заинтересованность ведут к другому проявлению любви — к ответственности. Ответственность часто понимается как налагаемая кем-то обязанность, как что-то навязанное извне. Но ответственность в ее истинном смысле — это от начала до конца добровольный акт. Это мой ответ на явные или скрытые потребности человеческого существа. Быть ответственным, — значит, быть в состоянии и готовности отвечать. Иона не чувствовал ответственности за жителей Ниневии. Он, подобно Каину, мог отстраниться: "Разве сторож я брату моему?" Любящий же человек всегда чувствует себя ответственным. Жизнь его брата касается не только брата, но и его самого. Он чувствует ответственность за всех ближних как за самого себя. Мать это побуждает к заботе о ребенке, главным образом о его физических нуждах. В любви между взрослыми людьми это преимущественно касается духовных потребностей другого человека.
Ответственность могла бы легко выродиться в желание превосходства и господства, если бы не было еще одного компонента любви — уважения. Уважение вовсе не страх и благоговение, а способность видеть человека таким, каков он есть, осознавать его уникальность и желать, чтобы другой человек максимально развил свою индивидуальность.
Уважение, таким образом, исключает диктат, насилие, корысть. Я хочу, чтобы любимый мною человек рос и развивался ради него самого, своим собственным путем, а не для того, чтобы служить мне. Если я люблю другого человека, я чувствую единство с ним, но с таким, каков он есть, а не с таким, каким мне хотелось, чтобы он был в качестве средства для моих целей. Ясно, что уважение возможно, только если я сам достиг независимости, если я могу стоять на своих ногах без посторонней помощи, без потребности властвовать над кем-то и использовать кого-то. Уважение существует только на основе свободы. Как говорится в старой французской песне "L'amour est l'enfant de la liberte", любовь — дитя свободы и никогда — господства.
Однако уважать человека невозможно, не зная его; забота и ответственность были бы слепы, если бы их не направляло знание. Знание было бы пустым, если бы его не питала заинтересованность. Есть много видов знания. Знание, которое выступает элементом любви, не ограничивается поверхностным уровнем, а проникает в самую сущность. Это возможно только тогда, когда я могу переступить пределы собственного интереса и понять другого человека в его истинных стремлениях. Я могу догадаться, например, что человек раздражен, даже если он и не проявляет это открыто; но важнее видеть скрытые причины этого состояния: он встревожен и обеспокоен, чувствует себя одиноким или виноватым… Тогда я знаю, что его раздражение — это внешнее проявление более глубинных переживаний, и я смотрю на него как на встревоженного и обеспокоенного, а значит, как на страдающего человека, а не только как на раздраженного.
Знание имеет еще одно, более существенное отношение к проблеме любви. Потребность в соединении с другим — как спасение от одиночества — тесно связана с желанием познать "тайну человека". Хотя жизнь уже в своих биологических проявлениях есть чудо и тайна, человек в его собственно человеческой ипостаси служит непостижимой загадкой для себя самого и для своих ближних. Мы знаем себя, и все же, несмотря на все наши усилия, мы не знаем себя до конца. Мы знаем своего ближнего, и все же мы не знаем, кто он, потому что мы не вещь и наш ближний не вещь. Чем глубже мы проникаем в себя или в другого, тем больше цель познания удаляется от нас. Однако мы не можем избавиться от желания раскрыть тайну человеческой души, увидеть сокровеннейшее ядро, которое и есть ее сущность.
Есть один — отчаянный — путь познать тайну: это путь полного господства над другим человеком, господства, которое сделает его таким, как мы хотим, заставит чувствовать то, что мы хотим; превратит его в вещь, нашу полную собственность. Высшая степень такой попытки познания обнаруживается в крайностях садизма, в желании и способности причинять страдания другому: пытать его, мучениями заставляя выдать самое сокровенное о себе. В этой жажде проникновения в тайну другого — и соответственно нашу собственную — состоит сущностная мотивация жестокости и разрушительности. В очень лаконичной форме эта идея была выражена Исааком Бабелем. Он приводит слова солдата времен русской гражданской войны, который конем затоптал своего бывшего хозяина. "Стрельбой, — я так скажу, — от человека только отделаться можно; стрельба — это ему помилование, а себе гнусная легкость, стрельбой до души не дойдешь, где она у человека есть и как она показывается. Но я, бывает, себя не жалею, я, бывает, врага час топчу или более часу, мне желательно жизнь узнать, какая она у нас есть…"
Мы часто наблюдаем подобный способ познания у детей. Ребенок берет какую-либо вещь и разбивает ее ради того, чтобы увидеть, что у нее внутри; или же безжалостно обрывает крылья бабочке, чтобы разобраться, как она летает. Жестокость сама по себе мотивируется чем-то более глубинным: желанием познать тайну вещей и жизни.
Другой способ раскрытия сокровенного — это любовь. Любовь представляет собой активное проникновение в другого человека, когда жажда познания удовлетворяется благодаря единению. В акте слияния я познаю тебя, я познаю себя, я познаю всех — и я "не знаю" ничего. Я обретаю таким путем — благодаря переживанию единения — знание о том, чем человек жив и на что способен, но это знание невозможно получить лишь с помощью рассудка. Садизм, хотя и мотивирован желанием познать тайну, все же оставляет человека таким же несведущим, каким он был и прежде. Я расчленил другое существо на части, и все, чего я достиг, — это разрушил его. Любовь — единственный путь познания, на котором посредством единения возможно найти сакраментальный ответ. В процессе отдавания себя и проникновения в глубь другого человека я открываю нас обоих и узнаю Человека.
Страстное желание раскрыть тайну человеческой сущности выражено в дельфийском призыве "Познай себя!". Это — основная пружина всей психологии. Но желанная цель познать всего человека никогда не может быть достигнута обычным путем — с помощью мысли. Даже если бы мы знали о себе в тысячу раз больше, то и тогда мы никогда не достигли бы самой сути. Мы, а также и наши ближние все же продолжали бы оставаться загадкой. Любовь же выходит за пределы рационального, позволяя пережить небывалое — чувство единства. Однако рассудочное осмысление, т. е. психологические знания, — необходимое условие постижения объекта любви. Я должен знать