Бураковский тоже вырос в Тбилиси, но он был старше Примакова на семь лет – в детстве и юности это имеет значение. Потом эта разница перестала быть заметной. Они подружились уже в начале семидесятых, когда Примаков вернулся с Ближнего Востока.
Лилиана Бураковская, вдова Владимира Ивановича, вспоминала:
– Мы приехали к Примаковым в маленькую квартиру на улице Ферсмана. Я знала, что, как в каждой нормальной семье, у них были проблемы, трудности, в том числе материальные. Но жили интересно. Ничего у них не увидела роскошного, да они и не привыкли к роскошной жизни. Ни Примаков, ни Бураковский не создавали себе сокровищ на земле. Они знали Библию, они знали жизнь. Они понимали: когда мы уходим, мы с собой ничего не берем, кроме доброго имени.
– Но можно кое-что детям, внукам оставить. И это многими руководит.
– Да, можно обеспечить потомство в седьмом колене. Но они этого не делали. Не потому что не любили своих детей. Они считали, что того, что есть, достаточно. А остальное пусть сами зарабатывают.
Евгений Максимович оказался блестящим рассказчиком. Вообще он любит рассказывать анекдоты, любит пошутить. Когда потом собиралась вся компания, это был фейерверк остроумия.
– Каким я впервые увидела Евгения Максимовича, таким он и остался, – вспоминала Лилиана Бураковская. – Он и сейчас такой: всегда с улыбкой, доброжелательный. И Лаура была такая же. Не полюбить эту семью и не сблизиться с ней было невозможно.
Они никогда не относились к себе слишком серьезно, у них не было никакого чванства. Всегда были самокритичны, подшучивали друг над другом. Евгений Максимович не тщеславный и не напыщенный. Это люди не реализовавшиеся постоянно говорят о себе. А тот, у кого все получилось, – ему-то зачем? Напротив, такие люди относятся к себе критически, с иронией и даже несерьезно. Хотя Лаура искренне гордилась, когда ее муж сделал такую карьеру:
– Я же говорила, что мой Женя – номер один!
Она всегда понимала, что Евгений Максимович в чем-то выше своих товарищей, вспоминает Лилиана Бураковская.
– Жена ведь тоже влияет на мужа. Мы незаметно сблизились. Лаура стала моей подругой. Она была необыкновенная, обаятельная, притягивала людей. Разносторонне образованная, всем живо интересовалась, ходила на концерты, на выставки. Она сама играла великолепно, напевала. На ее день рождения – 8 февраля – собиралось подруг, наверное, тридцать. Потом они с улицы Ферсмана переехали на Ленинский проспект, уже у них была хорошая квартира, но и она всех не могла вместить. Подруги ее обожали.
Лаура была такая жизнерадостная – друзья и предположить не могли, что она неизлечимо больна. Когда у нее случился первый приступ, Бураковский первым к ней прибежал, потому что Примаковы жили рядом с его институтом на Ленинском проспекте. Приступ купировали, а ее заставили обследоваться. Лаура тоже не очень серьезно относилась к своему здоровью. Но ей пришлось лечиться. Сначала Бураковский положил ее к себе в институт, затем она легла в Центральную клиническую больницу 4-го главного управления при министерстве здравоохранения СССР.
Врачи поставили тяжелый диагноз – миокардит. Миокард – это сердечная мышца. Миокардит – воспаление мышцы, она слабеет и перестает работать. Это неизлечимое заболевание. Юный Саша Примаков умер от миокардита.
В таких случаях показана пересадка сердца. Владимир Бураковский хотел начать операции по пересадке сердца, но тогдашний министр здравоохранения Борис Петровский, сам хирург-кардиолог, ему это запретил. А лекарства при миокардите не помогали, восстановить работоспособность миокарда не удавалось.
Наступил момент, когда врачи сказали, что жить Лауре Примаковой осталось всего лет пять. Они, конечно, сказали это не ей, а мужу. С этим страшным известием Евгений Максимович пришел к Бураковским. Он выглядел подавленным, притихшим, ушел в себя. Он мог говорить только с Бураковскими. Не только потому, что Владимир Иванович врач. Они тоже пережили страшную трагедию – в автомобильной катастрофе погибла их дочь. Ее могила рядом с могилой Саши Примакова.
– Евгений Максимович сказал жене о диагнозе? – спросил я Лилиану Альбертовну Бураковскую.
– Нет, нет! Никто не говорил. Делали вид, что все нормально. Примакова пригласили в Японию с женой. Он советовался, можно ли ей ехать? Решили: пусть Лаура съездит, отвлечется. И хорошо, что она поехала… А потом она чувствовала себя все хуже и хуже, лежала на даче, очень ослабела… Лаура и пяти лет не прожила.
В июне 1987 года, в день выборов, Лаура и Евгений Максимович вышли во двор. Она вдруг замерла и произнесла:
– Женя, у меня остановилось сердце.
Вызвали «скорую», но уже было поздно. Она умерла на руках мужа. Ей было всего пятьдесят семь лет, она на год младше Евгения Максимовича. Вторая трагедия за несколько лет. Евгений Максимович по-прежнему любит Лауру, думает о ней и страдает… В дни памяти Лауры и Саши Евгений Максимович обязательно собирает друзей на могиле, а потом везет на поминки.
У Примакова осталась дочка – Нана.
Лилиана Бураковская:
– Евгений Максимович обожает дочь и внуков. Нана – психолог. Она работает с отставшими в развитии детьми. Я ей говорю: ты святая… Она смотрит на тебя как-то вопросительно, изучает тебя. Она скромная и немногословная, сдержанная, может быть, не очень улыбчивая, но вдруг что-то скажет с большим чувством юмора, совсем как отец.
Старшая внучка Примакова – Саша, ее назвали в честь умершего Александра Примакова. От второго брака у Наны маленькая девочка – Маша. И от ушедшего сына остался внук Женя, названный в честь дедушки. Он тоже стал журналистом, работал собственным корреспондентом телекомпании НТВ на Ближнем Востоке.
В апреле 1991 года в Москве побывала группа американских сенаторов. Примаков пригласил их к себе на дачу. Американский посол Джек Мэтлок поразился:
«Традиционно иностранцев принимали только в ресторанах либо в особых „домах приемов“, содержавшихся для этой цели. Советские руководители никогда не приглашали иностранцев домой. Дача Примакова была уютной, но не роскошной. Большинство высокопоставленных персон пользовались государственными дачами, но Примакову было явно удобнее и уютнее в собственном жилище, и он с гордостью показывал свой дом.
Хозяйкой дома была дочь Примакова. Рассматривая фотографии и семейные реликвии, мы вспомнили о личных горестях, обрушившихся на хозяина. Семья была дружной и сплоченной, и у Примакова еще не зарубцевалась психологическая травма, порожденная тяжкими утратами. Показывая нам фото покойной жены, он заметил, что, хотя после ее кончины минуло четыре года, у него нет абсолютно никакого желания снова жениться. Работа заменила ему все».
Примаков даже в детстве не занимался спортом и не отличался богатырским здоровьем.
– Работая в институте, я унаследовал огромный письменный стол Примакова, – вспоминал сотрудник ИМЭМО Владимир Размеров. – Ему отвели кабинет с новой мебелью. А его старый стол достался мне. Я с ужасом обнаружил, что один из ящиков был полон лекарств. Он, бедный, глотал всякие таблетки. Но он держится. Знаете на чем? Я увидел это в совместных поездках. Он, как Черчилль, может спать в любое время, пользуясь любой минуткой. Я думаю, этим он компенсирует свои болячки и перенапряжение.
Когда он был директором разведки, Евгений Максимович перенес операцию на щитовидной железе. Став министром иностранных дел – операцию на желчном пузыре. Но особых хвороб у него нет, он еще не отменил и не отложил ни одного дела по причине собственного нездоровья. Он каждое утро проплывает полкилометра в бассейне, соблюдает режим, и никто не смеет сказать, что он не справляется со своими обязанностями.
Томас Колесниченко:
– У него все наладилось. Рядом с ним очень хорошая женщина, новая жена. Мы, старые друзья Евгения Максимовича, ее очень полюбили, потому что она его любит и создает ему полноценную жизнь, заботится о нем.
Во второй раз Примаков женился на своем лечащем враче – Ирине Борисовне Бокаревой. Она работала в санатории Барвиха, который был самым комфортабельным и престижным в системе 4-го главного управления при министерстве здравоохранения СССР. Хотя санаториев и домов отдыха для начальства было много – от Рижского взморья до Сочи, от Курской области до Валдая, в советские времена все большие начальники предпочитали Барвиху.
Мягкий климат средней полосы, показанный практически при любом заболевании, близость Москвы, большие комнаты, хорошее диетическое питание и настоящая медицина – это привлекало отдыхающих даже не в сезон. Получить путевку в Барвиху было особой честью. Здесь отдыхали высшие начальники. Менее высоким чиновникам в путевке отказывали.
Если ехать по Рублевскому шоссе, то, не доезжая до дачного поселка Жуковка и правительственных дач, можно увидеть простой указатель: Барвиха. Надо развернуться и съехать с шоссе на красивую лесную дорогу. И скоро появится новый указатель «Санаторий Барвиха». Во время войны здесь был госпиталь. Тех, кому врачи не сумели помочь, похоронили рядом – военное кладбище сохранилось и по сей день.
