«Молот ведьм» акцентирует внимание на том, что сила дьявола наиболее мощна в сфере сексуальности. Ведьма — это женщина, вступившая в соитие с дьяволом. Главным страхом средневековья был секс. А ведь секс — это не что иное, как контакт тел. Значит, колдовство исходило из плотских похотей. Так считала средневековая церковь, за это осуждала святая инквизиция.
Главными «антигероями» темных веков становятся суккубы и инкубы. Суккуб — демоница, посещающая молодых мужчин ночью и вызывающая у них сладострастные сны. Соответственно, инкуб — это демон, склоняющий женщин к сексуальной связи, распутству и похотливой ненасытности. Главный спор разыгрался в вопросе: «Возможно ли забеременеть от инкуба, являющегося в эротических снах?»
Суккубы часто посещали монахов. Их аскетический образ жизни, блокирование сексуальных желаний находили компенсацию в снах. Эротические сны, нормальные для современного человека, были неприемлемыми для психологии средневекового послушника. Объяснить этот процесс как неотъемлемую часть человеческой природы было невозможно, а значит, вся ответственность за собственную природную похотливость была переложена на суккубов и инкубов.
Существовало мнение, что Бог бездействует в процессе околдования из-за отвратительности полового акта. Эта сфера взаимоотношений мужчины и женщины не охраняется Богом, так как она считается самой греховной. Наследование таких взглядов на природу тела и души во многом определило культуру следующих поколений.
Эпоха Возрождения воскресила традиции античности и вознесла их на качественно новый уровень. Ренессанс ознаменовался переворотом в системе ценностей, в оценке всего сущего, в отношении к нему.
Вторую половину XIII века — начало XIV века принято называть проторенессансом. Именно в это время были заложены основы для становления новой эпохи — Ренессанса. Одним из главных достояний проторенессанса стало величайшее творение Данте Алигьери «Божественная комедия». Алигьери нередко называют «последним поэтом средневековья и первым поэтом Возрождения». «Божественная комедия» отражает личные переживания и страдания Данте. Это поэтическое творение не безлико, оно является зеркалом души самого автора.
Изображенное учение католической церкви, выстроенное в четкую систему, позволяет понять особенности жизни человека того времени. Однако кроме изложения общих взглядов на духовность и повествования, разворачивающегося в Аду, Чистилище и Рае, Данте Алигьери говорит и о теле, показывая, как различные его органы «выражают» чувства и мысли. Начнем с языка глаз (слова выделены автором данной книги):
Дух замолчал, чтоб мне в глаза взглянуть,
Где ярче виден помысел таимый.
(«Чистилище», 21:109)
Как малыши, глаза потупив ниц,
Стоят и слушают и, сознавая
Свою вину, не подымают лиц,
Так я стоял. «Хоть ты скорбишь, внимая,
Вскинь бороду, — она сказала мне. —
Ты больше скорби вынесешь, взирая.
(«Чистилище», 31:64)
Она такими дивными глазами
Огонь любви метнула на меня,
Что веки у меня поникли сами,
И я себя утратил, взор склоня.
(«Рай», 4:139)
Язык глаз говорит о том, что человеческий взор захватывает новизна. Именно глаза позволяют открыть созерцателю «помысел таимый». То, что старается скрыть человек, выдают его глаза. Когда же человека охватывает чувство вины, он старается не поднимать глаз, потупить свой взгляд, дабы облегчить участь осуждения. Данте говорит: «Ты больше скорби вынесешь, взирая», обратив внимание на то, что отсутствие взгляда символизирует отсутствие личности, ее отчужденность от бытия. Наблюдение глазами гарантирует видение, фиксацию, а значит, может привести к пропусканию жизненного опыта через свое естество.
Отдельной сюжетной линией изображается совместный путь Данте и Беатриче. Именно любовь в реальной жизни открыла в Алигьери поэта. Поэт указывает на главную черту влюбленных словами «я устремил глаза к ее глазам». Два любящих сердца выражают свои чувства через пристальный и долгий взгляд. Их глаза, словно два магнита, просто не в силах оторваться друг от друга. Данте обращает внимание на типичное смущение, постигающее влюбленных, открыто смотрящих друг на друга.
Перейдем к языку рук, в котором Данте не менее красноречив:
На ощупь проверяет это сам,
И шарит, и находит, и руками
Свершает недоступное глазам…
(«Чистилище», 12:130)
…уже сжимала
Моя рука бразды державных сил…
(«Чистилище», 20:55)
С ней рядом стал гигант, чтобы не смела
Ничья рука похитить этот клад…
(«Чистилище», 32:151)
Язык рук Данте ассоциирует с их способностью заменить глаза; скрытое от созерцания рука опознает на ощупь. Кроме этого, рука символизирует власть, исполняет функцию «дать/взять», но иногда вещь, которую рука берет и присваивает себе, не по праву принадлежит ей, а значит, она носит вечную печать символа кражи.
Не обошел своим вниманием поэт и ноги:
Так молвил Магомет, когда он ногу
Уже приподнял, чтоб идти; потом
Ее простер и двинулся в дорогу.
(«Ад», 28:61)
Алигьери поэтично описывает способности ног, благодаря которым человек может путешествовать.
И конечно же, Данте не мог обойти вниманием язык сердца:
Так я воспрянул, мужеством горя;
Решимостью был в сердце страх раздавлен.
(«Ад», 2:130)
На зеленеющей финифти трав
Предстали взорам доблестные тени,
И я ликую сердцем , их видав.
(«Ад», 4:180)
Данте Алигьери всецело связывает язык сердца с эмоциями. Особенно он выделяет взаимосвязь сердца и негативных переживаний. Печаль, тоска, страх активизируют нервную деятельность организма, адекватную этим эмоциональным состояниям. Радость и интерес заставляют сердце биться чаще, гореть и ликовать.
Образ некрасивого, безжизненного тела Данте передал следующими словами, которыми он описывает тени:
Толпа теней, смиренных и молчащих,
Глаза их были впалы и темны,
Бескровны лица, и так скудно тело,
Что кости были с кожей сращены.
(«Чистилище», 23:19)
Такое описание человеческого тела явно напоминает худой и истощенный образ аскетов, христианских послушников средневековья. В эпоху Возрождения мода на телесность снова меняется. Восстанавливаются картины античной жизни и восхищение древними героями. Плотские нужды уже не означают греховность, хотя и печать телесного запрета темных времен не снята, ее след неизгладим. Всю сущность отношения ренессансного общества к человеку отражают слова итальянского мыслителя Джованни Пико делла Мирандолы из его трактата «Речь о достоинстве человека»:
«Не даем мы тебе, о Адам, ни определенного места, ни собственного образа, ни особой обязанности, чтобы и место, и лицо, и обязанность ты имел по собственному желанию, согласно твоей воле и твоему решению… Я ставлю тебя в центре мира, чтобы оттуда тебе было удобнее обозревать все, что есть в мире. Я не сделал тебя ни небесным, ни земным, ни смертным, ни бессмертным, чтобы ты сам, свободный и славный мастер, сформировал себя в образе, который ты предпочтешь… О, высшая щедрость Бога-Отца! О высшее и восхитительное счастье человека, которому дано владеть тем, чем пожелает, и быть тем, чем хочет!»
Эти слова — символ свободы, возможности, которую позволительно реализовать. Средневековье подрезало крылья мысли и зажимало в стальные тиски тело. Ренессанс снова окрыляет и освобождает из пут. Человек становится в центр вселенной, он получает право проявлять себя по своему желанию. Такое антропоцентрическое направление, противопоставляющееся теоцентризму, порождает главную черту эпохи Возрождения — гуманизм. Первым гуманистом Ренессанса становится Петрарка.
Произведения Франческо Петрарки имеют огромное историческое значение, так как именно они легли в основу развития новых идей и взглядов на человеческую природу. Жизнь человека становится самоценностью. Такая идея не существовала раньше ни в эпоху античности, ни в эпоху средневековья. Возрождение становится эпохой изменений и борьбы с наследием темных времен. Одним из борцов с аскетизмом был философ Лоренцо Валла, который оправдывал низменность человеческой жизни во всех ее проявлениях, тех, которым противостоял аскетизм. Валла возродил идеи Эпикура и пропагандировал эпикуреизм. Учение Эпикура основывалось на идее о чувственном наслаждении, которое подразумевает не низменное, а духовное.
