Именно во второй половине 1960-х гг. появляются первые нелицеприятные истории, и это становится неизбежной расплатой за успех. Так, в 1969 г. американский журналист Альберт Голдман, прибывший в Лондон, чтобы проинтервьюировать Лэйнга, будет рассказывать следующую историю их встречи в Отеле Савой:
...
Я увидел «грубого и агрессивного» человека, а совсем не того просвещенного философа, которого я ожидал увидеть. Узнав, что Голдман, а точнее, его журнал оплачивает встречу, Лэйнг настоял на том, что он придет вместе со своим другом Фрэнсисом Хаксли. Поведение Лэйнга начинало выходить за допустимые границы. Когда официант принимал заказ, Лэйнг заказал море шампанского с рыбой. За стол Лэйнг сел уже изрядно выпивши и будучи на взводе и теперь потчевал всех непристойными историями о том, что делалось на кухне перед подачей еды. Для иллюстрации Лэйнг взял поставленное перед ним с настоящими церемониями блюдо с шотландским лососем, поднял его над столом и плюнул в него. Голдман с трудом мог поверить тому, что видел… [358]
В 1969 г. Кингсли Холл как проект уверенно двигался к своему логическому завершению. Договор аренды истекал в мае 1970 г. Здание было в ужасном состоянии, и Филадельфийской ассоциации пришлось заплатить владельцам некоторую компенсацию. 19 марта 1969 г., уже полностью осознавая то, к чему идет проект, Лэйнг писал в своем дневнике:
...
Мы с Ароном Эстерсоном в течение нескольких лет много говорили об «этом». И никогда не было ясно, чем «это» должно было быть, или, скорее, это было то одно, то другое. Ничего не подходило полностью. Но выяснить это можно было, лишь реализовав тот или иной проект на практике [359] .
В октябре-ноябре 1969 г. Лэйнг, Леон Редлер, Сидни Брискин и Пол Зил собрались вместе, чтобы обсудить историю Кингсли Холла. Из этих записываемых на магнитофон бесед они хотели собрать книги о Кингсли Холле и Филадельфийской ассоциации, но проект так и не был реализован. Эти многочасовые записи показывают, что цель Кингсли Холла состояла не просто в упразднении ролей и лечении без медикаментов, как и то, что ожидания Лэйнга в отношении Кингсли Холла так и не оправдались. В одной из последних бесед 17 ноября 1969 г. Лэйнг среди прочего говорит:
...
Если бы мне предложили это сейчас, я бы никогда не стал жить в этом гребаном месте. А если бы и стал, то только бы при условии, что там все было бы изменено, потому что это была жалкая помойка [360] .
Лэйнг был разочарован этим проектом. Он получил совсем не то, что ожидал: проект не стал практическим воплощением его идей. 31 мая 1970 г. Кингсли Холл был закрыт. Впоследствии, уже в конце 1980-х гг., Лэйнг будет менее пессимистичен и, по прошествии лет оглядывая этот проект со стороны, будет находить в нем позитивные стороны:
...
В то время там жили люди, которые не могли жить больше нигде, кроме как в психиатрической больнице, они не получали лекарств, электрошока или другого лечения, они просто приезжали и жили там, потому что им так хотелось. Не было ни самоубийств, ни убийств, никто не умер, никто никого не убил, никто не забеременел и никто ничего не запрещал. Это показало, что если другие люди готовы помочь, то происходит улучшение, даже при тех условиях мы кое-что продемонстрировали. Могло казаться, что все умрут от голода, или от пневмонии, или будут убивать, избивать и насиловать друг друга, или сторчатся на наркотиках, или умрут от передозировки. Но люди этого не делали. <…> Я сам понимаю, что Кингсли Холл не был триумфом. Но мы можем извлечь из него уроки, нам есть от чего оттолкнуться, даже если он просто-напросто показывает, что тот путь, которым мы шли, не работает. Это необходимо переосмыслить, на его ошибках нужно учиться. Я думаю, что подобный проект можно запустить вновь: на самом деле я все еще периодически получаю письма от людей, запускающих где-то тот или иной проект. Все они вдохновлены Кингсли Холлом [361] .
Это событие совпало с концом эпохи шестидесятых, что тогда, да и сейчас, дало основания полагать, что он был всецело шестидесятническим проектом. Однако, несмотря на то что потерпел крах этот основной проект Филадельфийской ассоциации, сама она продолжила свое существование.
В свое время расцвет Кингсли Холла пришелся для Лэйнга на период семейных проблем, теперь его закат сопровождался ростом семейного благополучия. Хотя до 1970 г. Лэйнг официально все еще остается женат на Энн, он живет с Юттой и уже воспитывает двоих маленьких детишек: дочь Наташу и сына Адама. Единственным негативным событием его семейной жизни в это время стала поездка в Глазго. Он долго пытался избежать этого события, но у него было пятеро детей от Энн и пожилые родители. О том, как они поживают, он узнавал от своей второй дочери Сьюзи, с которой поддерживал отношения. И несмотря на то что ни к тем, ни к другим он не чувствовал сильной привязанности, их неплохо было навестить. Поэтому 3–4 января 1969 г. Лэйнг посещает Глазго.
Его мать Амелия ненавидела его пуще прежнего. Он долго не появлялся и, можно сказать, бросил своих престарелых родителей. Он не жил с официальной женой и бросил своих пятерых детей, заведя еще двоих на стороне. Но особенно зла Амелия была из-за «Политики переживания».
Отец Лэйнга Дэвид к тому времени был уже совсем плох. С конца 1968 г. он находился в психогериатрическом отделении больницы Леверндаля. Однажды он случайно упал и ударился головой. Травма привела к нарушениям памяти: он частенько стал забывать, куда положил ту или иную вещь. Но такая бытовая, по сути, забывчивость никому не мешала, если бы не стали происходить более глубокие изменения. Каждое утро он посещал местную публичную библиотеку, чтобы просматривать свежие номера газет, а также информацию об умерших и родившихся в их районе. Последнее он делал по поручению Амелии – она любила быть в курсе событий. Однажды утром он, как обычно, надел свою фетровую шляпу, взял зонтик и вышел из дома. Шляпа и зонтик… – другой одежды на нем не было. После этого происшествия его и поместили в больницу. Сначала было думали, что подобные эпизоды не повторятся, его быстро выписали, и он вернулся домой. Но вскоре он вновь был доставлен туда. Он заблудился, забыл название улицы, на которой жил, и обратился за помощью в полицию. Следующие десять лет его состояние только ухудшалось: врачи говорили о прогрессирующей болезни Альцгеймера.
Амелия была только счастлива, что живет одна. Ей не надо было беспокоиться о ребенке: Лэйнг уже давно практически не общался с ней. Ей не нужно было ухаживать за стареющим мужем: заботу о нем взяло на себя государство. Ей не нужно было нянчить внуков: хотя она и не одобряла того, что Лэйнг расстался с Энн и «бросил» пятерых детей, помогать она им ничем не помогала. Она жила в свое удовольствие, как всегда и мечтала. Впоследствии Лэйнг вспоминал, что была в этой истории какая-то грустная ирония. Когда-то его отец говорил ему: «Надеюсь, что твоя мать умрет первой, не хочется даже задумываться о том, что она может прожить дольше» [362] . Эта фраза была произнесена без малейшего налета романтизма, он знал, что ей не было присуще раскаяние и она никогда даже не взгрустнет о нем.
Каждое воскресенье Амелия, Энн и дети навещали Дэвида. На Лэйнга встреча с отцом произвела жуткое впечатление. Дэвид даже не узнал его. Он просто не помнил, что у него есть сын, и считал его «парнем, который жил с моей женой». Впоследствии, очевидно, под впечатлением от этой встречи Лэйнгом был написан один из отрывков книги «Ты любишь меня?» под названием «Возвращение блудного сына». Если заменить имя Питер на Рональд, а доктора на музыканта, то получится практически реальное описание встречи Лэйнга с отцом.
Так закончились для Лэйнга шестидесятые. Это были годы его максимальной творческой активности, его самых сильных книг и самых успешных проектов. В это время он стремился вперед и знал, чего хотел: он исследовал горизонты сознания и боролся за свободу. В своей жизни он не будет уверенным более, чем в шестидесятых, он никогда не будет более признанным, более известным и более успешным. Именно эти годы свободы закрепили за Лэйнгом статус одного из самых значимых британских и европейских интеллектуалов.
В начале 1970-х гг. под редакцией Роберта Боерса выходит книга «Лэйнг и антипсихиатрия», которая окончательно закрепляет за Лэйнгом статус родоначальника этой традиции. Одновременно Лэйнг становится одной из самых популярных фигур и самым известным психиатром в Великобритании и Америке. Слова «антипсихиатрия» и «Р. Д. Лэйнг» становятся синонимами.
Впервые в обиход термин «антипсихиатрия» вводит Дэвид Купер в своей одноименной работе «Психиатрия и антипсихиатрия» [363] , а также в предисловии к сборнику докладов конгресса «Диалектика освобождения», где он пишет:
