Когда в садике начались занятия по подготовке к школе, Филипп тоже ничем особенно не выделялся. Воспитательница говорила Груне, что мальчик «звезд с неба не хватает», но старается, и если ему дать время подумать, то он справится с большинством заданий. Серьезные проблемы намечались с письмом, но Груня не слишком волновалась, потому что старший Аркадий все девять лет пребывания в школе, да и потом, в техникуме, «писал как курица лапой». Да и сами родители – швея-мотористка и слесарь-универсал – особыми грамотеями никогда не были. «Небось, в школе научат!» – говорила Груня мужу, заглядывая в тетрадь с невразумительными каракулями. «И то!» – отвечал немногословный муж.
Настоящие проблемы начались в школе, почти сразу после поступления. Филипп попал в хороший класс, к учительнице – лауреату конкурса каких-то там достижений. Про ее уроки было известно, что они страшно передовые, динамичные и интересные, что она использует самые современные программы и собственные бесподобные авторские разработки. Сама учительница была тоненькой, необыкновенно красивой и постоянно куда-то летящей. Ее фиалковые глаза горели педагогическим энтузиазмом. Увалень Филипп влюбился в нее с первого взгляда. Родители втихомолку радовались. «Напряжемся, Игнат? – спрашивала Груня. – Нынче ведь образование денег стоит. Это мы с тобой раньше дураками были, не ценили, когда за бесплатно».
Груня мечтала о том, что ее приличного мальчика, младшего сына, ждет великое будущее…
На первом же собрании учительница сказала Груне, что Филипп не справляется с учебной программой.
– Он не успевает за классом, постоянно витает в облаках. Он не слышит, когда я к нему обращаюсь. Даже когда работает, очень неэффективен. Концентрация внимания ничтожная, застревание на каждом этапе, уровень произвольного внимания адекватен четырехлетнему возрасту. Вы показывали его психиатру?
Груня почувствовала, как темнеет в глазах и пол уходит из-под ног…
– П-почему психиатру? – с трудом разлепив разом пересохшие губы, спросила она.
– Да не волнуйтесь вы так, – снисходительно сказала фиалковоглазая учительница. – Психиатр – это врач, в обращении к нему нет ничего страшного. Он поговорит с Филиппом, осмотрит его. Надо убедиться, что с мальчиком все нормально…
– А что с ним ненормально?! Он нормальный! – упрямо заявила Груня.
Учительница устало вздохнула:
– Ну, я же вам объясняю: он не справляется с программой. Надо понять – почему это. Психиатр как раз и поможет. Вполне может быть, что надо просто больше с мальчиком заниматься. Может быть, – тут учительница внимательно посмотрела на Груню. – Может быть, здесь просто педагогическая запущенность…
– Какая такая запущенность! – встопорщилась Груня, но учительница уже отвернулась к кому-то из родителей.
Спустя две недели, упрямо сжав губы, Груня сидела на приеме в районном психоневрологическом диспансере.
– Мальчик, конечно, довольно заторможенный, – доброжелательно говорил немолодой психиатр, – но по моей части, в смысле психиатрии, я у него ничего такого особенного не наблюдаю. И вот здесь об этом пишу. Понимаете меня? – Груня молча кивнула. – Я думаю, что в школе просто перестраховались. Даже огурцы на грядке не созревают все одновременно, а уж ожидать от детей, что все они созреют ровно к 1 сентября, и вовсе абсурд. Возможно, вашему Филиппу надо чуть больше времени, чтобы приспособиться к ситуации школьного обучения. Поэтому не волнуйтесь и ждите. И особенно его не ругайте…
С тех пор прошло почти два года. Груня и Игнат ждали, но ничего хорошего не дождались. Филипп по-прежнему не успевал за классом, писал коряво и с чудовищным количеством ошибок. Примеры по математике решал легко, но задачи без посторонней помощи осилить не мог. Читал медленно, абсолютно без выражения, путая слова и окончания. Пересказать прочитанное практически не мог, зато успешно пересказывал услышанный текст.
Учительница говорила с нескрываемым раздражением:
– Мальчик отстает в развитии. Это ясно всем, кроме родителей. Систематически не справляется с программой. Он тянет назад весь класс. Из-за него я вынуждена повторять, в то время как мы могли бы успеть сделать другие, творческие задания. Надо решать этот вопрос. Я выбиваюсь из сил, но все без толку. В средней школе ему делать нечего…
Одноклассники дразнили Филиппа «тормозом», но, несмотря на наезды учительницы, по-своему любили. Особенно девочки. В отличие от других мальчишек, Филипп никогда не обижал их, помогал носить мешки и портфели и даже защищал от хулиганов. В классе у Филиппа был один друг, чем-то похожий на него мальчик, правда, чуть более подвижный и сообразительный. Сила Филиппа, который к своим девяти годам сделался похожим на медвежонка-подростка, и сметливость его друга охраняли их обоих от посягательств и оскорблений. Впрочем, Филипп почти ни на что не обижался.
Единственное, что по-настоящему угнетало его, это откровенная неприязнь учительницы. Ведь Филипп все еще любил ее. За красивую внешность, за летящую походку и звенящий, взволнованный голос, когда она читала классу свои любимые стихи… Сама она давно уже избавилась бы от неуспевающего ученика, но на свое счастье (или несчастье) Филипп по-прежнему оставался слишком приличным – никогда не грубил, не хулиганил, не огрызался, как другие мальчишки, старательно выполнял все домашние работы, исправно посещал дополнительные занятия и по четыре раза переписывал зачетные контрольные… Учитывая все это, администрация откликалась на просьбы Груни оставить мальчика в классе, и фиалковоглазой учительнице оставалось лишь бессильно негодовать…
Однако теперь вопрос встал ребром. За первое полугодие учительница выставила Филиппу двойки по русскому и математике и потребовала решительных действий. Администрация дипломатично посоветовала Груне перевести мальчика на домашнее обучение, самим поискать более подходящую школу или пройти медико-педагогическую комиссию. За всей этой дипломатией несчастная Груня слышала одно и то же: умственно отсталый, умственно отсталый, умственно отсталый.
Крах всех надежд, финиш всех дорог, тупик, из которого нет выхода…
– Но почему же раньше никто не заметил?! – в отчаянии спрашивает она. – Почему я сама ничего не вижу! Я же с ним живу! Он по дому все делает, табуретку может сколотить, утюг починить, лампу. В деревне у бабки у него свой угол огорода, он там какие-то штуки выращивает, которые и мы с бабкой не знаем. Сам семена выбирает, читает что-то по книжке, ухаживает. Ну разве ж он дурак после этого? Скажите, доктор!
– Нет, Филипп не дурак! – сказала я.
– А что же тогда с ним такое?! – Груня смотрела на меня с надеждой.
– Если не поможете, я его в милицию сдам! Потому что сил моих больше нет! Так и знай – такое мое последнее слово! – женщина выразительно покосилась на сидевшего в кресле мальчишку.
Мальчишка лет 12 сидел смирно и явно старался выглядеть максимально примерным. Из всех возможных ассоциаций в голову настойчиво лезла одна: Гекльберри Финн, только что взятый под опеку вдовой Дуглас. Драные во многих местах джинсы аккуратно заштопаны, торчащие во все стороны волосы явно приглажены перед дверью кабинета и теперь медленно возвращаются в исходное состояние. Взгляд исподлобья. Скорее растерянный, чем испуганный.
– И что же в милиции с ним будут делать? – поинтересовалась я.
– А вот пусть что хотят, то и делают! – последовал решительный ответ.
Я вздохнула. Дама не то пугала сыночка, не то и правда готова была махнуть на него рукой.
– Но пока что вы пришли не в милицию, а в поликлинику, – заметила я. – Расскажите, пожалуйста, что вас тревожит.
– Вот он меня тревожит, – женщина указала пальцем на потупившееся чадо. – Я его одна воспитываю. Мать мне помогала, да два года назад умерла. Иногда я думаю, и слава богу, что не дожила! Прости, Господи, грех мой! – она неловко перекрестилась. – Может, и хорошо, что она всего этого безобразия не видит…
– Какого безобразия?
– Да вот этого! В школу не ходит, гопничает где-то с такими же отвязными пацанами, курит, матом ругается… Бабка бы с ума сошла!
– Как тебя зовут? – обратилась я к мальчику.
– Валентин Егорович! – последовал неожиданный ответ, хитрющие зеленоватые глаза мгновенно обшарили меня с ног до головы и снова скрылись под выдающимися вперед надбровными дугами.
– Вот! Вот! – взвилась мать. – Еще и издевается, стервец такой! Ему помочь хотят, а он…
– Не надо мне помогать, – серьезно сказал мальчишка.
– А что надо сделать?
– Отстать от меня… Вот она пусть отстанет, – Валентин Егорович мотнул головой в сторону матери.
– Валька! – надрывно запричитала мать. – Да что ж ты такое говоришь-то! Я же всю жизнь на тебя положила, ночей не спала, на две ставки работала, да еще на дом балансы брала…
