время. Но никто не обладает правом выражать свои пожелания или возражения на этот счет.
Какими бы ни были причины этих внутренних требований, они со всей определенностью отражают высокомерно-пренебрежительное отношение к другим. Невыполнение требований вызывает всю гамму мстительных карательных настроений: раздражение, угрюмость, желание дать другим почувствовать свою вину, открытый взрыв ярости. Отчасти – это реакция его воображения на ощущение фрустрации. Но несдержанные выражения чувств также призваны утвердить свои требования, запугав других до робких, заискивающих потаканий.
В противном случае, если не получается настоять на своих «правах», он приходит в ярость на самого себя и считает себя «тряпкой». Когда во время психоанализа он жалуется на свои запреты и «уступчивость», он отчасти пытается передать, не осознавая этого, свою неудовлетворенность несовершенством этих техник. Их улучшение – то, что он особенно тайно ждет от психоанализа. Другими словами, он не хочет преодолеть свою враждебность, а хочет, скорее, стать не таким медлительным или более искусным в ее выражении. Уже одно предвкушение того, как все бросятся выполнять его требования, преисполнили бы его благоговейного трепета перед психоаналитиком. Оба эти фактора сулят ему определенную награду за неудовлетворенность. А он поистине хронически неудовлетворен и недоволен. У него, по его представлениям, масса причин быть недовольным, и конечно же, в его интересах дать почувствовать свое недовольство – и все это, включая сам факт его недовольства, может быть бессознательным.
Отчасти он оправдывает свои требования своими выдающимися качествами: по его мнению, он обладает необыкновенными знаниями, мудростью, предвидением. Более специфично то, что его требования, по сути, – иски о возмещении причиненного ущерба. Он удобряет почву для своих требований своими обидами, которые бережет и лелеет, свежие и давние. Иногда он сравнивает себя со слоном, который ничего никогда не забывает. Он не понимает своей жизненной заинтересованности – не прощать обид, поскольку это воображаемые счета, которые он когда-нибудь предъявит миру. Как потребность в оправдании своих требований, так и реакция на их фрустрацию замыкают порочный круг, постоянно подпитывая его мстительность.
Такая всеохватывающая мстительность, естественно, не может не пробраться и в психоаналитические отношения и находит множество способов в них проявиться. Это одна из составляющих так называемой негативной терапевтической реакции [54], под которой мы понимаем резкое ухудшение состояния сразу вслед за конструктивным шагом вперед.
Любой шаг навстречу людям или к жизни в целом по факту подверг бы риску его требования и все плоды его мстительности. Пока все это ему субъективно необходимо, он будет защищать это во время психоанализа. Малая толика этих защит открытая и непосредственная. Когда это так, пациент может откровенно заявить, что не намерен отказываться от своей мстительности. «Этого вам у меня не отнять; зря стараетесь сделать из меня ханжу; это меня возбуждает, я чувствую себя живым; это придает мне сил» и т. п. Но большая часть защит замаскирована тонкостями и околичностями. Поэтому величайшую клиническую важность для аналитика имеет знание всех возможных форм защиты, потому что они могут не только задержать психоаналитический процесс, но и полностью разрушить его.
Это может произойти в основном двумя путями. Неуправляемые защиты пациента могут сильно влиять на психоаналитические отношения. Победа над психоаналитиком тогда кажется ему важнее прогресса в лечении. И (что не так хорошо известно) защиты могут определять, в освещении каких проблем пациент будет заинтересован. В крайнем случае, он заинтересован во всем, что может в конечном итоге способствовать большему и лучшему отмщению – отмщению, которое одновременно было бы действенным, обошлось бы без последствий для него и было бы совершено с полным самообладанием и гармонией в душе. Этот процесс отбора порожден не сознательными рассуждениями, а интуитивными ощущениями направления, которые указывают путь с безошибочной точностью. Он, например, горит желанием победить свою склонность к уступчивости или избавиться от чувства, что у него нет прав. Он заинтересован избавиться от ненависти к себе, потому что она ослабляет его в сражении против всего света. С другой стороны, он не заинтересован в снижении своих высокомерных требований или чувства использованности со стороны других. Он может держаться за свою экстернализацию с упорством, иногда не лишенным очарования. На самом деле он может совершенно не желать анализировать свои отношения с другими, подчеркивая тот факт, что все, чего он хочет, – так это чтобы его уважали и не беспокоили. Не удивительно, что психоаналитик может прийти в замешательство, пока не получится понять странную логику процесса отбора.
Где берут начало источники подобной мстительности и откуда у нее такая сила? Как и всякое невротическое развитие, она тоже начинается в детстве, в котором было слишком много скверных событий и мало, а то и не было вовсе никаких спасительных обстоятельств. Неприкрытая жестокость, унижения, высмеивание, пренебрежение, вопиющее лицемерие – все это обрушилось на чувствительного ребенка. Люди, проведшие годы в концлагерях, рассказывают, что они смогли выжить, только задушив свою мягкость и забыв о сострадании к себе и к другим. Мне кажется, что ребенок в описанных мной условиях тоже проходит через процесс ожесточения ради выживания. Он может трогательно и безуспешно пытаться завоевать сочувствие, интерес или привязанность, но в конце концов отказывается от потребности в нежности. Он постепенно «решает», что искренняя любовь не только недостижима, но и вовсе не существует. Кончается тем, что он больше не желает ее и скорее боится. Однако этот шаг влечет тяжелые последствия, поскольку потребность в привязанности, в человеческом тепле и близости – мощный стимул для развития качеств, ради которых нас ценят другие люди. Чувство, что тебя любят, и даже более, что тебя можно любить, вероятно, одна из величайших ценностей в жизни. И напротив, как мы обсудим в последующих главах, чувство, что тебя нельзя полюбить, может порождать глубокие страдания. У мстительного человека есть вполне простой и радикальный способ разделаться с этим страданием: достаточно убедить себя, что его нельзя любить и не нужно теперь из-за этого волноваться. Поэтому он больше не стремится понравиться, но отпускает на волю, по крайней мере в мыслях, поток горькой обиды.
Здесь лежат причины того, что мы позже увидим в полностью развившейся личности: выражения мстительности могут сдерживаться из соображений осторожности или выгоды, им не противостоят чувства жалости, нежности или благодарности. Чтобы понять, почему процесс разрушения позитивных чувств продолжается и после, когда человеку уже захотелось дружбы или любви, мы должны рассмотреть его второе средство выживания – его воображение и представления о будущем. Он бесконечно лучше «их» и всегда будет лучше. Он станет великим, и пусть им будет стыдно. Он им покажет, как они его не ценили
