Активная форма симбиотического союза — это господство, или, если воспользоваться психологическим термином, употребляемым в паре с мазохизмом, — садизм. Садист хочет избавиться от своего одиночества и чувства социальной изоляции, превращая другого человека в часть самого себя. Он добавляет себе значимости и силы, соединяясь с другим человеком, который ему поклоняется.
Садист зависит от подчиненного человека так же, как и тот зависит от него; ни тот, ни другой не могут жить друг без друга. Разница лишь в том, что садист командует, эксплуатирует, причиняет боль, унижает, а мазохист подчиняется командам, эксплуатации, боли, унижению. В практическом смысле эта разница существенна, но в более глубинном эмоциональном смысле не так велика эта разница, как то общее, что их объединяет: соединение без целостности. Если это понять, то не удивляешься, обнаруживая, что некий человек ведет себя то по-садистски, то по-мазохистски, обычно по отношению к различным объектам. Гитлер вел себя в основном как садист по отношению к народу, но как мазохист — по отношению к судьбе, истории, «высшей силе» природы. Его конец — самоубийство на фоне полного разрушения — так же характерен, как и его мечта об успехе — полном господстве [2].
В противоположность симбиотическому союзу зрелая любовь это союз при условии сохранения собственной целостности, собственной индивидуальности. Любовь — это активная сила в человеке, сила, которая рушит преграды, отделяющие человека от его ближних; которая объединяет его с другими; любовь позволяет ему преодолеть чувство одиночества и отделенности; и при этом дает возможность оставаться самим собой, сохранять свою целостность. Парадокс любви в том, что двое становятся одним и остаются при этом двумя существами.
Говоря, что любовь — это активность, мы сталкиваемся с трудностью, заключающейся в неоднозначности слова «активность». Под «активностью», в современном смысле слова, обычно понимают действия, которые посредством затраты энергии вносят изменения в существующую ситуацию. Следовательно, человека считают активным, если он занимается предпринимательством, изучает медицину, работает на конвейере, мастерит стол или занимается спортом. Общее во всех этих видах активности то, что они направлены на достижение внешней цели. Что здесь не принимается во внимание, так это мотивация активности. Возьмем в качестве примера человека, побуждаемого к беспрерывной работе чувством глубокой тревожности и одиночеством, или побуждаемого честолюбием, или жадностью к деньгам. Во всех этих случаях человек — раб какого-либо душевного волнения, и его «активность» — это, на самом деле. «пассивность», потому что нечто вынуждает его действовать; он — страдалец, а не «деятель». Напротив, человек, спокойно сидящий и размышляющий без всякой иной цели помимо осознания себя и своего единства с миром, считается «пассивным», потому что он ничего не «делает». В действительности же, такое состояние сосредоточенного размышления — это и есть высшая активность, активность духа, возможная только при условии внутренней свободы и независимости. Первое понимание активности — современное понимание — подразумевает использование энергии на достижение внешних целей; другое понимание активности подразумевает использование человеком внутренних сил, независимо от того, приведет ли это к какому-либо внешнему изменению. Это второе понимание активности наиболее четко сформулировано Спинозой. Он разделяет душевные состояния на активные и пассивные, на «действия» и «страсти». В активном душевном состоянии человек свободен, он хозяин своего душевного состояния. В пассивном душевном состоянии человек чем-то вынуждаем, он объект побуждений, которые сам не осознает. Таким образом, Спиноза пришел к заключению, что добродетель и сила — это одно и то же [3]. Зависть, ревность, честолюбие, всяческая жадность — это страсти; любовь — это действие, проявление человеческой силы, которая может проявиться только в свободе — и никогда в принуждении.
Любовь — это активность, а не пассивное душевное состояние; полюбить — не значит «увлечься», а значит «быть готовым помочь». В самых общих чертах активный характер любви можно выразить таким определением: любить — значит главным образом давать, а не брать.
Что значит давать? Казалось бы, ответ на этот вопрос прост, в действительности же здесь много неясности и запутанности. Наиболее широко распространено неверное мнение, что давать — значит «отказаться» от чего-то, лишиться чего-то, пожертвовать чем-то. Именно так действие «давать» воспринимает человек, чей характер не развился выше уровня ориентации на получение, эксплуатацию, накопление. Тот, у кого рыночный характер, готов давать только в обмен на что-либо; давать же, ничего не получая взамен, для него значит — быть обманутым [4]. Для людей, у которых преобладает неплодотворная ориентация, давать — значит обеднять себя. Поэтому большинство индивидов этого типа отказываются давать. Некоторые возводят в добродетель понимание «давать» в смысле жертвовать. Они считают, что давать нужно именно потому, что давать — мучительно; добродетель этого действия для них заключается в самом акте принесения жертвы. Норма, что давать — лучше, чем брать, для них означает, что терпеть лишения — лучше, чем испытывать радость.
Для человека с плодотворным характером понятие «давать» имеет совершенно иное значение. Давать — это высшее проявление силы. Самим этим действием я проявляю свою энергию, свое богатство, свою мощь. Это ощущение могучей жизненной силы наполняет меня радостью [5]. Я чувствую себя переполненным энергией, способным на большие затраты сил, деятельным, и это мне радостно. Давать — более радостно, чем брать не потому, что это лишение, а потому, что в этом действии выражается моя жизнеспособность.
Нетрудно убедиться в истинности этого принципа, применяя его к различным конкретным явлениям. Самый простой пример — из области секса. Кульминация мужской сексуальной функции состоит в способности давать; мужчина отдает себя, свой половой орган, женщине. В момент оргазма он отдает ей свое семя. Он не может не отдавать, если он потентен. Если же не может отдавать, то он — импотент. У женщин этот процесс — не другой, но несколько более сложный. Она тоже отдает себя, она открывает мужчине свое женское лоно; принимая — она отдает. Если она неспособна отдавать, а способна только принимать, — то она фригидна. В роли матери, а уже не любовницы, женщина вновь отдает себя. Она отдает себя развивающемуся в ее утробе ребенку, она отдает младенцу свое молоко, тепло своего тела. Ей было бы больно не отдавать.
В области материальных вещей давать означает быть богатым. Не тот богат, кто имеет много, а тот, кто много отдает. Скряга, который тревожится о том, как бы чего не лишиться, в психологическом смысле — нищий, бедняк, независимо от того, как много он имеет. А всякий, кто в состоянии отдавать себя, — богат. Он чувствует себя человеком, способным дарить себя другим. Только тот, кто лишен самого необходимого для удовлетворения элементарных потребностей, не в состоянии наслаждаться тем, что может давать нечто материальное. Но повседневный опыт показывает, что понятие о минимуме потребностей столь же зависит от характера человек, сколь и от наличия у него имущества. Хорошо известно, что бедняки дают с большей готовностью, чем богачи. Однако бывает такая нищета, при которой уже невозможно давать, и она так унизительна не только потому, что сама по себе причиняет страдание, но еще и потому, что лишает бедняка наслаждения возможностью давать.
Наиболее важная область — не та, где отдают нечто материальное, а область человеческих отношений. Что один человек дает другому? Он отдает себя, самое драгоценное из того, что имеет, он дает свою жизнь. Это не обязательно означает, что он жертвует своей жизнью ради другого — но это означает, что он делится с ним тем, чем живет сам; он отдает ему свою радость, свой интерес, свое понимание, свое знание, свой юмор, свою печаль — все переживания и все проявления жизни, какие есть в нем самом. Тем самым, делясь своей жизнью, он обогащает другого человека, увеличивая в другом чувство жизнеспособности, он увеличивает и собственное чувство жизнеспособности. Он дает не для того, чтобы получить; давать — само по себе истинное удовольствие. Но, давая, он не может не пробудить что — то в другом человеке, и на то, что он пробудил, он получит ответную реакцию; давая, он непременно получает то, что дают ему в ответ. Давать — значит побуждать другого человека тоже дать, и тогда оба разделяют радость, которую внесли в жизнь друг друга. Давая, что-то порождают, и оба вовлеченных в это действие человека благодарны жизни за то, что в ней родилось для них обоих. Применительно к любви это означает, что любовь — сила, порождающая любовь, бессилие же — это неспособность порождать любовь. Эта мысль была прекрасно выражена Марксом. «Предположи теперь, — говорит он, — человека как человека и его отношение к миру как человеческое отношение: в таком случае ты можешь любовь обменивать только на любовь, доверие только на доверие и т. д. Если ты хочешь наслаждаться искусством, то ты должен быть художественно образованным человеком. Если ты хочешь оказывать влияние на других людей, то ты должен быть человеком, действительно стимулирующим и двигающим вперед других людей. Каждое из твоих отношений к человеку и к природе должно быть определенным, соответствующим объекту твоей воли проявлением твоей действительной индивидуальной жизни. Если ты любишь, не вызывая взаимности, т. е. если твоя любовь как любовь не порождает ответной любви, если ты своим жизненным проявлением в качестве любящего человека не делаешь себя человеком любимым, то твоя любовь бессильна, и она — несчастье» [6].
