верил, что всякая девушка удовлетворит его перверсивную сексуальность. Либидинозная самость, способная к росту и пониманию, похоже, была представлена его виолончелью, которая (возможно, из-за его чрезвычайной чувствительности) была защищена фибергласовым футляром или же тем, что была передана другу на сохранение. Именно потому она была недоступна, когда он в ней нуждался, что делало еще более трудным сопротивление нарциссическому уговору.
Позднее он смог рассказать мне, что однажды действительно забыл кое-какой багаж на вокзале, в тот период, когда испытывал сильную тревогу. Он остался на каникулах в мединституте, чтобы закончить исследовательский проект, а поскольку почти все коллеги уехали, он чувствовал себя отчаянно одиноким. Однако он поддерживал себя за счет возбуждения, связанного с выполняемым проектом, который, как и множество других, казался ему блестящим, пока его возбуждение не спадало. Пациент смог описать мне, как он почувствовал себя несчастным, испуганным, боящимся сойти с ума. Некоторое время после этого сеанса он был более контактным и признавал беспокойство о себе. Похоже, этот сдвиг был связан с тем, что я сумел избежать сговора с его высокомерной частью и он не воспринимал меня ни отрицающим, ни презирающим его ощущение собственной неадекватности.
В другом сновидении он был туристом в Непале и ему показали плачущего мальчика с распухшими глазами. Вызвали непальского доктора, но лечение заключалось в том, чтобы положить конец страданиям мальчика раз и навсегда. Мальчика спросили, хочет ли он умереть, и, когда тот сказал, что хочет, доктор начал бить его по голове, а когда и это ни к чему не привело, принялся пилить ему шею, причиняя сильнейшую боль. Ф. спрашивал себя, почему он, будучи туристом, на все это смотрит, и чувствовал, что не в силах вмешаться, но и не может отвести взгляд. Это напомнило ему фильм, в котором американец вынужден был смотреть, как пытают его друга-китайца, и решил пристрелить его из милосердия.
Этот материал, похоже, демонстрирует, насколько сковала пациента его жестокая, деструктивная часть, объявившая себя его другом. Если бы он признал себя больным, плачущим мальчиком, я, по его убеждению, вступил бы в сговор с его жестокостью, и он бы получил непальское лечение того типа, которое продемонстрировал доктор в сновидении. С другой стороны, если бы он обратился ко мне как к аналитику-помощнику и позволил мне дружески его поддержать (как это сделал американец в фильме), нарциссическая организация, по его мнению, угрожала бы ему пытками. В то же время его восхищала жестокость, и он получал вуайеристское удовольствие от ее созерцания. Контакт со своими нуждами, предполагающими зависимость, был настолько болезненным и унизительным, что он воспринимал анализ как жестокость, на которую, тем не менее, соглашался, каждый день приходя на сеанс.
Он начал следующий сеанс с того, что протянул мне чек со словами, что на этот раз он уже вырвал его из чековой книжки. Он назвал это своим «утренним ритуалом» и продолжил, как часто делал, «чахлой» (по его выражению) шуткой. Английский генерал сказал побежденному китайскому генералу, что секрет успеха – в молитве. «Но мы тоже молимся», – сказал китаец, а англичанин ответил, что, возможно, бог не понимает по-китайски!
Об этой шутке ему напомнил сон, в котором китаец дал ему фашистскую фуражку.
Ранее он размышлял над тем, что немецкая армия на самом деле очень отличалась от СС: армия стреляла в людей, а СС их пытало.
Утренний ритуал отсылал к предшествовавшей работе, в которой отрывание чека ассоциировалось с операцией на яичке, которая поставила его «в одно положение с женщинами» и которую он был вынужден принять без всякого протеста. На сеансе он чувствовал себя чахлым младенцем, неспособным сражаться, как делала бы нормальная немецкая армия, неспособным протестовать или передавать свои чувства, поскольку он ощущал, что я, подобно его родителям, не понял бы его младенческого языка. В этих обстоятельствах его легко можно было убедить, что принятие фашистской фуражки – оправданный шаг. Похоже, она репрезентировала то, как он подавляет всякий сознательный протест, превращая его взамен в тайную, перверсивную жестокость, мучая и себя, и меня.
Через несколько дней пациент пришел на сеанс мокрый и жалкий, поскольку делал пробежку при плохой погоде. Он сказал, что почувствовал облегчение, поскольку решил лечь на кушетку несмотря на то, что может намочить подушку.
Далее он описал сон, в котором посещал частный просмотр фильма о китайской книге предсказаний И-Цзин [он произносил ее название как Ии Чинг (Eee Ching)]. Там была женщина в желто-черном полосатом, как у осы, платье. Затем он сидел в ванне и чистил морковь и картошку. Там были два «мокрых» миссионера – «Мокрых в смысле г-жи Тэтчер», – добавил пациент [9].
Он вспомнил, как однажды во время его дежурства в больницу за лечением обратились два миссионера, и он их прогнал.
Я предположил, что было что-то грустное и, вероятно, комичное в том, как он сидел в ванне. Возможно, добавил я, это было связанно с осмотром гениталий, который он обычно производил в ванне и который когда-то привел его к открытию, что у него только одно яичко. Я задался вопросом, а не была ли это одна из его «чахлых» шуток, и что, вероятно, миссионеры репрезентировали анализ, и что, когда, как сегодня, он чувствовал себя особенно мокрым, жалким и чахлым, он проецировал это ощущение на меня и прогонял меня прочь?
Казалось, моя интерпретация его задела, и, немного подумав, он углубился в тему И-Цзин, сказав, что с этой книгой его познакомил друг по имени Пру, игравший большую роль в его фантазиях, и повторил имя Пру несколько раз. Я спросил, не связывает ли он это имя с медицинским термином, обозначающим зуд (Prue – prurience), – на эту мысль меня навело то, как он произносит И-Цзин (И-Чинг – ср. itching, «зуд»). Он согласился и сказал, что внезапно ему вспомнилось вот что. Недавно один друг обвинил его в похотливости (prurience), ему пришлось посмотреть, что это слово значит, и он обнаружил, что оно связано с зудом (itching). Я предположил, что ему не хочется признавать похотливую заинтересованность в моем душевном состоянии, когда он считает меня «мокрым» в смысле г-жи Тэтчер, и что он выражает страх, что моя заинтересованность в нем может быть также похотливой, а я могу не понять, каково ему, когда он приходит такой мокрый, несчастный и сознающий, что с ним что-то не так. На следующем сеансе он вернулся к этому сновидению в связи с ассоциативным воспоминанием о женщине, похожей на осу. Он вспомнил, как смотрел фильм «Жало» (The Sting), в котором полицейский притворялся,
