Другими словами, он осознавал, что предоставляет себе всевозможные привилегии и отказывает при этом во всем своему партнеру. Ему стало ясно, что этот аттитюд должен испортить, если не разрушить, его личные отношения и вступление в брак. До этого момента он был очень активен и продуктивен в своей аналитической работе. Однако, после того как он осознал последствия своего аттитюда, его активность на сеансе резко снизилась: пациент был немного угнетен и осторожен.
Анализ тех немногих ассоциаций, которые проявились, указал на сильное стремление пациента к уединению, что находилось в резком контрасте с его более ранним страстным желанием установить хорошие отношения с любимой женщиной. Импульс к уединению был выражением невыносимости для него перспективы совместной жизни: он понимал идею равенства полов чисто теоретически, на практике же он ее отвергал. В то время как его депрессия представляла реакцию на открытие, что он попал в неразрешимую дилемму, тенденция к уединению означала, что пациент нащупывает какое-то решение. Осознав бесплодность уединения и увидев, что нет никакого выхода, кроме изменения своего аттитюда, пациент стал интересоваться, почему взаимность так неприемлема для него.
Ассоциации, появившиеся сразу же после этого момента, указывали на то, что на уровне эмоций он различал только две альтернативы — обладать всеми правами или не обладать никакими правами. Он выражал опасение, что если уступит какие-либо права, то никогда не сможет сделать то, чего хотел, и постоянно будет должен выполнять желания других. Это, в свою очередь, открыло возможность для проявления влечений к уступкам и самопринижению, которые, хотя и присутствовали раньше, никогда не наблюдались во всей своей полноте и силе. По ряду причин его уступчивость и зависимость были так велики, что он был вынужден построить искусственную защиту из самонадеянной претензии на исключительное обладание всеми правами. Отказаться от этой защиты в то время, когда его уступчивость представляла еще сильную внутреннюю потребность, означало бы для него потерю всякой индивидуальности. До того как он смог увидеть возможность изменения деспотического решения своей проблемы как таковую, необходимо было начать работу с его влечением к подчинению.
На основании всего сказанного в этой книге ясно, что нельзя решить терапевтическую проблему за один сеанс; к ней необходимо возвращаться снова и снова с разных позиций. Причина этого в том, что любой единичный аттитюд вырастает из множества источников и выполняет новые функции в процессе развития невроза.
Так, например, аттитюд умиротворения и соглашательства в большой степени является неотъемлемой частью невротической потребности в любви и должен анализироваться тогда, когда аналитик приступает к работе над ним. Критический анализ данного аттитюда должен быть возобновлен тогда, когда начнется исследование идеализированного образа. С этой точки зрения потребность в умиротворении выглядит как требование пациента относиться к нему, как святому. То, что этот аттитюд включает также потребность избегать напряжения, станет ясно тогда, когда начнется обсуждение обособленности пациента.
Компульсивная природа рассматриваемого аттитюда станет более ясной, когда страх пациента перед другими и его потребность защищать себя от садистских импульсов посредством инвертирования попадает в поле зрения. В других случаях чувствительность пациента к принуждению может сначала рассматриваться как защитный аттитюд, вырастающий из обособления невротика, затем как проекция его собственного страстного желания власти и позднее, возможно, как выражение экстернализации, внутреннего принуждения и других влечений.
Любой невротический аттитюд или конфликт, выявляемый в процессе анализа, должен объясняться в его отношении к личности невротика в целом. Именно такой подход был назван всесторонним анализом. Такой анализ включает следующие шаги: оказание помощи пациенту в осознании всех явных и скрытых проявлений данного конкретного влечения или конфликта, в признании их компульсивной природы, в достижении понимания как его субъективной ценности, так и его неблагоприятных последствий.
Когда пациент обнаруживает признаки невроза, он стремится избежать его исследования, пытаясь прежде всего ответить на следующий вопрос: «Как это случилось?» Независимо от того, осознает ли он свои аттитюды, пациент надеется решить свою частную проблему, обратившись к истории ее происхождения. Аналитик должен удержать его от этого бегства в прошлое и поощрить его сначала к исследованию того, что произошло на самом деле; другими словами, к знакомству с неврозом как дезорганизацией всей личности.
Пациент должен узнать конкретные способы проявления невроза, приемы, которые он использует, чтобы скрыть его, и свои личные аттитюды. Если, например, страх пациента перед подчинением стал очевидным, он должен понять степень, с которой он возмущается, боится и презирает в самом себе любую разновидность самопринижения. Пациент должен осознать все формы контроля, которые он бессознательно организовал с целью исключения из своей жизни любой возможности подчинения и всего, что связано с влечением к подчинению. Затем он поймет, насколько явно расходятся аттитюды со всем, что служит этой одной цели; как он потерял восприимчивость к другим до такой степени, что не осознает их чувства, желания и реакции; как это сделало его крайне невнимательным; как это вынудило его отказаться от любого проявления любви к другим, так же как и от всякого желания быть любимым ими; как он пренебрежителей к нежным чувствам и доброте других; как он стремится автоматически отвергать просьбы; как в личных отношениях он чувствует себя вправе быть угрюмым, критическим и требовательным и отвергает право партнера на любое из этих отношений.
Или если чувство всемогущества пациента попало в центр исследования, то недостаточно, что он осознает, что обладает этим чувством. Он должен понимать, что все задачи, которые он себе ставит, не выполнимы; например, что он способен очень быстро написать блестящую статью по запутанному вопросу; что он надеется быть непосредственным и остроумным, несмотря на свое истощение; что в процессе анализа он надеется решить какую-нибудь проблему, столкнувшись с ней впервые.
Затем пациент должен осознавать, что он побуждается к действию в согласии с конкретным влечением независимо от, а часто и вопреки своим желаниям или самым лучшим интересам. Он должен осознать, что принуждение действует неразборчиво, обычно независимо от фактических условий. Он должен понять, например, что его придирчивость в качестве аттитюда направлена как на друзей, так и на врагов; что он обвиняет партнера независимо от того, как последний себя ведет: если партнер любезен, то он подозревает его в чувстве вины за что-либо; если партнер отстаивает свои права, то он стремится господствовать; если партнер уступает, то он слабый человек; если партнер любит быть с ним, то он слишком доступный; если партнер все отвергает, то он скупой и т. д.
Или если обсуждаемый аттитюд выражается в нерешительности пациента быть ли желаемым или желающим, то пациент должен осознать, что этот аттитюд существует вопреки всем свидетельствам против. Понимание компульсивной природы влечения подразумевает также осознание реакций на его фрустрацию. Если, например, возникшее влечение пациента связано с его потребностью в любви, то он должен понять, что чувствует себя потерянным и испуганным от любого проявления неприятия или уменьшения дружелюбия, независимо от того, насколько оно тривиально или насколько малозначителен для него данный человек.
В то время как первый из указанных шагов показывает пациенту глубину его проблемы, второй шаг — интенсивность сил, породивших ее. Оба шага пробуждают интерес к дальнейшему исследованию.
Когда наступает время исследования субъективной ценности конкретного влечения, то пациент часто сам страстно желает сообщить информацию. Он может указать, что его сопротивление и вызов власти или всему, что напоминает принуждение, было вынужденным и необходимым для спасения жизни, т. к. в противном случае он был бы поглощен доминирующим партнером; что представление о своем превосходстве помогло или еще поможет сохранить себя вопреки отсутствию самоуважения; что его обособление или его аттитюд «мне все равно» предохраняют его от того, чтобы испытывать боль разочарования. Верно, что подобные ассоциации выдвигаются для защиты, но они также и разоблачают позицию пациента. Они информируют нас о причинах, по которым этот аттитюд был приобретен в первую очередь, тем самым показывая нам его историческую ценность и позволяя лучше понять развитие пациента.
Но кроме этого, они позволяют понять действующие функции данного влечения. С точки зрения терапии эти функции представляют первоочередной интерес. Ни одно невротическое влечение или конфликт не является только остатком от прошлого — привычкой, которая, так сказать, однажды возникнув, сохраняет свое устойчивое существование. Мы уверены, что такое влечение вызвано настоятельной внутренней потребностью существующей структуры характера личности невротика. Простое знание, почему возник невроз, может иметь только второстепенное значение, поскольку то, что нам следует изменить, это силы, действующие в данный момент времени.
