Юнг умер в 15:45 6 июня 1961 года. Через два часа после его смерти старый тополь в саду, где он наблюдал за постоянно меняющейся гладью озера, был сражен молнией во время неожиданной бури. Дерево еще оставалось на своем месте, однако его дни были сочтены, потому что с него была содрана вся кора; длинные куски коры были разбросаны по всему саду. Близкие Юнга увидели явное влияние синхронии в гибели дерева от удара молнии [67]. Возможно, Юнг нашел бы в этом еще более глубокую символику. В последнем из записанных им сновидений он увидел небольшую рощу, деревья которой «тянули свои жилистые корни по поверхности земли», окружая его, а между ними поблескивали нити золота [68]. Он написал, что наша настоящая жизнь «невидима и скрыта в корневище»; мы видим лишь, как меняются листья, кора и цветы. Но за внешними событиями нашей жизни корневище остается неизменным [69]. Молния содрала кору с дерева, а смерть разрушила физическое тело Юнга; однако его жизнь продолжилась в невидимом мире.
Глава 12
Машина времени Уинстона Черчилля
Влияние Черчилля – единственный, главный организующий принцип его душевного и интеллектуального мира – заключено в сильном и всеобъемлющем историческом воображении, способном охватить все настоящие и будущие события в рамках богатого и разнообразного опыта прошлого.
Исайя Берлин, «Мистер Черчилль в 1940 году»
Недостаточно сделать все от нас зависящее. Мы должны сделать все, что необходимо.
Уинстон Черчилль
Уэллс – ясновидец. Его «Машина времени» является удивительным произведением… Это одна из тех книг, которые я бы взял с собой в чистилище.
Уинстон Черчилль, 7 декабря 1947 года, согласно записи из дневника его личного врача лорда Морана
За окном промозглый ноябрь, и грязный серый туман повисает над садами, как холодное белье на веревке. Художник работает за своим мольбертом под лампой дневного освещения, которая отбрасывает свет на предмет его стараний, поврежденный портрет его отца, изначально заказанный одним клубом политиков в Ирландии. Оригинальное изображение было разорвано или разрезано.
Художник делает копию портрета.
Он не слишком опытен в искусстве создания портретов, поэтому, пытаясь ничего не упустить, даже забыл о том, что у него в зубах находится большая, уже давно потухшая сигара. В сделанной им копии все же чего-то не достает. В любом портрете должен быть какой-то нюанс. Что же это? Яркий блеск, граничащий с безумием, в глазах его отца? Нет, только не безумие. Художник гонит от себя прочь эту недобрую мысль. Он хочет помнить удачные дни в жизни отца, когда тот искрился остроумием и любовью к жизни. Особенно в тот день, много лет назад, когда его отец уселся рядом с ним на пол и помог ему развернуть линии фронта игрушечных армий на поле боя во Фландрии.
Взгляд художника перемещается с копии на оригинал портрета. Затем он поворачивается с палитрой в руке, чтобы хорошенько рассмотреть двойника. Он появляется в высоком зеркале, которое находится прямо позади него. В этом положении он видит неясные фрагменты изображения своего отца, проступающие сквозь непросохшую краску. А если немного подвинуться в сторону, можно увидеть перевернутое отображение рубцеватого оригинала.
Однако художник не двигается, потому что его отец смотрит на него и готовится закурить. Медленными и умелыми движениями лорд Рэндольф наполняет свой янтарный мундштук небольшими кусочками ваты. В эту минуту художник вспоминает: его отец верил в то, что подобный фильтр может исключить пагубное действие никотина.
Лорд Рэндольф выглядит молодым и энергичным.
Художник понимает, что на портрете неверно изображены его усы. Нанятый живописец упустил изящные завитки на кончиках усов. Художник поворачивается обратно к своему полотну и подрисовывает завитки.
Только теперь он начинает чувствовать запах виргинского табака – который так сильно отличается от аромата его гаванской сигары – понимая, что этот новый образ отца отнюдь не является результатом его творческого воображения.
Он снова поворачивается. Лорд Рэндольф перестает быть всего лишь зеркальным отражением. Если бы это было только его зеркальное отражение, оно бы исчезло во время движения. Он сидит на обитом красной материей кресле рядом с зеркалом.
«Это ты, Уинстон? Господи, мальчик мой, как же случилось, что ты стал таким старым и полным?»
«Это время, отец».
«Какой сейчас год?»
«1947 год».
«От рождества Христова, я полагаю».
«Да, папа. От рождества Христова. Люди по-прежнему ведут отсчет от этой даты».
«Я ничего не помню с – дай подумать – девяносто четвертого года. Я совершенно запутался. Теперь я понимаю, что пропустил более пятидесяти лет. Ты должен немедленно ввести меня в курс дела. Я уверен, что здесь есть, чем заняться. Но подожди – чем ты занимаешься здесь, на земле, Уинстон?» Лорд Рэндольф заметил палитру и мольберт.
«Я делаю копию твоего портрета, папа, того самого, который ты сделал, когда переехал в Ольстер».
«Ты художник? Никогда бы не поверил в это».
«Я занимаюсь этим только в свободное время».
«Тогда как же ты зарабатываешь себе на жизнь?»
«О, я пишу статьи для газет – они хорошо оплачиваются, а кроме того, сочинил одну-две собственных книги».
«В этом нет ничего постыдного, Уинстон».
По словам самого Уинстона Черчилля (которые полностью совпадают с приведенными здесь), покойный отец, лорд Рэндольф Черчилль, навестил его в 1947 году более чем через полвека после своей кончины. В то время Уинстону было уже более семидесяти лет. Невзирая на его важнейшую руководящую роль во время войны, партия и политическая программа Черчилля потерпели поражение на первых послевоенных всеобщих выборах. В беседе со своим отцом он в довольно сардонической манере рассказал о развитии демократии в условиях великих исторических потрясений, отметив, что «демократия – наихудшая форма правления, если не считать всех остальных». Когда лорд Рэндольф спросил, была ли война, Черчилль ответил: «С тех пор, как демократы пришли к власти, мы только и делаем, что воюем». В этом диалоге он так и не признался в том, что его собственная роль во многих важных событиях не ограничивалась положением простого наблюдателя.
Черчиллю наверняка был известен старый литературный прием представления назидательного поучения (а в данном случае рассказа о безнравственности) в рамках выдуманного сновидения. Мы могли бы подумать, что сон об отце представляет собой всего лишь уловку автора, если бы не весьма необычная атмосфера, окружающая этот малоизвестный рассказ. Черчилль озаглавил его «Частная жизнь» и дал своему секретарю строгие указания, согласно которым он не мог быть обнародован или опубликован при его жизни. Этот рассказ был впервые издан под другим названием «Сон» через год после смерти Черчилля в «Сандэй Телеграф» [1].
Сын Уинстона Рэндольф сообщил газетчикам, что услышал эту историю за семейным обедом, когда его сестра спросила, кого бы Черчилль больше всего хотел видеть сидящим на стуле на противоположном конце стола. Не раздумывая, Черчилль ответил: «Моего отца, разумеется». Затем он продолжил описывать визит лорда Рэндольфа. «Было непонятно, является ли это воспоминанием об увиденном сне или подробным описанием некой посетившей его ранее фантазии. Но именно данный эпизод лег в основу будущего рассказа» [2].
Здесь сокрыт глубокий личный смысл: лорд Рэндольф, трагически умерший в молодом возрасте, постоянно недооценивал способности своего сына. Это была не единственная беседа Черчилля с человеком из прошлого, хотя именно данный разговор он подробно и обстоятельно описывает в своем рассказе. Он также видел во сне своего предка Джона Черчилля, герцога Мальборо, который одержал известную победу над французами у Бленема в 1704 году. В 1955 году он сообщил своему врачу, что видел «интересный сон», в котором разговаривал с сэром Эдвардом Греем, находившимся на посту министра иностранных дел Англии с 1906 года по 1915 год; «это была долгая беседа» [3].
В художественной студии лорд Рэндольф берет спичечный коробок, прикрепленный к цепочке его часов, чтобы зажечь свою сигарету. Уинстон замечает, что это те же самые часы на цепочке, которые носит он сам. Его охватывает дрожь. Он протирает испачканную в краске кисть, лежащую на палитре, чтобы убедиться в реальности происходящего. «Тем не менее, я продолжал дрожать» [4].
От осознания истины тело покрывается гусиной кожей. В эту минуту полностью исчезает подозрение, что рассказ Уинстона о визите его отца представляет собой причудливую фантазию. Карманные часы на цепочке являются ключом к этой тайне: эластичность и дублирование времени, возможность путешествовать во времени и посещать иные миры в параллельных измерениях, – все, что так привлекало Черчилля. После этой встречи он сказал своему наперснику и личному секретарю сэру Джону (Джоку) Колвиллю, что умрет в день смерти своего отца 24 января, – пророчество, которое сбылось много лет спустя в 1965 году.
