внимания, девочка чувствует эмоциональное безразличие».
Мои первые месячные не были огромным праздником. Когда я сказала о них матери, она дала мне пощечину и тут же крепко обняла. То же самое с ней когда-то сделала ее мама. Позже я узнала, что это восточноевропейская традиция, которая означает, что ты отталкиваешь ребенка и приветствуешь женщину. Я рада, что мама была рядом в тот момент. Даже если тогда у нее не было менструации, она стала женским ритуалом, который нас объединил. Пощечина и объятия связали меня с поколением женщин из ее семьи, у которых когда-то была менструация.
49-летняя Хелен вспоминает, как при первой менструации попыталась ощутить связь с другой женщиной. Ей было десять лет, когда умерла мать. У нее не было сестер, но был старший брат. Спустя три года Хелен осталась дома одна и поняла, что у нее начались первые месячные. «Я испугалась и обрадовалась, но еще почувствовала себя очень одинокой, – вспоминает она. – Я вышла во двор и увидела соседку на улице. Я почувствовала огромное желание подойти к ней и сообщить о том, что со мной произошло, пусть я знала ее не очень хорошо, и это было слишком интимным признанием. Но, по крайней мере, я рассказала другой женщине о важном этапе своей жизни. Почувствовала приятную и одновременно печальную смесь одиночества, неудачи и триумфа».
По мнению Хелен, ее мать превратила бы это событие в повод для праздника. Точно так же я думаю, что моя мать избавила бы меня от опасений по поводу брака и воспитания детей. Конечно, мы идеализируем своих матерей и представляем все в романтическом духе. Гораздо приятнее вспоминать, как мама учила нас пользоваться тампонами, и представлять ее утраченный потенциал, чем сомневаться, что она поддержала бы нас, когда мы нуждались в поддержке. Наделение матерей посмертной силой позволяет оставаться их дочерьми. В какой-то степени это наделяет нас отношениями матери и дочери, в которых мы так нуждаемся.
Мы успокаиваем себя подобными фантазиями, хотя многие матери почти не поддерживают своих дочерей. Взрослая женщина, недовольная собственной гендерной идентичностью, может навредить идентичности дочери, вызвав чувство неполноценности и повергнув ее в состояние подчинения, от которого сама мать не может избавиться. Менструация не будет поводом для праздника, если мать приравнивает кровотечение дочери к собственному старению. Свадьба дочери не обрадует мать, которая чувствует себя брошенной и обиженной из-за неудачного брака.
Но моя мать? О, нет! Моя мама росла бы параллельно со мной. Она никогда не завидовала бы и не злилась. Она стала бы важным источником женской информации, кладезем знаний о браке, рождении ребенка и старении. Помогла бы мне признать свою гендерную идентичность на каждом этапе развития. В моих мечтах она – все, в чем я нуждалась и до сих пор нуждаюсь. Когда я настаиваю на таких мыслях, легко обвинить ушедшую мать в своих чувствах неполноценности, обманутости и обделенности.
25-летняя Ронни потеряла мать восемь лет назад. «Без матери я действительно считаю себя калекой, – признается она. – Будто никогда не сравнюсь с женщиной, у которой есть мать, и никогда не узнаю то, о чем знает она, и никогда не почувствую себя уверенной». Хотя я понимаю эти чувства, потому что сама их испытываю, смотрю на Ронни – прекрасную успешную девушку, которая выглядит уверенной и самодостаточной, – и думаю, что, если бы увидела ее на улице, восхитилась бы ею и решила, что она обладает знаниями, которых мне часто не хватает.
Мы отлично скрываем свои слабости и компенсируем их по мере возможности. Устоявшаяся фемининность не может стать руководством к действию. Мы постепенно ее меняем. Многие из нас только начали понимать масштаб и ценность этого задания.
Они помнят то, что она дала. Что она сотворила. Что она сделала. Кем мы были друг для друга. Чему она меня научила. Чему я научилась у нее на груди. Что она творила. Что она говорила. Что она кормила меня. Воспитывала. Одевала. Убаюкивала. Купала. Мы помним ее роды. Она говорила нам, что едва не умерла. Что она устала. Что у нее болела кожа. Какие муки она испытывала. Как звали ее мать. Как ее мать творила. Что ее мать говорила ей. Как ее отвергли. Как ее ненавидели. Как у нее пропало молоко. В чем она была на свадьбе. Где она мечтала побывать. Какими были наши первые слова. Как она ссорилась со своей сестрой. Как они дрались из-за куклы. Что другая была красивее. Как она отвергла меня. Как она ненавидела меня. Как у нее пропало молоко. Как мы ненавидели ее. Ее тело. Мы помним, как боялись стать ей. Кем мы были друг для друга. Чему мы научились.
Сьюзан Гриффин. Женщина и природа
Глава 9
Кем была она, кто есть я
Развитие независимой личности
Одним сентябрьским днем я отправилась в Южную Флориду, чтобы навестить лучшую подругу матери. Мне хотелось кое-что узнать – в основном незначительные факты и детали, например, о чем говорила моя мать за ужином и над чем смеялась, когда детей не было в комнате. Но у меня были и более серьезные вопросы, например, почему она выбрала моего отца и почему ее миновало женское движение. За моей матерью скрывалась женщина, которую я не знала. Сэнди же провела рядом с ней почти всю жизнь. Я надеялась на ее помощь.
Мы сели за круглый стол в Бока-Ратоне. Я включила диктофон. Кухня – отличное место для разговора с маминой подругой детства. Как моя мама, ее мама и бабушка из Польши. Я выросла в доме, где кухня выполняла роль центра общения. Там дочери смотрели, как их матери готовили обед по рецептам своих матерей, а соседки собирались, чтобы узнать последние сплетни, пока ужин томился на плите. Я слушала семейные легенды на кухне бабушки с голубым угловым диваном и округлой белой печью, позже – на такой же кухне моей матери с мебелью цвета авокадо и желтыми обоями с цветами размером с ладонь. История семьи висела в воздухе, как сигаретный дым. Запах картофельных оладий, шипящих в золотистом масле, или рагу из говядины, кипящего в глубокой стальной кастрюле, по-прежнему наводит на мысль, что я вот-вот услышу новую историю.
Теперь я живу в просторном доме с девятью комнатами. В нем есть гостиная, зал для просмотра телевизора и веранда с видом
