но проведет через эти испытания так, чтобы мы могли извлекать из них уроки и развиваться. Мой страх всегда проистекал из чувства потери контроля, боязни неизвестного. Но я переросла этот страх, заменив его способностью доверять.
Доверять Творцу – быть уверенной, что все в жизни происходит для моего же блага.
Уверенность выглядит вот так: мне неуютно, я не знаю, что делать, я испробовала все варианты, я полностью доверяюсь этому процессу, потому что полностью доверяю Творцу и знаю, что все происходящее в конечном итоге в моих интересах.
Кто-то скажет, что это похоже на то, что я сдалась. По сути, так и есть. В жизни я не раз «активно сдавалась» по-настоящему. В частности, когда рожала своих детей. Я никогда не думала, что буду бояться родов, но оказалось, что это так. Я осознала, что меня пугает не столько боль, сколько мысль о полной уязвимости и потере контроля.
Когда родился мой старший сын Дэвид, мне было двадцать четыре. Я думала, что впорхну в роддом, пританцовывая. Я готовилась к тому, что какое-то время мне будет больно и дискомфортно, затем предстоит немного потуг, а потом мой сын родится – очень просто, прямо как показывают в кино. Я буквально слышу, как, читая эти слова, мамочки смеются над моей наивностью. Любая рожавшая женщина знает, что роды – это не что-то, во что можно впорхнуть. Или выпорхнуть обратно.
В действительности мои роды длились двадцать три часа. Все это время схватки шли регулярно с интервалом в одну минуту на протяжении двадцати двух часов, а ребенок все не собирался выходить. Раскрытие было по-прежнему 1 см. Я с самого начала твердо настроилась на естественные роды и не собиралась отказываться от своего решения. Но у жизни были другие планы. После семнадцати часов схваток я была настолько обессилена, что теряла сознание в промежутках между ними. Моя акушерка рекомендовала эпидуральную анестезию, но я продолжала сопротивляться. Несмотря на то, что периодически теряла сознание. Наконец, когда моя энергия иссякла, я согласилась.
Как сказала мне бабушка моей подруги: «В родах совершенно ни о чем не стоит беспокоиться, поскольку, скажу тебе по секрету, в конце концов ребенок все-таки родится». К сожалению, этот совет не дает представления о процессе. Но мой сын действительно родился в конце концов, и все было прекрасно. Это прошло не так, как я планировала, но в итоге закончилось благополучно. Теперь я знала, чего ожидать. Владея этой информацией, я могла составить новый план и сделать свой следующий опыт лучше.
Раньше я считала эпидуральную анестезию проявлением слабости, но теперь пришла к пониманию, что это не так.
Глава 8
Джошуа – мое тело предало меня
Один из главнейших важных уроков своей жизни я получила, когда родился мой второй сын, Джош. Беременность протекала трудно, роды были сложными и закончились экстренным кесаревым сечением. Почти всю беременность меня терзали страхи и сомнения. Первые три месяца случались кровотечения и была угроза невынашивания. Я набрала гораздо меньше веса, чем в первую беременность. Люди порой не могли удержаться от комментариев по поводу моего слишком маленького живота. Более того, меня не покидало чувство, что с каждым месяцем вместо радости от приближающейся встречи со своим ребенком меня все больше охватывала легкая паника – я интуитивно знала, что моя жизнь изменится навсегда, и не так, как обычно меняется после рождения ребенка.
Рождение Джоша было совершенно не похоже на мой опыт с рождением Дэвида. На этот раз я чувствовала страх с самого начала. Я никак не могла заглушить тревожное предчувствие. Мои надежды на естественные роды вновь были разбиты. Кесарево сечение назначили на 7 утра. А когда меня вкатили на каталке в операционную, я не ожидала увидеть что-то наподобие театральной сцены, вокруг которой сидели спрятанные за масками студенты-медики, ведущие свои записи. В глаза бил яркий свет, было холодно, и воздух был стерильным и колючим. Доктора и медсестры двигались по комнате, делая свои дела и попутно болтая о гольфе и погоде. Над моей грудью установили ширму, закрывая обзор всего происходящего ниже.
Все казалось мне каким-то неправильным. Голова кружилась, окружающие предметы виделись размытыми. Я попыталась заговорить, но не смогла. Мой муж Майкл был рядом со мной, когда мое тело разрезали. Я чувствовала себя препарированной лягушкой на уроке биологии в пятом классе. Я была абсолютно уязвима. Рассудок был затуманен, и я отчаянно пыталась оставаться в сознании и не терять нить происходящего. Врачи и медсестры совершали какие-то движения.
Наконец мне на грудь положили теплый комочек. Он здесь! Я почувствовала волну облегчения. Но внезапно его забрали от меня. Почему его унесли так быстро? Я услышала, как доктор сказал мне: «Ох, Моника, вот в чем была проблема все это время. Посмотри, какая тонкая пуповина. Вот почему у тебя был такой маленький живот все восемь месяцев».
Отходя от операции, я наконец начала вновь быть самой собой. Туман в голове рассеивался, и я медленно приходила в полное сознание. Позднее я узнала, что мне давали морфин, отсюда был весь этот туман и дискомфорт. Я чувствовала облегчение. Операция была позади, действие анестезии проходило, а мой новорожденный сын сладко посапывал в своей колыбельке рядом со мной. Это был непростой опыт, но, лежа в кровати после всего случившегося, я пребывала в уверенности, что все закончилось наилучшим образом. Тревога, сопровождавшая меня всю беременность, исчезла. Но тут вдруг в дверь постучали.
В мою палату вошел коллега моего педиатра, терапевт, похожий на Патча Адамса. Я была рада видеть его и поговорить наконец о моем новорожденном малыше. Врач спросил, где мой муж, и я ответила, что он ушел за Дэвидом. Я продолжила рассказывать, как Дэвид долго хотел брата или сестричку, как целый год упрашивал меня и как ему теперь не терпелось познакомиться со своим младшим братиком. Но доктор прервал меня: «К сожалению, дело не терпит отлагательств». «Он должен вернуться минут через десять», – ответила я. Но тут же поняла, что что-то было не так. Не моргнув глазом доктор продолжил: «Мы на девяносто девять процентов уверены, что у вашего сына синдром Дауна». Мое сердце заколотилось, ладони вспотели, и инстинктивно включилась реакция «беги». Мне захотелось спрыгнуть с кровати и выбежать из комнаты.
Между ребрами словно открылся люк, и сердце ухнуло прямо в него.
Постепенно все начало вставать на свои места. В первые два месяца беременности я вся покрылась пятнами, были судороги и кровотечения. Каждый встречный отпускал замечания по поводу моего маленького животика. Я даже не выглядела беременной. От занятий спортом мне становилось очень плохо. Когда я ждала Дэвида, то ежедневно выходила на пробежку до последних месяцев беременности, а потом плавала в бассейне. На этот раз я была не в состоянии поддерживать такую активность. День, когда я забеременела Джошем, изменил все. Где-то внутри себя я знала, что ка‐ кие-то вещи происходят на глубинном уровне, и это заставило меня взять паузу. Я будто задержала дыхание до тех пор, пока дышать снова не станет безопасно. Шок уступил место чувству собственной неполноценности, а затем на меня обрушился стыд. Мне казалось, что я не справилась. Я подвела его.
Но почему непременно должен был пострадать его разум? Почему из всех возможных осложнений, всех несчастий был выбран его разум? Я вновь превратилась в восьмилетнюю девочку, которая хотела закрыть глаза, чтобы все плохое исчезло само собой.
Через два дня после родов команда врачей пригласила нас с Майклом поговорить о Джоше. У них сложилось впечатление, что мы не вполне осознаем диагноз нашего сына, и потому они сочли своим долгом перечислить нам все проблемы, которые могли возникнуть у Джоша и каждая из которых сама по себе была бы кошмаром для любого родителя. Список возможных отклонений был длинным. У него мог быть порок сердца, он мог быть подвержен судорогам, возможно, потребовались бы годы, прежде чем он мог бы начать есть твердую пищу. За этим списком,
