Александр Н.Худ (Alexander N.Hood), который записал на пленку «Личные впечатления от великого землетрясения» (Personal Experiences in the Great Earthquake), которое было в Мессине в 1909 году, отмечал, что «непосредственным и почти всеобщим эффектом, который землетрясение произвело на тех, кто избежал смерти в Мессине, было оцепенение, почти что психический паралич. Горестный плач был очень редко слышен, за исключением случаев, когда это было обусловлено физическим страданием. Мужчины рассказывали, как они потеряли жен, матерей, братьев и сестер, детей и все их имущество, без видимого огорчения. Они рассказывали свои истории о «горе», как будто бы они сами были безучастными зрителями чужой утраты»[2].
Некоторые, но не все из тех, кто остался в живых, совершенно не ожидали несчастья, подобного землетрясению, что обеспечило им состояние, известное психиатрам как «травматический невроз». У таких людей первоначальное состояние шока и оцепенения были продолжены симптомами разных видов: неспособностью сосредоточиться; перепадами настроения (от возбужденности и беспокойства до плача без видимых причин); фантазиями, в которых травматическая ситуация повторяется.
Это повторение пережитого опыта состоит частично из мысленного проигрывания этого события вновь и вновь, а также повторения тех движений и действий, которые человек либо использовал, либо мог с пользой выполнить во время бедствия.
Хотя эти более поздние следствия травмы являются, на первый взгляд, симптомами травматического невроза, но более вероятно, что это проявление процесса исцеления. Благодаря повторению травмы человек пытается представить событие так, чтобы он мог предвосхитить ее появление, т. е. отреагировать на нее тревогой, а затем приспособиться или «пройти через нее» тем способом, каким он проходил «через какую-нибудь другую причиняющую страдание ситуацию». За период воображаемого повторного столкновения он испытывает тревогу, которая должна была бы предшествовать травматическому событию, если бы он знал, что придется его пережить.
Травматические неврозы имеют сходство с физической травмой в том, что они имеют тенденцию проходить со временем и благодаря покою, при условии, если пациент психически здоров и желает выздороветь. Последнее является важным условием, поскольку в военное время выздоровление может означать возврат к службе, а в мирное – возвращение к трудовой деятельности. В некоторых случаях определенное число травматических неврозов превращается в компенсаторные неврозы, при которых пациент жертвует своим психическим здоровьем и чувством собственного достоинства ради материального обеспечения, и обычно невозможно правильно определить, до какой степени пациент осознает свой мотив остаться больным.
Удивительно мало, как представляется, известно о факторах, которые определяют, склонен ли человек к развитию травматического невроза, если он сталкивается с совершенно неожиданной опасностью.
Изучение Кардинером (A.Kardiner) травматического невроза наводит, однако, на мысль, что невротики с высококонтролируемой и ригидной индивидуальностью могут быть более восприимчивы, чем те, кто обычно тревожен. Вероятно, те, кто привык чувствовать себя не в безопасности, менее подвержены травматизации, чем те, кто склонен предполагать, что они всегда могут контролировать себя и окружающую среду. Точно так же здание с гибкой конструкцией противостоит смерчам и землетрясениям лучше, чем те, которые жестко сконструированы. Травматические неврозы и травматические фантазии представляют большой теоретический интерес в том плане, что они не подходят под психоаналитическую и символическую интерпретацию, поскольку симптомы и образы травматического невроза являются воспроизведением действительно того события, которое стало причиной невроза. Как результат, травматический невроз представляет собой форму психического расстройства, для которой разъяснительная психотерапия не показана, и Фрейд в своей последней книге «Основы психоанализа» (An Outline of PsychoAnalysis), отмечал с очевидным сожалением, что его «связи с решающими факторами, исходящими из детства, до настоящего времени ускользают от научного исследования». Тем не менее, психотерапевты не так уж и редко сталкиваются с пациентами, которые производят впечатление перенесших травматические переживания в детстве или в юности, и склонность к повторению этих состояний у таких пациентов проявляется благодаря изменению в поведении пациента. Вместо того, чтобы вспоминать и рассказывать о прошлом, он еще раз мысленно проигрывает его. Он заменяет прошедшее время настоящим, принимает позы и использует жесты, которые он использовал в реальной травматической ситуации.
Травматический невроз также отличается от других форм невроза тем, что он объясним в терминах единичного и легко устанавливаемого события, случившегося во взрослой жизни, тогда как другие неврозы берут начало в детстве, и только опытным путем могут быть отнесены к какому-то единичному травматическому случаю.
Реакция детей на совершенно неожиданное, причиняющее страдание событие отличается от реакции на него взрослых, по крайней мере, в двух отношениях: во-первых, она появляется в тот период, в котором личность находится в процессе развития, и поэтому она подвержена искажающим воздействиям и, во-вторых, беспомощность и эмоциональная зависимость детей означает, что они более склонны к травматизации психогенными факторами в сфере их личных привязанностей, как, например, смерть или неожиданный отъезд родителей больше, чем к таким травмирующим событиям, как землетрясения или железнодорожные аварии. В результате, травма в детстве (или, как она называется в специальной литературе, инфантильная травма) радикально отличается от травмы в зрелом возрасте и поднимает проблемы, связанные с причиной невроза, которые заслуживают рассмотрения в отдельном параграфе.
Инфантильная травма и причина невроза
Концепция, что невроз является результатом инфантильного травматического опыта, заключает в себе предположение, что детство является периодом наибольшей чувствительности к различным возмущающим влияниям. Это мешает детям разрешать индивидуальные трудности по причине их беспомощности, а неопытность и незрелость предрасполагает к тому, что те опасности, с которыми дети могут столкнуться, они не могут ни предвидеть, ни избежать, ни осознать. Эта концепция также подразумевает, что существует определенное число общих, возможно, даже универсальных детских психогений, которые могут быть представлены как факторы, вызывающие травматизацию. Это последнее предположение необходимо, поскольку необычайно распространено объяснение невроза как результата переживаний, с какими чрезвычайно редко сталкиваются дети. Травматическая теория невроза заключает в себе, следовательно, мысль, что он распространен, возможно, даже обычен у детей, растущих в условиях отрицательных социально-психологических воздействий.
Большая привлекательность травматической теории невроза как для Фрейда, так и для большинства психоаналитиков, заключается в том, что данная теория дает возможность психоанализу войти в научную справочную систему без каких-либо изменений. Фрейд верил в то, что он назвал принципом психического детерминизма, согласно которому, психические события имеют причины точно такого же значения, как и физические события, и травматическая теория невроза давала ему возможность приложить концепцию причинности непосредственно к невротическим феноменам. Травматическое переживание могло быть представлено как причина невроза, а симптомы могли рассматриваться как его неизбежный эффект.
Однако, эта точка зрения на невроз сталкивается со значительными трудностями, если ее внимательно рассмотреть. Во-первых, исключается понятие выбора. Поскольку она допускает, что невроз – это результат чего-то, что случилось с пациентом, когда он был ребенком, и что он не был связан с обстоятельствами и факторами, которые травмировали его. Это возражение данной теории очень долго не принималось во внимание, так как психоанализ ограничивался только разъяснением симптомов. Однако в дальнейшем психоанализ расширил свою сферу изучения, включая не только причинность неврозов, но и развитие личности в целом. Но объясняя психологические перспективы развития личности, психоанализ допускал, что все акты выбора и принятия решения являются иллюзией, и что люди никоим образом не творят мир, в котором они живут. Это исключение представления, что люди могут быть ответственны за свой выбор, решения и поступки, не только безнравственно, поскольку оно поддерживает идею, что человек не является ответственным ни за одно свое действие, но также логически непригодно, поскольку оно означает, что сознание является эпифеноменом, не имеющим своей функции. Тем не менее, следует отметить, что психоаналитическая теория базируется на предположении, что когда бессознательные процессы становятся сознательными, это дает возможность индивиду освободиться от принудительного повторения детских образов поведения.
