Но, прежде чем предъявить полный-преполный список «всего» требуемого, девушка предъявляет «все» имеющееся. И не только у нее. Народная мудрость гласит, что для женитьбы нужны двое — одинокая девушка и… озабоченная мать.[5] А коли маман о чем-либо не в курсе (что бывает исключительно редко!), то за недостающими инструкциями обращайтесь к святому писанию жрецов великого бога по имени Домоводство. Вообще, согласно старинному поверью (к каковому охотно присоединяются и многие психологи, незнакомые с идеей партнерских отношений в браке) самый главный мужской аргумент для вступления в брак есть обустроенный быт. Глаженые рубашки и горячая пища. И превращение захламленного логова во вполне цивилизованную, чистенькую квартирку. Второй аргумент — регулярный и безопасный секс. Безопасный в плане недугов, имеющих жуткое название ЗППП (заболевания, передающиеся половым путем). Третье — не так скучно вечером, если некуда пойти. Идеальный вариант: жена и телевизор в одном флаконе — щебечет, напевает, развлекает, много знает и выключается одним нажатием кнопки. Словом, в браке сильный пол ищет то, что Зигмунд Фрейд называет отношениями по типу мать-сын. К тому же традиционное представление о распределении обязанностей в браке подтверждено статистикой: во время социального опроса только 22 % мужчин упомянули, что жена станет для них другом.
Впрочем, нечего их ругать. Ведь мы, противоположный пол, не так уж далеко ушли от этих инфантильных созданий. У нас своя «психологическая ловушка» — та самая любовь. Хотя отвлеченно мы все понимаем, что у сказки сюжет, как правило, кратковременный и завершается (а вернее, обрывается) свадьбой, так что с детства остается невыясненным: есть ли жизнь после свадьбы? И создается ощущение, что жизнь всегда слишком длинна, даже для огромной любви. Вот почему женщине не избежать разочарований в «любви страстной», когда она сдуру про кого-то скажет: «Это он!» лишь потому, что «душа ждала… кого-нибудь, и дождалась» — самых тривиальных, но оттого не менее мучительных разочарований. А пережив крах иллюзий, новая Татьяна (или ее заботливая мамаша, «старушка Ларина») осознает: для жизни требуется не денди-мизантроп-плейбой Онегин, а рядовой-деловой-надежный партнер — не кто иной, как «толстый этот генерал». Супруг любящий и слегка подслеповатый (чтобы по пустякам не нервничал), способный предложить избраннице решение всех финансовых проблем, тепло, заботу и определенную долю понимания — но не чрезмерную. У разочарованной и потускневшей (зато опытной) Тани уже не имеется ни надежд, ни нужды в откровениях и дружбе. Для 86 % женщин лучшим другом становится не муж, а другая женщина. Оставшиеся 14 % — показатель «женской семейной дружбы» — это даже меньше, чем 22 %, выпавших согласно статистике «мужской семейной дружбы». Выходит, представителю любого пола легче общаться с кем-то, у кого такое же устройство мозга, сходные интересы и аналогичная система ценностей. А любовь — что любовь? Всего лишь порыв, пусть и благотворный.
О том, чем чревата (и в буквальном, и в фигуральном смысле) любовь, вроде бы знают все, кому за… ну, скажем, у кого еще есть время до официально-цензурированной лекции о пчелках, о тычинках и о нравах в Амстердаме на некой монохромно освещенной улице. Но это знание — отрывочное, идеализированное или травестированное — можно расценивать как искаженное. Для многих формирование представления о любви начинается с цитат из культового песнопения в честь свадьбы богов Таммуза и Иштар, а также в честь Суламифи, доставленной в гарем Соломона прямо с родного сеновала, на котором оставалась с носом, подобным «башне Ливанской, обращенной к Дамаску», первая любовь незадачливой певицы.[6] Итак, цитируем то, что и не нуждается в цитировании: «крепка, как смерть, любовь; люта, как преисподняя, ревность». Есть и более древние хрестоматийные свидетельства о «стрелах огненных» и «пламени весьма сильном». Этак веков за десять до создания «Песни песней» один хитрован египетский излагает свой замысел по-свойски:
«Улягусь я на ложе
И притворюсь больным.
Соседи навестят меня.
Придет возлюбленная с ними
И лекарей сословье посрамит,
В моем недуге зная толк».[7]
Уже тогда, три тысячи лет назад, возникало — и неоднократно — предположение о том, что любовь есть «недуг». Причем опасный, а во многих случаях — и вовсе неизлечимый. Позже ты увидишь, насколько древняя метафора недалека от истины.
Мы часто добавляем ко всему, что касается этого чувства страшноватый эпитет «вечная». Вечная любовь, вечная страсть, вечная печаль, вечная весна, вечный покой… Тьфу! В смысле пардон. Само сказалось. Но, несмотря на кажущуюся «вечность» любви, можно говорить не столько о долговременности, сколько об исключительно широкой распространенности этого чувства, а также о глобальности интереса, который человечество испытывает к любви. Род людской задавался и задается одним вопросом: что это за сила, нарушающая адекватность восприятия и поведения? И еще одним: как с ней бороться — и есть ли смысл в такой борьбе? Ну и еще… примерно миллионом вопросов на ту же тему. И, как оно водится, вместо ответов возникали и возникают легенды. Они вполне соответствуют невежеству отрочества и неведению старости: будоражат воображение и облагораживают воспоминания. Но никакой ясности, как понимаешь, в проблему не вносят. Так что глобальная невинность человечества в любовных делах изрядно затянулась — и все продолжается и продолжается…
В наш век, когда входит в силу индивидуализм, человек хочет иметь «глубоко личный» контакт с партнерами любого рода — с партнерами по бизнесу, с партнерами по отдыху и уж конечно с партнерами по браку! В то же время наладить подобный контакт намного труднее, чем заполучить — в результате поиска или откровенного чуда. Вот мы и ищем «своего человека», взыскуем благодати, нервничаем, что время уходит — а психоаналитики тем временем усердно, но безуспешно лечат нас от наших же попыток развеяться. Ведь мы ищем любви не просто так, не ради приключений на свой филей. Сексолог и психолог Александр Полеев считает: «влюбляемся мы вовсе не тогда, когда встречаем подходящего для нас человека, а тогда, когда — чаще на подсознательном уровне — переживаем внутренний кризис, когда нуждаемся в ярких чувствах, когда хотим отвлечься от удручающей повседневности».[8] Американский психотерапевт Фрэнк Питман утверждает, что с помощью любви большинство людей спасается от депрессии. И, как оно чаще всего и бывает, мы наживаем новые проблемы, стараясь избавится от старых. Все-таки хоть какое-то разнообразие.
Почему стерва (вкупе с некоторыми специалистами) так иронически отзывается о любви? Честно говоря, это не самый ужасный взгляд на столь вожделенное чувство. Куда хуже то мнение, которым готово осчастливить человечество наука психология. Для этой сферы человеческой деятельности, насколько известно, нет ничего святого. И она отчетливо трактует любовь как сдвиг в сознании, от которого с равной вероятностью можно ожидать и хороших, и плохих последствий. Сегодня мы гораздо меньше смущаемся, обсуждая во всех подробностях сексуальные взаимоотношения, нежели говоря о своей эмоциональной сфере. А что там, собственно, творится? Знаем ли мы «про это»?
Глава 4. Все, что вы хотели узнать об эмоциях
Но боялись спросить — все это мы сейчас проясним. Ну, сперва скажем несколько слов касаемо… невинности. Как мы уже знаем, в юности невинность — даже девичья, не говоря уже о юношеской — сама по себе кажется (обладательнице невинности, а не ее родителям, конечно) явлением нездоровым, требующим скорейшего излечения. Дело, как понимаешь, не в сексуальности, внезапно расцветшей пышным цветом в умах и в телах, но исключительно в самооценке. Это одна из самых капризных сфер нашего сознания — и подсознания. Ее следует непрерывно стимулировать, подтверждать, доказывать, выказывать, развивать и укреплять. По молодости лет трудно отыскать более действенный метод повышения самооценки, нежели «желанность» и привлекательность. Ради них юные девы идут на большие ухищрения и на серьезные жертвы. В каждой молодой особе живет и процветает Крошка Ру, навязывая сознанию собственные правила. Вернее, одно правило: демонстративность, демонстративность и еще раз демонстративность. Даже в ущерб здоровью, удобству, здравому смыслу. А результат? Вот стоит такая модница в своем неудобном прикиде, и на лице у нее — выражение терпеливой гордости. Прямо цветочек — знай налетай да опыляй. Так ее и воспринимают окружающие. А что плохого, спросишь ты? Действительно, что в том плохого — если смотреть по-современному, без ханжества?
Стерва и правда далека мыслями от всевозможных форм фарисейства. И имеет в виду совсем другое — а именно что вышеописанные качества, призванные вызывать интерес в людях, хоть и формируют изрядную сексуальность, но проявляются — и воспринимаются — довольно безлично. То есть отдельно от формирующейся личности. Поэтому и девичья сексуальность для многих окружающих выступает не как закономерная часть целостного «эго», а всего лишь как возрастная черта. Этакий патентованный феромон «Свежесть». Зов природы, инстинкт размножения, биологическая программа и все такое делают юную особу жутко интересной для граждан противоположного (а нередко и своего) пола. И сама юная особа, не будучи достаточно сведущей в главном — в собственных ожиданиях и амбициях — довольно часто откликается на «псевдобрачные» (то есть не имеющие, строго говоря, прямого отношения к браку) песни и танцы. В общем-то, откликается постольку-поскольку. Реакция на частоту предложений, поступающих с завидной (или с удручающей?) регулярностью. Как говорится, зануде легче уступить, чем отказать.
