Еще пышнее расцветет она.
Нет. Кто в кругу домашних безупречен,
Тот и гражданский долг исполнит свято;
Напротив, кто в безумном самомненье
Законы попирает, кто властям
Свою навязывает волю – мною
Такой гордец отвержен навсегда.
Кого народ начальником поставил,
Того и волю исполняй – и в малом,
И в справедливом деле, и в ином.
Кто так настроен, тот – уверен я —
Во власти так же тверд, как в подчиненье.
Он в буре брани на посту пребудет,
Соратник доблестный и справедливый.
А безначалье – худшее из зол.
Оно народы губит, им отрава
В глубь дома вносится, союзной рати
В позорном бегстве узы рвет оно.
Но где надежно воинство – его там
Ряды блюдет готовность послушанья.
Храни же свято стяг законной власти,
Не подчиняя женщине ума.
Уж если пасть нам суждено – от мужа
Падем, не в женской прелести сетях!
Власть в семье и власть в государстве – две связанные друг с другом ценности, которые защищает Креонт. Сыновья – собственность их отцов, и их функция – быть «пригодными к службе» для отца. «Pater potestas» [55] в семье есть основа власти правителя в государстве. Граждане – собственность государства и его правителя, а «безначалье – худшее из зол».
Гемон, сын Креонта, отстаивает те же принципы, что и Антигона. Хотя сначала он пытается смягчить и уговорить отца, но увидев, что тот не пойдет на уступки, Гемон открыто заявляет о своей позиции. Он полагается на разум – «высший то дар богов для смертных» – и на волю народа. Когда Креонт обвиняет Антигону в том, что она поражена недугом непокорности, Гемон решительно возражает: с этим не согласен ни он, «ни всенародный глас фивян».
На слова Креонта «Своей мне волей править иль чужою?» Гемон отвечает: «Единый муж – не собственник народа. Попробуй самодержцем быть в пустыне!»
Креонт возвращает спор к главному моменту: «Жене ты покорился, вижу я!» Гемон в ответ указывает на то, что речь идет о матриархальных богинях: «Нет; и о нас с тобой, и о богах».
Теперь два принципа сформулированы с полной ясностью, и конец трагедии только доводит действие до окончательной развязки. По приказу Креонта Антигона заживо погребена в пещере – в этом снова видно символическое выражение ее связи с подземными богинями. Снова появляется прорицатель Тиресий, который в «Царе Эдипе» поведал Эдипу о его преступлении; теперь он говорит Креонту о его преступлении. Охваченный паникой, Креонт уступает и пытается спасти Антигону. Он бросается к пещере, где она замурована, но Антигона уже мертва. Гемон пытается убить отца, но когда это ему не удается, кончает жизнь самоубийством. Узнав о судьбе сына, жена Креонта Эвридика убивает себя, прокляв мужа – убийцу ее детей. Креонт видит полное крушение своего мира и поражение своих принципов. Он признает собственное моральное банкротство, и трагедия заканчивается его признанием:
Да, никто другой не виновен в том.
И тебя, мой друг, я один убил,
Я, – один лишь я. Слуги верные,
Уведите в глушь поскорей меня —
Вознесен был я – стал ничем теперь.
Да, ведите в глушь безрассудного,
Что и сыну дал смерть невольную,
И тебе, жена! О несчастный я!
Здесь – убитый мной, там – убитая!
Страшной тяжестью, нестерпимою
На главу мою рок обрушился.
Теперь мы можем ответить на вопросы, поставленные вначале. Является ли центральной темой мифа об Эдипе, как он представлен в трилогии Софокла, преступление кровосмешения? Служит ли убийство отца символическим выражением порожденной ревностью ненависти? Хотя окончание «Царя Эдипа» делает ответ неясным, то, чем кончается «Антигона», едва ли оставляет сомнения. В конце концов поражение терпит не Эдип, а Креонт и вместе с ним принцип авторитаризма, власти человека над человеком, доминирования отца над сыном, господства диктатора над народом. Если мы принимаем теорию существования матриархальных форм общества и религии, то остается мало сомнений в том, что Эдип, Гемон, Антигона являются выразителями древних принципов матриархата в противоположность Креонту, отстаивающему патриархальное господство и подчинение [56].
Наша интерпретация, впрочем, нуждается в дополнении другим соображением. Хотя противостояние Эдипа, Антигоны и Гемона, с одной стороны, и Креонта – с другой, приводит на память конфликт между патриархальным и матриархальным принципами и особенно их мифическими элементами, его также следует понимать в терминах специфической политической и культурной ситуации во времена Софокла и его реакции на нее.
Пелопоннесская война, угроза политической независимости Афин, чума, поразившая город в начале войны, помогали ослаблению прежних религиозных и философских традиций. Конечно, нападки на религию были не новы, но они достигли вершины в учениях софистов – противников Софокла. Он особенно противостоял тем софистам, которые не только приветствовали деспотизм интеллектуальной элиты, но и объявляли неограниченный эгоизм моральным принципом. Этика себялюбивых суперменов, развивавшаяся этим крылом софистов, и их аморальный оппортунизм были полной противоположностью философии Софокла. В образе Креонта Софокл показал представителя этой школы софистов; высказывания Креонта напоминали речи софистов даже по стилю и экспрессии [57].
В своих возражениях софистам Софокл дал новое выражение старых религиозных традиций народа с акцентом на идеях любви, равенства и справедливости. «Религиозное мировоззрение Софокла прежде всего связано не с официальной религией государства, а с теми вторичными силами, которые всегда были ближе к верованиям народных масс, чем аристократы-олимпийцы, и к которым люди снова обратились в связи с опасностями Пелопоннесской войны» [58]. Эти «вторичные силы» всегда отличались от аристократических олимпийских богов, и в них легко узнать богинь матриархального мира.
Мы видим, таким образом, что взгляды Софокла, выраженные в трилогии об Эдипе, следует понимать как сочетание его противоречий с современным ему софизмом с симпатией к древним неолимпийским религиозным идеям [59]. Во имя этого он провозглашал идею того, что достоинство человека и святость человеческих уз никогда не должны подчиняться негуманным авторитарным требованиям государства или оппортунистическим соображениям [60].
Вавилонский миф о Сотворении мира («Энума Элиш») рассказывает нам о победоносном восстании богов-мужчин против Тиамат, Великой Матери, правившей Вселенной. Боги заключили союз против нее и выбрали Мардука в качестве полководца. После тяжелого сражения Тиамат была убита, из ее тела созданы небо и земля, а Мардук стал править как верховный бог.
Впрочем, прежде
