выступают наилучшими работниками психиатрического ремесла. Нередко я замечал, что медицинские психологи практикуют свое ремесло тем рутинным способом, какой им внушен специфической природой их обучения. Изучение медицины состоит, с одной стороны, в накоплении в памяти огромного числа фактов, каковые просто запоминаются без познания их основ; с другой стороны, в приобретении практических навыков, которые приобретаются по принципу: «Нужно не размышлять, а действовать!». То есть среди всех профессионалов врач менее всего способен развивать в себе функцию
мышления. Поэтому ничуть не удивительно, что даже психологически грамотные врачи с величайшим трудом следят (если вообще следят) за ходом моих рассуждений. Они приучились выписывать рецепты и механически применять те методы, которые за них придумали другие. Эта схема совершенно непригодна для занятий медицинской психологией, поскольку она цепляется за клочки авторитарных теорий и методов и препятствует развитию самостоятельного мышления. Я обнаружил, что даже элементарные различения, например, между субъективным и объективным уровнями толкования, между эго и самостью, между знаком и символом, между каузальностью и финальностью и т. д. (различия, чрезвычайно важные в медицинской практике), превосходят мыслительные возможности врачей. Этим можно объяснить их упорную приверженность устарелым взглядам, давным-давно нуждающимся в пересмотре. Это вовсе не мое субъективное мнение, что доказывают фанатическая односторонность и сектантская закрытость ряда психоаналитических групп. Всякий знает, что подобное поведение является симптомом сверхкомпенсированного сомнения. Но кто же будет применять психологические критерии к самому себе?
[527] Толкование сновидений как инфантильного исполнения желаний или как финалистского «приготовления» в основе инфантильного стремления к власти видится слишком узким и не воздает должного сущностной природе сновидения. Сон, подобно остальным элементам психической структуры, есть результат деятельности психического в целом. Следовательно, мы вправе ожидать, что найдем в сновидении все, сколько-нибудь значимое в жизни человечества. Как человеческая жизнь сама по себе не подчинена только тем или иным базовым влечениям, но выстраивается с учетом множества разнообразных влечений, потребностей, желаний, физических и психических условий и т. д., так и сновидение нельзя объяснить каким-то одним конкретным элементом, каким бы подкупающе простым это объяснение ни казалось. Мы можем быть уверены в его ошибочности, ибо никакая простая теория инстинктов никогда не охватит всю человеческую психику, это могущественное и загадочное нечто, а потому не сможет постичь ее производную, то есть сновидение. Для правильного понимания сновидений нам требуется некий интерпретирующий инструментарий, который следует тщательно подбирать из всех областей гуманитарных наук.
[528] Критики порой прямо обвиняют меня в следовании «философским» и даже «теологическим» воззрениям, утверждая, что я хочу объяснить все на свете «философски», а мои психологические построения «метафизичны» [455]. Но я использую отдельные философские, религиозные и исторические материалы исключительно для иллюстрации психологических фактов. Если, например, я обращаюсь к понятию о Боге или к столь же метафизическому понятию энергии, то поступаю так потому, что эти образы присутствуют в психике человека с сотворения мира. Как выясняется, мне приходится вновь и вновь подчеркивать, что ни моральный порядок, ни понятие Бога, ни всякая религия не пришли извне, не свалились на человека с неба; они заключены в человеке in nuce [456], а потому он все производит сам. Бессмысленно думать, будто одного просвещения достаточно для рассеивания этих призраков. Понятия морального порядка и божественности принадлежат к неискоренимому субстрату человеческой души. Вот почему всякая честная психология, не ослепленная тщеславием просветительства, должна мириться с этими фактами. Их нельзя объяснять снисходительно или отмахиваться от них с сарказмом. В физике возможно обойтись без образа Божества, в психологии он предстает величиной, с которой нужно считаться, как мы считаемся с «аффектами», «инстинктами», «матерью» и т. д. Безусловно, непреходящие заражение объекта имаго повинно в том, что люди не проводят понятийного различения между «Богом» и «образом Бога» и потому полагают, что, говоря об образе Бога, мы говорим о Боге, что подразумевает «теологические» объяснения. Психологии как науке не пристало требовать гипостазирования образа Божества. Но, в соответствии с фактами, она должна учитывать существование этого образа. Точно так же она учитывает инстинкты, но не присваивает себе права на постижение сути инстинктов. Психологические факторы, так обозначенные, очевидны всем, однако никто не понимает, каковы эти факторы сами по себе. Нам ясно, что образ Бога соответствует определенному комплексу психологических фактов, то есть выступает величиной, которой можно оперировать, но что такое «Бог» само по себе – это вопрос за пределами познаний психолога. Сожалею, что мне приходится повторять эти азбучные истины.
[529] На сем я высказал практически все, что имел сказать относительно общих вопросов психологии сновидений [457]. Я намеренно избегал вдаваться в подробности, которые надлежит оставить для изучения клинического материала. Обсуждение общих вопросов позволило нам затронуть широкий круг проблем, что, в общем-то, неизбежно при описании сновидений. Конечно, можно было бы сказать очень многое о целях анализа сновидений, но, поскольку анализ сновидений есть лишь этап аналитической работы в целом, мне тогда пришлось бы приступить к изложению принципов психотерапии как таковой. Такое тщательное изложение сущности психотерапии потребовало бы ряда предварительных изысканий, в которых развитие дисциплины рассматривалось бы с разных сторон. То есть это чрезвычайно сложная задача, пускай отдельные авторы стараются превзойти друг друга в упрощенчестве и уверить нас, будто «корни» болезни обнаруживаются предельно просто. Не могу удержаться от того, чтобы не предостеречь против столь фривольного подхода. Сам я предпочел бы, чтобы серьезные умы основательно и добросовестно взялись за обсуждение тех крупных проблем, которые помог обнажить анализ. Академической психологии пора спуститься с небес на землю и обратиться к реальной человеческой психике, не предаваясь исключительно лабораторным экспериментам. Нельзя далее терпеть, чтобы профессора запрещали своим ученикам заниматься аналитической психологией, отрицали само употребление аналитических понятий или обвиняли нашу психологию в том, что она, вопреки научным традициям, принимает во внимание «обыденный опыт». Да, психология в целом извлекла бы немалые выгоды из кропотливого изучения сновидений, сумей она избавиться от необоснованного и дилетантского предубеждения, будто сновидения вызываются исключительно соматическими раздражителями. Переоценка соматического фактора в психиатрии – одна из важнейших причин того, почему психопатология не добивается успехов, если ее напрямую не подпитывают аналитическими процедурами. Догмат о том, что «болезни разума суть болезни мозга» представляет собой пережиток материализма 1870-х годов. Он превратился в предрассудок, тормозящий развитие и ничем не подкрепленный. Даже будь верным утверждение, что все психические болезни суть заболевания мозга, отсюда вовсе не следовало бы, что не нужно изучать психическую составляющую болезней. Указанный предрассудок давно используется для того, чтобы дискредитировать все попытки двигаться в означенном направлении. Доказательства того, что все душевные расстройства суть болезни мозга, предоставлено не было, их попросту не найти, как не найти подтверждений тому, что человек мыслит
