В каком же отношении друг к другу находятся, с одной стороны, те специфические состояния субъекта, которые представляют собой формы отражения действительности и, с другой стороны, сама действительность субъекта, т. е. тот конкретный процесс, который связывает субъекта с воздействующей на него объективной действительностью?
Психическое отражение и деятельность образуют единство. Это, конечно, совершенно бесспорное положение. Конечно, не существует и не может существовать никакого внутреннего субъективного состояния в форме ощущения, представления и т. д. там, где нет материального субъекта и при этом субъекта, активно действующего по отношению к объективной действительности. Конечно, верно также и то, что не существует и не может существовать таких высших форм деятельности, которые не были бы связаны с психическим отражением действительности. Если, однако, мы оставим это совершенно бесспорное положение без дальнейшего конкретного раскрытия, то мы встанем перед серьезной опасностью подменить категорию единства категорией сосуществования, потому что одно только утверждение, что там, где мы находим деятельность, а следовательно, и соответствующий анатомо-физиологический субстрат этого процесса, там существует и отражение действительности, остается утверждением чисто параллелистическим и, следовательно, глубоко метафизическим и идеалистическим. Категория единства, как и вообще любая философская категория, требует, конечно, всякий раз своего конкретного раскрытия применительно к данному отношению или процессу.
В понятии того отношения, которое мы называем отношением единства, содержится утверждение различия и противоположности тех сторон, тех моментов, которые образуют это отношение. Более того, понятие единства содержит в себе утверждение взаимного проникновения, взаимоперехода его сторон, его моментов, превращения одного в другое.
Понятие единства, следовательно, обозначает не мертвенное сосуществование различных и противоположных вещей, но предполагает наличие связывающего их процесса, в результате которого эти противоположности могут, выражаясь философским языком, «становиться тождественными», чтобы затем вновь обнаружить свою противоположность. Значит, существует и существенно «не только единство противоположностей», но «переходы КАЖДОГО определения, качества, черты, стороны, свойства в каждое другое» [184] .
Итак, если психическое отражение и деятельность субъекта составляют единство, то значит существует и переход между ними. В чем же заключается и как, конкретно, обнаруживает себя тот внутренний процесс перехода, который «соединяет» между собой оба этих противоположных полюса, образующих единство жизни в ее высшей форме – в форме одушевленной, т. е. психической жизни?
Первое положение, которое мы должны отметить в связи с этим вопросом, заключается в том, что то внутреннее субъективное состояние, которое является психическим отражением, возникает и развивается в результате процесса, осуществляющегося между субъектом и отражаемым данным его состоянием предметом, т. е. в деятельности субъекта, и что иначе оно возникнуть и развиваться вообще не может.
Это ясно вытекает уже из тех немногих наблюдений и опытов, которые мы приводили выше. С еще большей ясностью это вытекает из тех фактов, с которыми нам еще предстоит встретиться в дальнейшем изложении. Наконец, это может быть специально показано в эксперименте.
Собаку (терьера) помещают в клетку, которая запирается изнутри рычажным затвором. Естественно, что она тотчас же начинает делать попытки выбраться из нее, – скребет лапами по клетке и т. п. Попадая случайно на рычаг, собака отпирает дверцу и выходит из клетки. В результате нескольких повторений опытов животное, после того как оно введено в клетку, сразу же ударяет лапой по рычагу и освобождается.
Воспринимает ли собака рычаг? Ответ на этот вопрос дает следующий опыт: собаку вновь помещают в клетку, но открывающаяся дверца с рычагом помещается теперь на другой стороне клетки. Как будет действовать собака? По отношению к рычагу, который, конечно, проецируется на сетчатку ее глаз, или по отношению к чему-нибудь другому? Оказывается, что собака остается как бы слепой к рычагу и требуется новый период тренировки для того, чтобы она вновь научилась открывать клетку.
Как объяснить этот факт? Дело в том, что рычаг не был выделен в самой деятельности собаки, т. е. ее деятельность была направлена не на рычаг, но, по-видимому, руководилась чисто пространственными соотношениями.
Изменим несколько условия опыта. Систематически перемещая расположение рычага, сделаем предметом деятельности собаки теперь именно рычаг. В результате собака выделяет, воспринимает рычаг; она руководствуется в дальнейшем поведении именно видом рычага [185] . Подобные же данные мы находим и в других исследованиях.
Конечно, для правильного анализа подобных опытов, хотя они и являются иногда очень выразительными, необходимо всякий раз считаться с тем, на какой ступени стоит данное животное и каков обычный образ его жизни. В зависимости от этого конкретный процесс деятельности животного по отношению к тому или иному предмету (свойству, вещи, ситуации) и его субъективный результат в смысле возникновения соответствующего отражения данного предмета (ощущение, образ) будут, разумеется, различными.
Особенно усложняется и затемняется процесс формирования образов в деятельности человека. Это зависит от того, что, с одной стороны, у человека мы наблюдаем особую, специфическую форму деятельности – деятельность внутреннюю, теоретическую, а с другой стороны, вследствие изменения у человека самих его чувств, которые, по выражению Маркса, становятся сами «теоретиками».
Хотя это и нарушает ход нашего изложения, мы все же приведем некоторые относящиеся сюда факты, полученные на человеке.
Если закрыть испытуемому глаза (практически это заменяется установкой специального экрана-ширмы) и предъявить ему одну за другой серию простых контурных фигур, выпиленных из дерева или из металла, и попросить его каждый раз, после того как он обведет пальцем одну из фигур, нарисовать на бумаге то, что ему удалось воспринять, то оказывается, что в результате у него складывается достаточно правильный образ предъявленных форм.
Изменим теперь условия опыта. Возьмем новую серию фигур и предложим испытуемому положить палец на край фигуры, возможно более ослабивши мышцы руки. После этого положим свою руку поверх его руки и поведем его палец по контуру фигуры, как это он делал прежде сам. Оказывается, что при этих условиях восприятие формы резко дезорганизуется. Но, может быть, это объясняется различием в самом пути, который проделывает ощупываемый палец? Введя в эту новую серию несколько фигур из первой серии, в отношении которых движение испытуемого было прежде точно зарегистрировано, воспроизведем теперь его же собственное движение. Оказывается, что и при этих условиях, несмотря на повторность опыта, правильный образ формы у испытуемого все же не возникает.
По-видимому, различие, которое мы здесь наблюдаем, относится за счет того, что в первом случае испытуемый активно действует, а во втором случае лишь «подвергается воздействию». Может быть, однако, дело не в этом, а в различии самих воздействий (лишнее ощущение ведущей руки экспериментатора) и в том, что, ведя руку испытуемого, мы выключаем у него нормальные мускульные ощущения?
Чтобы выяснить это, продолжим опыт несколько дальше. Проведем новую серию экспериментов, в которых снова попросим самого испытуемого обводить пальцем фигуры, однако теперь он должен будет делать это не самостоятельно, а по указаниям, «по команде» экспериментатора. Конечно, в эту новую серию фигур мы опять введем те, путь по которым, приводящий к успешному их восприятию, был зарегистрирован, и опять, командуя движениями испытуемого, возможно, более точно воспроизведем этот путь. При этих условиях действующим является экспериментатор, испытуемый же только осуществляет движения. Результаты снова отрицательные. Следовательно, дело не в движении как таковом, а в действии, которое этими движениями осуществляется.
Чтобы проверить это, изменим еще один раз условия опыта. Организуем следующую, четвертую, серию экспериментов так же, как была организована вторая серия, т. е. будем двигать сами рукой испытуемого. Пусть, однако, нашими движениями «командует» теперь сам испытуемый. В этом случае действующим лицом снова становится сам испытуемый, экспериментатор же выполняет по отношению к его руке лишь функцию своеобразного двигательного аппарата. Результаты, разумеется, положительные. Достоин внимания и еще один факт: если во второй, «пассивной» серии испытуемый повторяет левой рукой движения своей правой руки, которую ведет экспериментатор, то интеграция ощущений происходит; характерно, что этот прием был найден в исследовании самими испытуемыми.
