«Личный опыт стресса, вызванного горем»
(история Дайяны)
Как бы ни были заняты члены нашей семьи, за ужином мы собирались вокруг стола и не торопясь обсуждали события дня. И даже когда я была совсем маленькой, мои проблемы тоже становились частью этих важных для всех бесед. «Ну что ж, когда я был маленькой девочкой вроде тебя, — частенько говорил мне отец, не в силах сдержать улыбку, — я тоже испытывал похожие проблемы».
«Как же ты с этим справлялся, папа?» — спрашивала я, хихикая в предвкушении ответа. Отцовский смешок говорил о том, что сейчас отец выдумает какую-нибудь душераздирающую историю. Но, если он отодвигал в сторону тарелку, это значило, что грань реальности не будет нарушена. В любом случае его отклики всегда были забавны, поучительны и заставляли задуматься. Нередко он заканчивал разговор словами: «Солнышко, все меняется. Ничто не длится вечно». А я всегда выходила из-за стола, преисполненная уверенности в том, что я, как и каждый человек, смогу справиться с проблемами своим собственным путем, в свой срок.
Мать всегда утверждала, что моя «беспечная» натура — подарок природы, а не результат воспитания. «Ты родилась, уже имея такой свободный от борьбы дух, — поясняла она, — поэтому ничто тебя не может привести в уныние. Ты всегда была невозмутимой, что бы ни происходило». Когда я училась в колледже, психологические тесты свидетельствовали о моей легкой адаптации к переменам и об отсутствии склонности к стрессу, неподверженности страхам и перепадам настроения. Но в возрасте 38 лет эти мои свойства подверглись небывалому испытанию.
Год 1984 был вполне обычным, за исключением одного: в связи с гинекологическим заболеванием я должна была подвергнуться гистерэктомии. Распаковывая сверток с новыми тапочками для больницы, я вдруг заявила:
— У меня есть машина, поэтому я сама поеду в медицинский центр, — удивив этими словами даже саму себя.
— Это же просто нелепо, — попыталась вразумить меня подруга.
— Не знаю, в чем тут дело, — упорствовала я, — но у меня такое чувство, что приближается опасность и мне может срочно понадобиться автомобиль.
Я и сама не понимала смысла своих предчувствий, но настояла на своем и, преодолев 25 миль, добралась до Хьюстона.
Операция была назначена на 7:30 утра. В 6:45 в палату вошла медсестра с двумя санитарами, толкавшими каталку.
— Вот, возьмите, — резко произнесла сестра, протягивая мне чашку.
— Что это? — спросила я.
— Валиум, — ответила она. — Он подготовит вас к операции.
— Спасибо, не надо, — поблагодарила я.
— Но вы должны его принять, — настаивала сестра. — Пациенты боятся даже входить в хирургический блок, поэтому все должны принимать успокоительное.
— Спасибо, но я в порядке, — ответила я и добавила: — Я хочу полностью контролировать свои чувства.
Мы пререкались до тех пор, пока нас не прервал добродушный санитар:
— Давайте, давайте. Пора. Мы не можем задерживать уважаемого доктора.
В этот момент зазвонил телефон. Выслушав сообщение, суровая медсестра с большой неохотой передала мне трубку со словами:
— Это из госпиталя Сент-Джозеф в Хот-Спрингсе. Ваш отец находится в кардиологическом отделении, и хирург хочет с вами поговорить.
Не удивляясь, что где-то еще развивается кризисная ситуация, я взяла трубку.
Монотонный мужской голос поведал: «Состояние мистера Дэвидсона критическое. Сегодня утром он перенес сердечный приступ. Возможна остановка сердца. Сейчас его готовят к операции, но весьма сомнительно, что он скоро покинет госпиталь. Даже если ему посчастливится, он все равно не сможет полностью вернуться к прежней жизни».
Бросив трубку медсестре, я вскочила с каталки, и, впопыхах набросив на себя одежду, помчалась к машине. Доктор был прав, сказав, что в любом случае отец будет уже не тот, но и моя жизнь никогда не станет прежней.
К тому времени, как я примчалась в госпиталь в Хот-Спрингс, операция закончилась. Увидев отца, я лишилась дара речи: свежие швы на его груди выглядели так, словно его терзал орел. Еще ужаснее было видеть, с каким трудом он дышит. А поскольку он всегда сохранял оптимизм, то его слова «Похоже, я умираю» меня просто перепугали.
— Зачем ты так говоришь? — спросила я, пытаясь предотвратить это страшное пророчество.
— Пришло мое время, дорогая, — промолвил отец сквозь подступившие слезы.
Господи, помоги нам, — молило мое сердце, а я смотрела, как отец засыпает. Потом нашла телефон и позвонила своему мужу Джо в Хьюстон, детально объяснив положение. Полная тревоги и совершенно обессиленная, я опустилась в кресло в зале ожидания и уставилась перед собой невидящим взглядом. Прошло несколько минут, прежде чем я осознала, что звонит телефон.
Джо проконсультировался с известным врачом из техасского медцентра, и бригада неотложной помощи уже готовилась к нашему прибытию. Пока я выписывала отца из больницы Св. Джозефа, два физиотерапевта установили в моей машине кислородный аппарат и специальную кровать. Вскоре мы мчались по шоссе №20 по направлению к Хьюстону. Все восемь часов пути мой взгляд метался между видом дороги и отражением отца в зеркале заднего вида. Охваченная невообразимой тревогой, я боялась не довезти его живым до больницы.
Наконец, в 2 часа утра, впереди показались светящиеся красные буквы «Скорая помощь». Как спасатели, готовые к погружению в неведомые глубины, медицинская бригада окружила нашу машину, едва мы подъехали к нужному входу. «Джо Дэвидсон?» — спросили они, открыв все двери. Затем переложили отца на каталку и повезли в приемное отделение, а оттуда на экстренную операцию шунтирования. Операция прошла успешно, с хорошим прогнозом — полное восстановление. Однако это еще не значило, что все именно так и произойдет.
Примерно через полтора месяца, 3 июня, случилось двойное торжество. Был день рождения отца, и мы уже разрезали торт, когда вошли его врачи. «Отлично, мы как раз вовремя, у нас тоже подарок для вас! Вы можете собираться домой завтра-послезавтра»,— объявили они. Мы ужасно обрадовались, а затем подумали, нельзя ли выписать отца в тот же день. Врачи уже ушли, поэтому мы обратились к медсестре. Та ответила, что «у мистера Дэвидсона есть одна проблема; прежде чем выписаться, ему необходимо хорошенько отоспаться, так как сейчас у него день смешался с ночью — он просыпается среди ночи, начинает разговаривать, писать или что-нибудь делать».
— Мой отец — баптистский священник, — пыталась я ее вразумить, — таков его образ жизни. Обычно он поспит несколько часов, а после полуночи встает и готовит проповеди. Просто такой у него распорядок.
— Мы его не выпишем, пока он не будет спать спокойно всю ночь, — заключила медсестра и удалилась.
В смятении молила я других дежурных врачей и сестер, но, когда и это не помогло, я оставила записку папиному лечащему врачу.
— Первое, что я сделаю завтра утром, — это увезу тебя отсюда, — уверила я отца, — и никто меня не остановит.
Наутро в больнице меня встретила старшая медсестра, администратор больницы, папины хирурги и анестезиолог. «Вчера вечером произошел несчастный случай, — начал администратор, — в 9:30 и в 10:30 медсестра дала вашему отцу полную дозу валиума, а потом еще и в полночь».
Анестезиолог, нахмурившись, сокрушенно покачал головой: «Таким количеством можно убить молодого здорового двадцатилетнего человека; я удивляюсь, как ваш отец еще жив».
Когда я вошла в палату к отцу, меня охватил настоящий ужас. Его лицо сковала агония — он наверняка осознавал, что происходит, но был не в силах что-либо предотвратить. Спустя восемь мучительных дней, 22 августа, в 3:30 утра его силы окончательно иссякли. Зазвонил телефон, и я услышала страшную весть: «Мне очень жаль, но ваш отец только что скончался».
И только начала увядать черно-красная роза на длинном стебле у портрета отца, как опять в 3:30 утра раздался пугающий телефонный звонок. И вновь ужасная новость: моя невестка Пегги покончила с собой.
До этого момента слово стресс не имело для меня какого-либо значения, но сейчас оно эхом зазвучало со всех сторон. «Ты пережила слишком много стрессовых ситуаций», «От этих стрессов ты можешь заболеть раком», «От таких стрессов можно умереть». Мать, врачи, друзья, сотрудники дополняли свои предупреждения душераздирающими историями.
Я похудела. Когда мой вес уменьшился до 83 фунтов, один из моих коллег предложил как бы невзначай:
— Слушай, Дайяна, в этом семестре начинается новый предмет: «Стресс 101». Давай, запишись на него!
— Кто, я?
— Я вполне серьезно, — настаивал он, протягивая мне расписание весенних занятий, — тебе стоит его прослушать.
Хотя я не чувствовала такой потребности, но достаточно уважала точку зрения коллеги, чтобы послушаться.
Первое занятие оказалось достаточно необычным. Преподавательница обратилась к слушателям с просьбой:
