определения этого явления приходится иметь дело с конкретным описанием подобных состояний, так как до сих пор не удалось выявить глубоко расположенные признаки невроза навязчивости, наличие которого ошибочно предполагается везде, где заметно их проявление.
Церемонии невротиков состоят из мелких исправлений, дополнений, перемещений, перестановок, исполняемых в ходе повседневных действий всегда одним и тем же или слегка измененным в случае необходимости способом. Эти операции производят на нас впечатление «пустой формальности», они кажутся нам совершенно бессмысленными. Такими же они видятся и больному, но тем не менее он не в состоянии отделаться от них, ведь любое отступление от церемониала карается чувством невыносимого страха, вынуждающим немедленно наверстать упущенное. Подобно самим церемониальным действиям, столь же незначительны вызывающие их поводы, и манипуляции, с помощью которых приукрашиваются, усложняются или, во всяком случае, замедляются процедуры, скажем, одевания и раздевания, укладывания в постель, удовлетворения физических потребностей. Совершение какой-то церемонии можно описать как своеобразное соблюдение ряда неписаных правил. Пример с процедурой укладывания в постель: кресло должно стоять перед кроватью только в одном, вполне конкретном месте, на нем должна лежать сложенная стопкой одежда, постельное покрывало должно быть свернуто в ногах, простыня туго натянута, подушки нужно положить в совершенно определенном порядке, их положено взбить так, чтобы тело само оказалось в желательном положении, – лишь в таком случае удается уснуть. При легких заболеваниях церемония выглядит равнозначной обычному и вполне оправданному, но утрированному порядку вещей. Однако особая добросовестность при ее совершении и страх при неисполнении превращают церемонию в некое «священнодействие». Ее нарушения выносят с трудом, публичность, присутствие посторонних при ее осуществлении полностью исключены.
Навязчивыми в широком смысле слова могут стать какие угодно действия, если они приукрашены мелкими деталями, если их течение сопровождается паузами и повторениями. Надеяться на четкое разграничение «церемонии» и «навязчивого действия» не приходится. В большинстве случаев последние возникают из церемоний. Вместе они образуют содержание заболевания, состоящего из запретов и недозволений (абулий), которые, собственно говоря, всего-навсего продолжают дело навязчивых действий, не позволяя больному вообще совершать некоторые операции или только при соблюдении предписанной процедуры.
Удивительно, что первоначально принуждение, как и запрет (одно необходимо делать, другое делать не следует), касалось только действий людей в одиночку, а их поведение в обществе долгое время никак не затрагивалось. По этой причине такие больные могли на протяжении многих лет считать свой недуг личным делом и скрывали его. Так что от подобных форм невроза навязчивости страдает гораздо больше людей, чем известно врачам. Кроме того, сокрытие болезни многим больным облегчает то обстоятельство, что на протяжении части дня они способны очень хорошо исполнять свои обязанности, после того как в полном уединении посвятили несколько часов своим потаенным действиям.
Без труда можно уяснить, в чем заключается сходство невротической церемонии со священнодействием религиозного обряда – в муках совести при его неисполнении, в полнейшей изоляции от всяких прочих действий (запрет на помехи) и в добросовестности исполнения вплоть до мелочей. Но столь же заметны и различия, некоторые из них настолько разительны, что допускают сравнение со святотатством. К примеру, большее индивидуальное разнообразие церемоний в противоположность весьма стереотипным ритуалам (наличие молитвы, коленопреклонение и т. п.), частный характер первых в отличие от публичности и коллективности религиозной практики. Но в первую очередь выделим одно отличие: мелкие дополнения к религиозной процедуре подразумевают осмысленность и символичность, тогда как в случае невроза они кажутся нелепыми и бессмысленными. В данном случае невроз навязчивых состояний выглядит трагикомичной карикатурой на какую-то личную религию. Между тем именно это самое существенное различие между невротической и религиозной церемониями устраняется, когда с помощью психоаналитического обследования достигают понимания сути навязчивых действий [105]. В ходе него в принципе рушится впечатление, будто навязчивые действия нелепы и бессмысленны, и раскрываются мотивы подобной видимости. Выясняется, что навязчивые поступки в целом и в частностях вполне осмыслены, обслуживают важные интересы личности и выражают продолжающие действовать переживания и эмоционально заряженные мысли о них. Делают они это двояким образом: в виде либо прямых, либо символических отображений. Их, соответственно, можно толковать или генетически, или символически.
Пожалуй, в данном случае я не могу не привести несколько примеров, призванных разъяснить это утверждение. Кто знаком с результатами психоаналитического исследования психоневрозов, не удивится, узнав, что выраженное с помощью навязчивых действий или церемоний содержание проистекает из наиболее интимных, чаще всего сексуальных, переживаний пораженного неврозом человека:
а) Одну наблюдаемую мной девушку мучила необходимость после мытья неоднократно ополаскивать уже помытую посуду. Смысл этого церемониального действия выражает поговорка: не нужно выливать грязную воду, пока нет чистой. Упомянутому действию было назначено предостеречь любимую сестру и удержать ее от развода с несимпатичным мужем, пока она не познакомится с кем-нибудь получше.
б) Женщина, живущая отдельно от мужа, следовала во время еды сомнительному правилу – оставлять лучшее несъеденным, скажем, съедать у куска поджаренного мяса только край. Подобный отказ объясняется временем его возникновения. Он появился в день, когда она объявила мужу о прекращении супружеских отношений, то есть отказалась от самого лучшего.
в) Та же пациентка могла сидеть, собственно говоря, в одном-единственном кресле и только с неохотой вставала с него. Кресло символизировало для нее некоторые детали ее супружества с мужем, которому она сохраняла верность. Свое навязчивое состояние она объяснила так: «Очень трудно оторваться от чего-то (от мужчины, от кресла), на чем когда-то восседала».
г) У нее же в течение некоторого времени была привычка повторять особенно странное и бессмысленное навязчивое действие. Она выбегала из своей комнаты в другую, в центре которой стоял стол, определенным образом сдвигала постеленную на нем скатерть, звала горничную, которая должна была подойти к столу, а затем отпускала ее с каким-нибудь малозначимым поручением. В ходе усилий хоть как-то объяснить такую акцию ей пришло в голову, что в одном месте упомянутой скатерти было пятно неприятного цвета и она каждый раз стелила ее так, чтобы пятно попало на глаза горничной. В таком случае ситуация в целом воспроизводила ее переживание из периода замужества, что позднее привело к решению проблемы. В первую брачную ночь ее мужа постигла довольно обычная неудача. Он не смог исполнить свой супружеский долг и «много раз за ночь прибегал из своей комнаты в ее», чтобы повторить попытку – вдруг она все же завершится успехом. Утром он заявил, что более всего ему будет стыдно перед горничной, которая станет заправлять постель, поэтому взял флакончик с красными чернилами и вылил его на простыню, да так неудачно, что красное пятно оказалось на очень неудачном для его замысла месте. Стало быть, своим навязчивым действием она проигрывала события первой брачной ночи. Вместе же «стол и постель»
