Вадим Демчог - Самоосвобождающаяся игра

В системе Самоосвобождающейся Игры, «зритель», «актер» и «роль», соотносятся друг с другом в пропорциях Золотого сечения. Известно, например, что Лука Пачолли (автор концепции Золотого сечения), будучи монахом, среди многих достоинств золотой пропорции, акцентировал ее «божественную суть», т. е. выражение божественного триединства: Бог-Сын, Бог-Отец и Бог-Дух святой. Он указывал на то, что малый отрезок есть олицетворение Бога-Сына, большой отрезок — Бога-Отца, а весь отрезок — Бога-Духа святого. Таким образом, представление о сути Золотого Сечения можно получить посредством следующей формулы: меньшая часть целого (роль) так относится к большей (актер), как большая к целому (зритель). Следовательно, хорошим образом единства зрителя, актера и роли будет знаменитый «Витрувианский человек» Марка Витрувия и Леонардо да Винчи.194 Согласен, что все это довольно сложно понять! Еще сложнее принять! Согласен, что все это звучит крайне экстравагантно, и из естественной реакции противопоставить что-то лавине скепсиса попробую еще раз: на территории жизни, мы изначально играем совершенство Повелителя Игры, т. е. отождествляемся с его тремя измерениями. Сворачивая же на территорию профессии, мы играем мастера, который освобождает силу своей Сверхмарионетки, направляя ее на игру в необходимые роли.195

Еще раз, в максимально простом и в жестком стиле:

1) На уровне Зрителя мы пусты, т. е. мы — смотрящее пространство, Пучина Многоглазая;

2) на уровне Актера мы творческая потенция, или бесстрашная Сверхмарионетка;

3) на уровне Роли мы все многообразие ролей, которыми Сверхмарионетка виртуозно жонглирует.

В положении триединства, мы — ПОВЕЛИТЕЛЬ ИГРЫ, (Витрувианская пропорция)! В любом случае это довольно эксцентричное заявление нуждается в подробных комментариях и примерах, которые непременно последуют ниже. Но прежде ответим на вопрос: ЗАЧЕМ И КОМУ НУЖНЫ ВСЕ ЭТИ СЛОЖНОСТИ? Конечно же, каждый художник вправе иметь свою точку зрения на процесс взаимоотношений с играемой им ролью. Это глубоко индивидуальный и даже сакральный вопрос. Но лично для меня это разделение принципиально важно, так как связано с глубоко личными переживаниями и реальным опытом. Их суть в следующем: Когда артист (не защищенный ЯСНОСТЬЮ ВЗГЛЯДА, знанием пустотной природы всего явленного и ненатренированный в работе с Энергией Глаз), гонимый тщеславием демона в себе, проникает в сердце «предлагаемых обстоятельств роли» (и старается делать это со 100 %-ным качеством), он неминуемо оказывается в невротичной, мятущейся стихии роли! И это означает, что виртуальная иллюзия играемой артистом роли, расширяясь, становится со временем более реальной, чем виртуальная иллюзия его жизни. Нарушается пропорция. И в этой искаженной позиции роль постепенно съедает своего создателя, и в итоге возникает досадный, влекущий тяжелейшие следствия перекос. И это действительно, действительно очень опасный трюк! В артистической психологии, он носит название «вторжение роли» (character invasion). В качестве примера можно привести фильм «Двойная жизнь», главный герой которого — актер, на протяжении долгого времени играющий роль Отелло. Постепенно, черты характера этого героя переходят к актеру, он становится подозрительным, ревнивым и чрезмерно вспыльчивым, и в конце концов, убивает любимую женщину. Аналогичный сюжет можно встретить в канадском фильме «Иисус из Монреаля», в котором актер, играющий роль Христа, сам постепенно приобретает его черты, в фильме «Метод» с Элизабет Херли, Акира Куросава блистательно обыгрывает эту тему в своем фильме «Тень воина» и т. д. и т. п., примеров можно привести массу, но суть в следующем — никто не запрещает нам играть в эти «пограничные» игры, тем более что «артистический невротизм» испытывает особое сладострастное тяготение к процессам саморазрушения, как говориться — «Есть упоение в бою, и бездны мрачной на краю…»196, но! Если хотите забавляться подобными играми, задумайтесь о МЕТОДАХ ЗАЩИТЫ! Когда прыгаете с парашютом, не забывайте дернуть за кольцо! Помните, РОЛЕВОЙ ДЕМОНИЗМ работает как РАДИАЦИЯ!

Он проникает в кости человека-играющего бесшумно, беспрепятственно и совершенно незаметно!

Суть с том, что в позиции отождествления со своей ролью артист ставит свою психику в ситуацию сложнейшего для нее выбора. Она вынуждена или «катапультировать» себя в «предлагаемые обстоятельства» ролевой иллюзии, что предполагает мощный стресс для неподготовленного Ума, или выставить защиту, блокирующую прямое отождествление с ней, что и является основной причиной артистических блоков и зажимов. В первом случае артист поражает зрителей сильнейшим переживанием психоэмоциональной правды, но остается у «разбитого корыта» шизофренических отклонений; во втором — он раздражает зрителя отсутствием психоэмоциональной правды, наклеивая на себя унизительный ярлык фигляра.

Но допустим, актер силен в своем настойчивом стремлении к тотальному «перевоплощению». Все повсюду говорят, как он хорош, как самоотвержен, как жесток по отношению к себе… и т. д. и т. п. Но что происходит на самом деле? Путая две территории (сцену жизни и сцену театра), артист неминуемо перетаскивает впечатления от обстоятельств играемых им ролей в жизнь, переживая мощное отождествление с реальностями, которые не имеют никакого отношения к сфере социального мира, т. е. мира за пределами игры в театральную иллюзию!

Подведем черту: СЦЕНА ЖИЗНИ это не то же самое, что СЦЕНА ТЕАТРА. И несмотря на то, что театральное творчество питаемо соками жизненного опыта, тем не менее, «Соединяя — не смешивай, разделяя — не разрушай»197. Театральные персонажи должны жить в своем, и только своем мире! Выходя за пределы своей территории, они превращаются в демонов, злобных и кровожадных, разрушающих золотое соотношение и, следовательно, психику артиста, в несколько лет, вызывая болезнь, которая называется в ИГРЕ — РОЛЕВЫМ ИМПРИНТИРОВАНИЕМ. Тьма горьких примеров этому! Вот, например, интересный отрывок из беседы Вл. Немировича-Данченко с актерами: «Была такая знаменитая актриса Дузе, которая казалась одним из самых утонченно-нервных сценических созданий. (…) Она до такой степени изумительно владела своими нервами, так их технически возбуждала и иногда не трогая их, так воздействовала на зрителя, что было трудно поверить, что это одна только техника. А рядом с этим — другая знаменитая актриса, Стрепетова198, которая постоянно была тождественна с образом, который создавала. Она была самой знаменитой Катериной в “Грозе”, потрясающе играла четвертое действие, о пятом уж и говорить нечего. Но на другой день после спектакля она лежала в постели. Кончилось тем, что в сорок два года она была препротивной, невозможной актрисой, потому что все это у нее стало истеричным, не заразительным и как будто никакой техники»199. Так, игру первой можно расценить как образец творческой правды, игру второй — как образец настоящей правды, т. н. «игры нутром», «…уничтожающей в конце концов искусство». Откроем роман Сомерсета Моэма «Театр», здесь находим подобный сюжет — популярную актрису Джулию Ламберт бросает молодой любовник. Опыт этих сильных чувств она переносит на сцену, в пьесу с аналогичной ситуацией. Она считает, что так наполнено и правдиво никогда не играла, но с точки зрения всех остальных — она никогда не была такой отталкивающе-бездарной как в этой пьесе. То же самое можно услышать и сегодня: «Копание в собственных чувствах, в воспоминаниях, в собственном детстве — не дают для игры ровно ничего»200, или чуть иначе: «Глубочайшие разработки психологического театра приносят болезнь и участникам и зрителям»201.

Итак, помните: чем более обострен, эмоционально наполнен драматургический конфликт, и чем яростнее вы погружаетесь в переживание этой иллюзии, тем большая опасность преследует ваш мозг! Я понимаю, что это очень трудно себе представить, до тех пор, пока непосредственно не столкнешься с этим опытом. Но остановимся на том, что просто укажем это «гиблое место» на карте артистического потенциала Ума.