрации и подавлению настроения других является, как правило, глубоко бессознательной. Но его цель так же пагубна, как и цель учителя: перенести свое страдание на других; если другие расстроены и унижены в такой же степени, как и он, то его страдание смягчается.
Другим способом, которым невротик облегчает свои страдания от испытываемой им грызущей зависти, является тактика «кислого винограда», исполняемая с таким совершенством, что даже опытный наблюдатель легко обманывается. Фактически его зависимость настолько глубоко похоронена, что он сам обычно высмеивает любое предположение о ее существовании.
Его сосредоточенность на тягостной, обременительной и уродливой стороне жизни выражает таким образом не только его ожесточенность, но в гораздо большей степени его заинтересованность в доказательстве самому себе, что он не является совсем пропащим человеком. Его бесконечная придирчивость и принижение всех ценностей частично вырастают из этого же источника. Он, например, обратит внимание на ту часть красивого женского тела, которая не является совершенной. Входя в комнату, его глаза будут прикованы к тому цвету или той части мебели, которые не гармонируют с общей обстановкой. Он обнаружит единственный недостаток во всех других отношениях хорошей речи. Аналогично все, что несправедливо или ошибочно в жизни других людей, их характерах или мотивах, приобретает угрожающее значение в его голове. Если он опытный человек, то припишет этот аттитюд своей чувствительности к недостаткам. Но проблема состоит в том, что он обращает свой прожектор только на темную сторону жизни, оставляя все остальное без внимания.
Хотя невротик и преуспевает в смягчении своей зависимости и ослаблении своего негодования, его аттитюд девальвации всего позитивного порождает, в свою очередь, чувство разочарования и неудовлетворенности. Например, если он имеет детей, то думает прежде всего о заботах и обязательствах, связанных с ними; если он не имеет детей, то чувствует, что отказал себе в самом важном человеческом переживании. Если он не имеет сексуальных связей, то чувствует себя потерянным и озабочен опасностями своего воздержания; если имеет сексуальные связи, то испытывает унижение и стыдится их. Если у него имеется возможность совершить путешествие, то он нервничает из-за неудобств, связанных с этим; если он не может путешествовать, то находит унизительным оставаться дома. Поскольку ему и в голову не приходит, что источник его хронической неудовлетворенности может находиться в нем самом, то он чувствует себя вправе внушать другим людям, как они нуждаются в нем, и предъявлять им все большие требования, выполнение которых никогда не может удовлетворить его.
Мучительная зависть, тенденция к девальвации всего положительного и неудовлетворенность как итог всего этого объясняют в известной мере достаточно точно садистские влечения. Мы понимаем, почему садист побуждается к фрустрации других, причинению страдания, обнаружению недостатков, предъявлению ненасытных требований. Но мы не можем оценить ни степень деструктивности садиста, ни его высокомерное самодовольство до те пор, пока не рассмотрим, что делает его чувство безнадежности с его отношением к самому себе.
В то время как невротик нарушает самые элементарные требования человеческого приличия, в то же самое время он скрывает в самом себе идеализированный образ личности с особенно высокими и устойчивыми моральными стандартами. Он один из тех (о них мы говорили выше), кто, отчаявшись когда-либо соответствовать таким стандартам, сознательно или бессознательно, решили быть настолько «плохими», насколько это возможно. Он может преуспеть в этом качестве и демонстрировать его с видом отчаянного восхищения. Однако такое развитие событий делает пропасть между идеализированным образом и реальным «Я» непреодолимой. Он чувствует себя совершенно негодным и не заслуживающим прощения. Его безнадежность становится более глубокой, и он приобретает безрассудство человека, которому нечего терять. Поскольку такое состояние достаточно устойчиво, то тем самым для него фактически исключается возможность иметь конструктивные аттитюды в отношении самого себя. Любая прямая попытка сделать такой аттитюд конструктивным обречена на провал и выдает полное незнание невротиком своего состояния.
Отвращение невротика к самому себе достигает таких размеров, что он не может смотреть на себя. Он должен защищать себя от презрительного отношения к самому себе только посредством усиления чувства самодовольства, выполняющего роль своеобразной брони. Самая незначительная критика, пренебрежение, отсутствие особого признания могут мобилизовать его презрение к самому себе и поэтому должны быть отвергнуты как несправедливые. Он вынужден поэтому экстернализировать свое презрение к самому себе, т. е. начать обвинять, ругать, унижать других. Это, однако, бросает его в утомительный порочный круг. Чем больше он презирает других, тем меньше он осознает свое презрение к самому себе, и последнее становится более сильным и безжалостным, чем более он ощущает свою безнадежность. Борьба против других является поэтому вопросом самосохранения.
