Любопытное. Я изменила правила игры (бросала мячик, называла слово – отвечать нужно было не местоимением в правильном роде, но прилагательным «большая», «большой» и т. д.). Алек быстро перестроился – Аня нет! Иногда я думаю, что у него многое зависит от твёрдого представления о правилах (если сформировано – ему легче), т. е. он аналитичен. Аня же успехами обязана хорошей памяти, вообще же довольно инерционна…
Сейчас английский впереди. У Ани и оба других языка хороши, разве что русская речь с паузами (начала забывать слова) и как бы скандирующая. У Алека в русском совершенно правильное спряжение (кроме случаев с чередованием). Синтаксис сложный. А вот падежи иногда путает (сейчас непорядок с творительным и предложным). Категория рода плохо работает. В немецком – произвольны артикли, падежи, в сложноподчинённом (немецком) иногда порядок слов неверен.
Алеково точное мышление. Забыл, как называется метла, – пытается дать определение: «короткие прутики с ручкой» (и изображает, как подметают).
Новый мотив в рисунках Ани – кошки. Пристрастие к кошкам – от подруги Нины? К сожалению, Аня часто не слишком самостоятельна.
Ошибки, как будто уже изжитые (неправильные родовые формы глаголов прошедшего времени в русском), снова вернулись. Что это, следствие поездки в Америку? Неужели так будет после каждого визита в другую страну? Так хочется верить, что когда-нибудь речь их станет, наконец, правильной…
Алек: «вижу маленькая бабочка» (!).
Аня сказала «спют», выслушала мою поправку и начала повторять много раз, как бы пытаясь запомнить правильную форму: «Спят. Спят. Спят…»
У Ани после поездки снова всплыло «возьмила».
То, что (у Алека) некоторые неправильности держатся годами, о чём-то говорит; видимо, о том, что поправки малоэффективны. Значит, нужно опять вернуться к специальным играм, стишкам, хотя бы простейшим, импровизированным (как вчера:
В облаках летать хочу,
Захотел – и полечу!
Быстро бегать я могу,
От улитки убегу!).
Наверное, паниковать всё же не надо. Недавно вспомнила рассказ Л., как М. тестировали в билингвальной немецко-русской школе у Бранденбургских ворот. Учителя были в восторге от того, что М. склоняет существительные правильно! В отличие от других претендентов на место в школе. Например, она говорила «на кровати», «под кроватью». Л., делясь со мной впечатлениями, вспоминала о своём недоумении: а как можно иначе сказать?.. У Л. в это время семья существовала как, практически, русская: русский представляли мама и бабушка, папа появлялся нечасто и говорил дома по-русски. Неудивительно, что девочка говорит так же хорошо, как дети в России.
Алек получил в подарок свисток-леденец, играл им всю дорогу до детской площадки – на площадке вдруг обнаружилось, что потерял подарок. Говорит, махнул рукой – вещь исчезла в кустах. Показал кустик. И удалился играть; видимо, не придал пропаже большого значения. Потому я не стала долго искать. Минут через 10 пропавшее нашлось: в кармане курточки! Память…
Играли в «уборку»: я создавала хаос, раскладывая всё на неподходящие места (ботинок на письменном столе и т. п.), Алек наводил порядок, комментируя свои действия. Потом ему надоело; сам собой возник новый вариант игры. У каждого из нас было в руках по машинке, они постоянно перемещались (надо было говорить, где они и что делают), соревновались, боролись и т. д. Оказалось полезно: 1) потренировались в падежах, по-русски и по-немецки, 2) в формах прошедшего рода в русском. (Кстати, выяснили серьёзность запущенной проблемы: Алек и после 10 минут игры называл машину «он», «маленький» и говорил «поехал»; неверные формы позиций не сдают!)
Аня: «Я хочу, чтобы ты читаешь».
Аня рассказывает о фильме: подлодка, которая плавает в somebody’s body. Переключение, заданное темой (как обычно), – или заполнение опустевшего места, забытых русских слов оживлёнными в памяти английскими?
М.: Аня теперь говорит всегда tell you something (до поездки say you what, по немецкому образцу Ich möchte dir ’was sagen). Алеку объяснили, в чём ошибка, и он прислушался, теперь ошибается, только если недостаточно сосредоточен.
АЛЕК
в русском
Вернулись трудности с родом глаголов в прошедшем времени (и когда говорит о себе!).
Не всегда правильное согласование (прилагательных и местоимений) с существительными в роде.
Есть трудности с множественным числом («глазы»), с падежами – особенно с предложным (который не всегда использует) и творительным, закрепился и не уходит ужасный оборот «вместях с» (дальше может быть не только творительный, но и… родительный и винительный!).
Спряжение: трудности в глаголах с чередованием / с изменением ударения (сказаю, лю́блю, хо́чу, хо́чил —!), «буду съесть».
В синтаксисе – калька с немецкого «Что это для?», «Где мы идём?», высказывания с одним отрицанием.
Речь с запинками, иногда хуже артикулирована.
в немецком
Трудности с артиклями, окончаниями существительных.
Не всегда верно спрягает неправильные глаголы.
Иногда нарушает порядок слов в сложноподчинённых предложениях.
в английском
Нерегулярные глаголы плохо даются, использует инфинитив вместо причастных форм (случаи fall – fell – has fallen, think – thought, buy – bought, see – saw – has seen). У него go вместо went.
Род бывает не тот.
АНЯ
в русском
Иногда неверно образует предложный падеж; но она сразу же «схватывает» правильную форму.
«Возьмила», «возьмить».
«Я хочу, чтобы ты читаешь».
Русский у Ани тише двух других языков, несколько монотонен, чуть более отчётлив, чем нужно.
в немецком
в английском
Как и у Алека, проблемы с нерегулярными глаголами. У неё goed вместо went.
ОБА
заменяют look at… на look on (что меняет значение: посмотреть – наблюдать). (Мало используют предлог at, заменяют.)
Kehlkopfverschluß в начале английских слов.
«That are…» вместо «Those are…» (переводят немецкую конструкцию: Das sind…, но по русскому образцу: «Это…», со сказуемым-существительным во множественном числе).
«They want, THAT something happens» (вместо They want something to happen) (М.: ошибка теперь считается знаком «бруклинского диалекта»: конструкция из речи еврейских иммигрантов чрезвычайно распространилась).
М. сообщил ещё об одной старой ошибке: дети «всё ещё» используют в английском двойное отрицание («I don’t do nothing» вместо «anything»). По русскому образцу, думал М.; но как раз двойного отрицания мне в русском не хватает! Они используют нужную форму не в том языке…
Аня сказала пару слов по-немецки, я попросила перейти на мой язык. Аня возразила, волнуясь: «Тогда и ты не говори по-немецки с папой». (Мы, к сожалению, иногда переходим, когда тема сложная и времени нет ждать, пока останемся одни: М.-у легче понять письменный русский, чем устный.)
В России.
Смешные рассказы о К. Выпрашивала мелочи из киоска – родители устали бороться и решили обратить приятное (для неё) в полезное. Стали давать карманные деньги, с условием, что сама себе купит, что хочет. К. в итоге рано научилась счёту и операциям с цифрами. Но даже в школе сохранила забавную особенность: с вычитанием-сложением-делением легко справлялась, разве что добавляла после цифры: …рублей. Производить арифметические действия ей было проще, если объясняли, что речь идёт, скажем, о конфетах.
К. (ей теперь 7) говорит, что ей начали давать деньги лет в 5. Нашим почти 6, но они в арифметике далеко не так продвинуты, как К. в их возрасте…
М. говорит, дети используют (по немецкому образцу) форму bring with, а надо бы bring along. Впрочем, уже поколение нынешних 20-летних не опознаёт эту форму как неправильную, как немецкую кальку: она (из языка нью-йоркских евреев?) вошла в слэнг.
Мой брат услышал «акцент» в Аниной речи: ч звучит иначе («по-английски», его словами). Мы с М. этого не чувствовали. Я прислушалась – теперь и мне кажется, что ч не вполне правильное: жестковато, и как будто слышится призвук «ш». Работаем: предложила Ане повторять «чья чашка». Аня говорит, что тоже слышит разницу между её ч и нашим.
Рассказ М. Аня решила, что фигурка шотландца в национальном костюме – кукла-девочка. М. поправил – Аня оспорила и, в доказательство, задрала юбочку куклы, демонстрируя голый животик без пениса. Информация из детского садика… А я-то (из-за Алековых проблем с родовым самообозначением) начала было думать, что мы плохо объяснили им, что такое пол. (Причина – отвращение к «фрейдистской» тотальной сексуальности, не только интерпретирующей детскую психику, но и навязанной целым поколениям – и детям тоже.)
