Эта божественность всех существ, структур, и измерений может ясно восприниматься органом высшего зрения, который естественным образом развивается, когда ум становится достаточно чистым.
Если теперь все вещи воспринимаются как неотъемлемые аспекты Божественного, то это же касается и ощущения самого себя. Ощущение себя в качестве эго – собственного "я", ограниченного телом и навсегда отделенного от всех вещей – растворяется в сияющем свете божественного сознания, сменяясь осознанием самого себя, а также всех и вся, как аспектов божественного. По словам неоконфуцианского мудреца Ван Ян Мина, это осознание: "восстанавливает состояние телесного единства с небесами, землей, и всем множеством вещей". Суфийский святой Низами восклицал:
Ты воображаешь, что видишь меня, Но я более не существую: Остается лишь Возлюбленный.
Больше нет отдельного эго, смотрящего в материальный мир – есть только Бог, взирающий на Бога, сознание, наблюдающее свои проявления, Будда, осознающий свою природу Будды, Брахман, наслаждающийся своей лила – божественной игрой. Величайший из исламских философов, Ибн Араби так сформулировал этот высший парадокс:
Он Сам видит Себя и Сам познает Себя. Никто кроме Него не видит Его, и никто кроме Него не воспринимает Его... Нет никого другого, и нет иного существа, помимо Него.
Мейстер Экхарт восклицал: "Здесь, в моей собственной душе произошло величайшее из чудес – Бог вернулся к Богу!". Шанкара провозглашал в абсолютном смирении:
Я – не тот и не этот объект. Я – то, что делает все объекты проявленными. Я – высшее, вечно чистое. Я – ни внутреннее, ни внешнее. Я – бесконечный Брахман, единственный без второго.
Я – Реальность без начала, не имеющая себе равной. Я не участвую в иллюзии "Я" и "Ты", "того" и "этого". Я – Брахман, единственный без второго, блаженство без конца, вечная, неизменная Истина.
Чжуан Цзы, как обычно, говорит об этом очень просто:
Десять тысяч вещей и я суть одно. Мы уже одно – о чем же еще говорить?
Ответ на дзенский коан: "Кто повторяет имя Будды?" – "Будда".
Это всегда служило причиной величайшего непонимания, из-за которого многие мудрецы кончили свою жизнь на костре, на кресте, или были отравлены. "Я и Отец – одно" – провозглашал Иисус и вскоре после этого был распят. "Я есмь истина" (одно из имен Бога) – признавался суфий Аль-Халладж, и его тоже распяли.
Это не раздувание эго, подобное мании величия римских императоров, которые провозглашали себя богами. Это и не распад эго, наблюдающийся у тяжелых психотиков, которые неспособны даже определить границы собственного тела. В равной степени, это вовсе не богохульство.
Скорее, это осознание того, что существует только Бог – что все люди, все существа, все живое – и уж конечно, не одно только эго – живут Божественным и в Божественном. И император, и психотик думают, что лишь они одни божественны, тогда как мудрец видит всех людей божественными. Психотик и мегаломан ожидают поклонения от всех; мудрец радостно поклоняется всем. Психотик страдает от распада эго; мегаломан страдает от раздувания эго; мудрец наслаждается превосхождением эго. Путать их друг с другом – значит впадать в "заблуждение до/над": ошибочно принимать возврат к доличностной стадии за продвижение к надличностному и наоборот. Какая бездна различия между ними!
ОСВОБОЖДАЮЩАЯ СИЛА МУДРОСТИ
У трансцендентальной мудрости много уровней и много имен – таких, как хокхмах (в иудаизме), праджня (в буддизме), джняна (в индуизме), мар'ифах (в исламе), и гнозис (в христианстве). Как бы ее не называть, мудрость представляет собой духовную способность, обладающую огромной освобождающей силой. Осознание того, каковы в действительности мы сами и реальность, исправляет ложные убеждения и иллюзии, которые обрекают нас на неадекватное ощущение самих себя и порочный образ жизни. Множество этих заблуждений – например, что не существует иной реальности, кроме физической, что мы – всего лишь эго в оболочке из кожи, и что страстное стремление и наступательная позиция могут приносить прочное счастье – порождают наше страдание. Рассеивая эти заблуждения, мудрость разрушает нашу умственную тюрьму, уменьшает наши страдания, и ускоряет наше пробуждение.
Кроме того, ослабляя оковы эгоизма, мудрость воспитывает заботу и сострадание по отношению к другим людям.
Седьмая Практика
ВЫРАЖЕНИЕ ДУХА В ДЕЙСТВИИ
ПОЗНАВАЙТЕ ВЕЛИКОДУШИЕ И РАДОСТЬ СЛУЖЕНИЯ
Позвольте мне нести Любовь туда, где есть ненависть, Прощение – туда, где есть обида, Союз – туда, где есть разлад, Истину – туда, где есть заблуждение, Веру – туда, где есть сомнение, Свет – туда, где царит тьма, Радость – туда, где царит уныние, поскольку именно отдавая себя, человек получает; именно забывая себя, он себя находит...
Франциск Ассизский
Если я не подумаю о себе, то кто это сделает? Но если я думаю лишь о себе, то что я есть? И если не сейчас, то когда?
Иудейский мудрец Гиллель
Все мы слышали о том, что – как подчеркивали и Иисус, и Мохаммед – "давать более радостно, чем получать". Однако, мы почему-то не всегда испытываем подобные чувства. Отдавая что-либо – будь то наше время, деньги, или имущество – мы можем воспринимать это в большей степени как лишение, нежели как возможность.
Если великие религии правы, и даяние может быть источником великого удовлетворения, то почему же оно столь часто кажется жертвой? Важнейшая часть ответа на этот вопрос состоит в том, что, подобно навыку жить нравственно и с любовью, умение давать от всего сердца необходимо целенаправленно воспитывать, и поначалу оно может быть нелегким. Однако, когда мы совершенствуемся, развивается и щедрость, и с углублением духовной жизни она, в конце концов, становится спонтанной и приносящей удовольствие.
Все великие религии превозносят великодушие и служение. "Возьмите себе за правило делать все возможное для других" – призывал Конфуций. Когда Мохаммеда спрашивали: "Какие деяния самые возвышенные?", он отвечал: "Радовать сердце человека, кормить голодного, помогать страждущему, облегчать горе скорбящего, и устранять обиды обиженного". И Мохаммед, и Иисус были бескомпромиссными. Мохаммед никогда не отказывал, когда его о чем-нибудь просили, а Иисус учил: "Просящему у тебя дай, и от хотящего занять у тебя не отвращайся".
Как показал рэбби Израель Салантер, помощь нуждающимся может быть даже важнее, чем сохранение священных объектов и ритуалов. Рэбби Салантер был блестящим иудейским реформатором 19-го столетия, который нашел несколько методов преобразования трудных эмоций, в частности, гнева. Однажды он шокировал своих коллег, когда обнаружил, что серьезно больного ученика плохо лечили.
Рэбби Салантер спросил у людей, молившихся в синагоге, к которой принадлежал этот молодой человек: "Почему вы не обеспечите ему лучшее лечение?"
"У нашей общины совсем нет денег" – отвечали они. Тогда рэбби Салантер закричал на них: "Вам следовало бы продать нарядный покров с ковчега, в котором хранятся свитки Торы, и использовать деньги для помощи этому человеку!"
Рэбби Салантер выглядел весьма рассерженным, но кто-то слышал, как он шептал себе: "Только внешний гнев. Только внешний гнев".
Все мы хотим помогать
Великие религии считают помощь друг другу больше, чем просто обязанностью – они видят в ней главное человеческое желание. В монотеистических традициях – иудаизме, христианстве, и исламе – любви и служению по отношению к другим людям нередко придается равный статус с любовью к Богу и служением ему. В буддизме сострадание рассматривается как неотъемлемый аспект нашей природы.
С этим начинают соглашаться и психологи. В течение длительного времени психологи особенно недоверчиво относились к альтруизму и доказывали, что люди помогают другим только для того, чтобы нравиться самим себе или другим людям. Недавние эксперименты рисуют гораздо более приятную картину: по-видимому, человеческим существам присущ подлинный альтруизм. У всех нас есть желание помогать.
Препятствия для подлинного великодушия
Однако, великие религии признают, что поначалу это желание может быть весьма слабым и хрупким. Его слишком легко подавляют такие противоположные силы, как алчность или эмоции страха и гнева. Эти мощные силы вопят об удовлетворении и без труда разрушают заботу о других. Печальным результатом этого становятся скупость либо маска ложной щедрости. Когда нашим умом правит алчность, мы маниакально приобретаем все, что можем, и сама мысль о расставании с нашей драгоценной собственностью наполняет нас ужасом.
