Эта сцена сильно подействовала на Марвина, хотя ему и трудно было это сформулировать. Думаю, он был переполнен жалостью – жалостью к Филис, к себе, ко всем маленьким людям, у которых не осталось надежды. Думаю, он понял, что ее молитва была магическим заклинанием, защитой против ужасов жизни.
Наконец, ему удалось в ту ночь заснуть, и он увидел сон:
В большой, полной людей комнате на пьедестале стоит статуя женского божества. Она похожа на Христа, но одета в развевающуюся светло-оранжевую одежду. В другом конце комнаты находится актриса в длинном белом платье. Актриса и статуя меняются местами. Каким-то образом они меняются платьями, статуя спускается вниз, а актриса поднимается на пьедестал.
Марвин сказал, что в конце концов понял: сон означал, что он превратил женщин в богинь и верил, что будет спасен, если ублажит их. Вот почему он всегда боялся гнева Филис, и поэтому, когда был встревожен, испытывал такое облегчение от ее сексуальных ласк.
– Особенно оральный секс, – кажется, я говорил Вам, что когда я в панике, она берет мой пенис в рот и все мои неприятные чувства сразу рассеиваются. Это не секс – Вы всю дорогу об этом твердили, и теперь я понял, что это правда, – мой пенис может оставаться совершенно мягким. Это просто означает, что она полностью принимает меня и я становлюсь частью ее.
– Вы действительно наделили ее магической силой – как богиню. Она может исцелить Вас простой улыбкой, прикосновением, тем, что принимает Вас в себя. Не удивительно, что Вы прилагаете столько усилий, чтобы не расстроить ее. Но проблема в том, что секс превратился в нечто медицинское – даже больше того – секс становится делом жизни и смерти, и Ваше выживание зависит от слияния с этой женщиной. Не удивительно, что секс стал вызывать трудности. Он должен быть любовным, радостным действием, а не защитой от опасности. С таким отношением к сексу любой – включая меня – имел бы проблемы с потенцией.
Марвин достал записную книжку и написал несколько строк. Несколько недель назад я был раздражен, когда он впервые начал делать заметки, но он так успешно прогрессировал, что я стал уважать все его мнемонические средства.
– Давайте проверим, правильно ли я понял. Согласно Вашей теории, то, что я называю сексом, часто не есть секс, – по крайней мере, не хороший секс, – а просто способ защитить себя от страха, особенно от страха старения и смерти. И когда у меня не получается, то это не потому, что я потерял сексуальность как мужчина, а потому, что я жду от секса того, что он не может дать.
– Точно. И тому много доказательств. Это сон о двух могильщиках и трости с белым наконечником. Это сон о грунтовых водах, размывающих Ваш дом, который Вы пытаетесь спасти, пробурив гигантскую скважину. Это чувство физического слияния с Филис, которое Вы только что описали, – замаскированное под секс, но, как Вы заметили, не являющееся сексом.
– Итак, есть две проблемы. Во-первых, я жду от секса того, что он не в силах мне дать. Во-вторых, я наделил Филис почти сверхъестественной властью исцелять или защищать меня.
– И все это прошло, когда Вы услышали ее повторяющуюся отчаянную молитву.
– Именно тогда я понял, как она уязвима, – не Филис только, а все женщины. Нет, не только женщины, а все вообще. Я делал то же самое, что и Филис, – надеялся на магию.
– Итак, Вы зависите от ее силы, защищающей Вас, а она, в свою очередь, умоляет о защите с помощью магического заклинания, – посмотрим, с чем же это Вас оставляет.
– Есть еще кое-что важное. Посмотрим на все это с точки зрения Филис: если она из любви к Вам принимает роль богини, которую Вы на нее возложили, подумайте, как влияет эта роль на ее собственные возможности роста. Чтобы оставаться на своем пьедестале, она никогда не должна говорить с. Вами о своей боли и своих страхах – или до сих пор не должна была.
– Постойте. Дайте мне записать. Я собираюсь объяснить все про Филис, – Марвин торопливо записывал.
– Так что в каком-то смысле она следовала Вашим невысказанным желаниям, когда скрывала свои слабости и притворялась более сильной, чем на самом деле. Я подозреваю, что это одна из причин, по которой она вначале отказалась от терапии, – другими словами, она поддерживала Ваше желание, чтобы она не менялась. Я также подозреваю, что если Вы спросите ее теперь, она сможет прийти.
– Ну и ну, мы и в самом деле настроены на одну волну. Мы с Филис уже обсуждали это, и она готова с Вами поговорить.
Теперь к терапии подключилась Филис. Она пришла вместе с Марвином на следующий сеанс – привлекательная, милая женщина, которая усилием воли преодолела свое смущение и на нашем сеанса втроем была смелой и откровенной.
Наши догадки насчет Филис оказались близки к истине: она часто вынуждена была скрывать свое чувство слабости, чтобы не разочаровывать Марвина. И, конечно, она должна была быть особенно заботливой, когда он был расстроен – в последнее время это означало, что она должна была быть заботливой почти постоянно.
Но ее поведение определялось не только реакцией на проблемы Марвина. Филис сталкивалась и со многими личными проблемами. Самой болезненной из них было отсутствие образования и то, что интеллектуально она отстает от большинства людей, особенно от Марвина. Одна из причин, по которым она боялась и избегала социальных контактов, состояла в том, что кто-нибудь мог спросить ее: «Чем Вы занимаетесь?» Она избегала длинных разговоров, так как могло выясниться, что она никогда не училась в колледже. Всякий раз, когда Филис сравнивала себя с другими, она неизменно приходила к выводу, что они лучше информированы, более умны, социально приспособлены, уверены в себе и интересны.
– Возможно, – предположил я, – единственная область, в которой Вы могли сохранить власть, – это секс. Это та сфера, где Марвин нуждается в Вас и не может одержать над Вами верх.
Вначале Филис колебалась с ответом, но потом слова нашлись сами:
– Думаю, я должна была иметь что-то, что хотел Марвин. Во многих других отношениях он очень самодостаточен. Я часто чувствую, как мало я могу ему предложить. Я не смогла иметь детей, я боюсь людей, я никогда не работала вне дома, у меня нет ни талантов, ни способностей.
Она остановилась, вытерла глаза и сказала, обращаясь к Марвину:
– Видишь, я могу плакать, если разрешу себе. Потом Филис снова повернулась ко мне:
– Марвин сказал Вам, что говорит со мной о том, что вы здесь обсуждаете. Так что я тоже участвую в терапии. Некоторые темы потрясли меня, они относятся больше ко мне, чем к нему.
– Например?
– Например, сожаление. Это как раз про меня. Я часто сожалею о том, что сделала со своей жизнью, или, точнее, чего не сделала.
В этот момент мое сердце наполнилось симпатией к Филис, и я во что бы то ни стало захотел сказать ей что-нибудь ободряющее.
– Если мы слишком глубоко заглядываем в прошлое, легко переполниться сожалением. Но сейчас самое главное – обернуться к будущему. Мы должны подумать о переменах. Нельзя допустить, чтобы следующие пять лет Вы прожили так же, как те прошедшие пять лет, о которых сожалеете.
После короткого раздумья Филис ответила:
– Я хотела сказать, что слишком стара, чтобы что-то менять. Я чувствовала это последние тридцать лет. Тридцать лет! Вся моя жизнь прошла с чувством, что уже слишком поздно. Но то, как изменился Марвин за последние несколько недель, потрясло меня. Может быть. Вам это непонятно, но одно то, что я сегодня здесь, в кабинете психиатра, рассказываю о себе, – это уже огромный, огромный шаг вперед.
Я помню, что подумал, как удачно, что изменения Марвина побудили к изменениям и Филис. В терапии нередко происходит обратное. Фактически терапия часто вызывает напряжение в браке: если пациент изменяется, а его супруг остается в прежнем состоянии, то динамическое равновесие в браке нарушается. Пациент вынужден либо отказаться от развития, либо развиваться и рисковать союзом. Я был очень благодарен Филис за проявленную гибкость.
Последнее, что мы обсуждали, было возникновение симптомов Марвина. Я объяснял себе символическое значение отставки – экзистенциальную тревогу, лежащую в основе этой важной жизненной вехи, – как причину появления симптомов. Но Филис предложила дополнительное объяснение.
– Я уверена, что Вы знаете, о чем говорите, и что Марвин, должно быть, расстроен своей отставкой больше, чем подозревает. Но, сказать по правде, больше всего его отставкой расстроена я-а когда я чем-либо расстроена, Марвин тоже огорчается. Так устроены наши отношения. Если я грущу, даже тайком, он чувствует это и расстраивается. Иногда он таким образом берет на себя мою грусть.
Филис сказала это с такой легкостью, что я на минуту забыл, в каком она напряжении. Раньше она поглядывала на Марвина, произнося каждую свою фразу. Я не знал точно: для того ли, чтобы получить его поддержку, или чтобы убедиться, что он выдержит то, что она собирается сказать. Но сейчас она была захвачена тем, что говорила, и держалась совершенно свободно.
