Психологически синтонный пикник весьма характеристичен. Это жизнелюб, бонвиван, человек насквозь земной и житейский. Он всех знает, и все знают его; у него масса знакомых, с которыми он поддерживает как минимум приличные отношения. Он всегда готов помочь и советом, и делом – свой парень, надежный и всегда готовый прийти на помощь, если потребуется. Это человек, на которого можно положиться. Высокие абстракции, изысканные парадоксы и теоретическая заумь решительно не для него. Такие вещи оставляют его вполне равнодушным, что ни в коей мере не говорит о его интеллектуальной ограниченности. Живое дело – вот что ему требуется! Такое дело, где нужно соображать, перестраиваться, быстро переключаться с одного на другое, короче говоря, действовать в условиях жесткого дефицита времени. Здесь он чувствует себя как рыба в воде, это его стихия. Из таких людей получаются прекрасные организаторы и менеджеры, а при наличии художественной одаренности – превосходные артисты, ораторы и конферансье. «Все эксцентричное, фанатическое им чуждо», – писал Кречмер о таких людях. Их отличает какая-то особенная жизненная теплота, сочувственное и внимательное отношение ко всему, какая-то очень естественная человечность.
Но есть у циклотимика и свой скелет в шкафу. Время от времени он скисает (помните о волнообразных колебаниях настроения?), делается квелым и потухшим, напоминая сдутый воздушный шарик. В такие моменты он особенно охотно предается самобичеванию. Все у него не так, дела валятся из рук, ничего не выходит, и вообще жить не хочется – хоть в петлю. Разброс таких реакций весьма широк: от просто плохого настроения, которое со временем нормализуется само собой, до тяжелых депрессивных реакций, когда без помощи психиатра не обойтись.
Прежде чем покончить с «циклоидной» частью кречмеровской шкалы, хотелось бы сказать несколько слов о гипоманьяке – фигуре редкой и даже немного пугающей, представляющей собой обыкновенного циклоида в полном и предельном его развитии. Сначала договоримся о терминах. Слово «маньяк» употребляется здесь отнюдь не в обывательском смысле, когда так называют людей безудержных и неуправляемых, одержимых сильнейшими страстями, часто опасными и неприемлемыми для общества. В нашем случае это исключительно медицинская дефиниция. Под манией, или маниакальностью, психологи и психиатры понимают состояние, противоположное депрессии, сопровождающееся повышенным эмоциональным тонусом. В этом смысле гипоманиакальностью принято обозначать состояние, промежуточное между обычным и маниакальным, а конституциональный гипоманьяк – это человек, для которого такой повышенный эмоциональный тонус является нормой.
Такие люди всегда очень заметны. Их темперамент не знает границ, бьющая через край энергия захлестывает собеседника с головой (через короткое время вы начинаете ощущать себя убогой трансформаторной будкой рядом с гигантской атомной электростанцией, работающей на полную мощность). Эти люди бешено тратят себя, чудовищно много работают, предаются разнообразным излишествам и почти никогда не устают. Сколько бы энергии гипоманьяк ни выплеснул вовне, у него всегда остается еще; исчерпать это бурлящее варево из планов, замыслов и прожектов, кажется, нет никакой возможности. В сочетании даже с небольшой одаренностью это нечто праздничное: находчивость соседствует с моментальной и точной наблюдательностью, непрерывные анекдоты и байки сыплются как из рога изобилия, на ваших глазах рождаются искрометные реплики и экспромты. Здесь можно было бы подумать даже о некоторой эксцентричности, если бы она не была столь естественной, ненатужной, нутряной, проистекающей от широты и цельности натуры.
Эти люди легко взбираются на самый верх общественной лестницы, но редко задерживаются там надолго – мешает природная живость характера. Однако падение их нисколько не обескураживает: циклотимный гипоманьяк готов все начать с нуля, благо энергии у него хоть отбавляй. Избыток жизненных сил позволяет ему падать и вновь подниматься бесчисленное множество раз. Сергей Довлатов блестяще описал такой психологический тип в одной из своих замечательных новелл. Борис (родной брат Довлатова) был патологически не способен к размеренному существованию. Весь его жизненный путь – это движение по причудливой синусоиде. Делая карьеру, он проявлял чудеса изобретательности, чтобы вскарабкаться на самый верх. Но как только он своего добивался (это происходило не раз и не два), ему делалось смертельно скучно. Он или влипал в какую-нибудь нелепую историю, или сознательно выкидывал очередной дикий фортель. Результат не заставлял себя долго ждать: он стремительно валился вниз, а очухавшись, все начинал сначала. Ситуация типа «упал – отжался». В упомянутом рассказе он в конце концов загремел на тюремные нары, но даже такой провал не смог выбить его из колеи. Борис великолепно обжился на зоне и даже сумел сделать неплохую карьеру по лагерным меркам. Едва ли не вся лагерная администрация ходила в его хороших приятелях. Довлатов, приехав к брату на свидание, был поражен его невозмутимостью. Мы полагаем, что этот очаровательный эпизод заслуживает воспроизведения.
Итак, в комнате свиданий пять человек: сам Довлатов, его многострадальный брат, их тетка, жена брата (Лиза) и их маленькая дочка...
«А брат все смотрел на меня. Потом сказал: – На тебе отвратительные брюки. И цвет какой-то говнистый. Хочешь, я сосватаю тебе одного еврея? Тут в зоне один еврей шьет потрясающие брюки. Кстати, его фамилия – Портнов. Бывают же такие совпадения...
Я закричал:
– О чем ты говоришь?! Какое это имеет значение?!
– Не думай, – продолжал он, – это бесплатно. Я выдам деньги, ты купишь материал, а он сошьет брюки... Еврей говорит: "Задница– лицо человека!" А теперь посмотри на свою... Какие-то складки...
Мне показалось, что для рецидивиста он ведет себя слишком требовательно...
– Деньги? – насторожилась тетка. – Откуда? Я знаю, что в лагере деньги иметь не положено.
– Деньги как микробы, – сказал Борис, – они есть везде. Построим коммунизм – тогда все будет иначе.
– Погляди же на дочку, – взмолилась Лиза.
– Я видел, – сказал брат, – чудная девка...
– Как, – говорю, – у вас с питанием?
– Неважно. Правда, я в столовой не бываю. Посылаем в гастроном кого-нибудь из сверхсрочников... Бывает – и купить-то нечего. После часу колбасы и яиц уже не достанешь... Да, загубил Никита сельское хозяйство... А было время – Европу кормили... Одна надежда – частный сектор... Реставрация нэпа...
– Потише, – сказала тетка.
Брат позвал дежурного сверхсрочника. Что-то сказал ему вполголоса. Тот начал оправдываться. К нам долетали лишь обрывки фраз.
– Ведь я же просил, – говорил мой брат.
– Я помню, – отвечал сверхсрочник, – не волнуйся. Толик вернется через десять минут.
– Но я же просил к двенадцати тридцати.
– Возможности не было.
– Дима, я обижусь.
– Боря, ты меня знаешь. Я такой человек: обещал – сделаю... Толик вернется буквально через пять минут...
– Но мы хотим выпить сейчас! Я спросил:
– В чем дело? Что такое? Брат ответил:
– Послал тут одного деятеля за водкой, и с концами... Какой-то бардак, а не воинское подразделение.
– Тебя посадят в карцер, – сказала Лиза.
– А в карцере что, не люди?!»
Но лучше всего циклотимный гипоманьяк ориентируется в ситуации неопределенной, когда ежеминутно требуется решать уравнения со многими неизвестными, когда открывается простор для инициативы, а правила игры меняются на ходу, когда нужно быстро принимать решения и стремительно переключаться с одного на другое, делать десяток дел сразу и все их держать в голове. Тогда ему нет равных, здесь он царь и бог. Создается впечатление, что колебания и сомнения ему неведомы, но это не совсем так: просто в силу своей психофизической организации он умеет замечательно с ними справляться, а кроме того, благодаря исключительной подвижности нервных процессов, недоступной простому смертному, успевает в единицу времени совершить максимальное число проб и ошибок и выбрать оптимальное решение.
Такие люди великолепные ораторы и мастера разговорного жанра, способные неограниченное время удерживать внимание многотысячных аудиторий. Магнетическим воздействием своей личности они могут увлекать за собой массы, но все-таки настоящих вождей из них, как правило, не получается: это немыслимо без истовости и фанатизма, которые являются необходимой составной частью эпитимного радикала. Вот там бушуют уже поистине ураганные страсти, и едва ли не все великие деятели – Цезарь, Магомет, Лютер, Пётр Великий, Наполеон – эпилептики.
Но циклотимный гипоманьяк тоже не лыком шит. Мировая история пестрит именами таких людей. Пожалуй, первый, кто приходит на ум, – это Дюма-отец, гигантский толстяк-сатир, написавший десятки томов приключенческой прозы. Люди подобного типа всегда живут шумно и широко. Если волею судьбы им суждено оказаться в больших начальниках, то возглавляемое ими учреждение начинает пухнуть, как на дрожжах: раздуваются штаты, выбиваются новые ставки, как грибы растут новые корпуса, следуют друг за другом непрерывной чередой симпозиумы, конференции и коллоквиумы, при этом содержательная часть такой кипучей деятельности нередко отходит на второй план. На низких уровнях эта публика тоже весьма заметна – ловкие авантюристы, деляги, хитроумные политиканы и обаятельнейшие подлецы. Все великосветские проходимцы – от Казановы и Сен-Жермена до Калиостро – безусловно, из их числа.
