Может возникнуть вопрос, почему оба состояния, о которых здесь говорится, необходимы для шизофреника. Для ответа надо вспомнить, что происходит с индивидуумом, ставшим членом массы. Выше мы показали, как происходит освобождение от груза дистанции, названное разрядкой. Надо добавить, что часть этого груза составляют скопившиеся в человеке жала приказов. В массе же все равны, никто никому не приказывает или, лучше сказать, каждый приказывает каждому. Не только не возникают новые жала, даже от старых люди на время избавляются. Человек словно выскакивает из дому, забыв их в подвале, где они и остаются лежать. Это выскакивание из всего, что составляет прочные границы, связи, обязательства, и является причиной эйфории, овладевающей человеком в массе. Нигде он не чувствует себя свободнее, и если он отчаянно стремится остаться в массе как можно дольше, то потому, что знает, что ему предстоит. Возвратившись в себя, в свой «дом», он обнаружит там все то же, что оставил: тягости, обязанности, жала.
Шизофреник, перегруженный жалами настолько, что иногда закостеневает в них, кактус муки и беспомощности, впадает в иллюзию противоположного, массового состояния. Пока он в нем остается, жала не ощутимы. Ему кажется, что он выскочил из себя, и хотя состояние это сомнительно и ненадежно, по крайней мере временно он освобождается от терзающих жал: ему кажется, он снова вместе с другими. Ценность такого облегчения, конечно, иллюзорна. Как раз там, где он начинает освобождаться, его встречают новые, еще более жесткие обязанности. То, чем мы здесь занимаемся, это не полное объяснение шизофрении. Но этого достаточно, чтобы быть уверенным в одном: больше, чем кому-либо другому, масса необходима утыканному жалами, удушаемому ими шизофренику. Он не обнаруживает массы вокруг себя и растворяется в ней в себе.
«Ибо пища, какую ест человек в этом мире, ест его в другом мире». Эта странная и загадочная фраза записана в «Сатапатха Брахмана», древнем индуистском жертвенном трактате. Но еще более загадочна рассказанная там же история о путешествии ясновидца Бригу в потусторонний мир.
Святой Бригу — сын бога Варуны, овладел знаниями брахманов и занесся, вообразив себя выше своего божественного отца. Последний решил показать ему, как мало он знает, и посоветовал обойти одну за другой все четыре стороны света. Он должен был внимательно наблюдать и по возвращении рассказать отцу об увиденном.
«Сначала на Востоке видел Бригу людей, которые отрубали у других людей части тела и раздавали их друг другу, говоря при этом: „Это — твое, а это — мое“. Увидев такое, Бригу огорчился, и люди, разрубавшие других на куски, объяснили ему, что те в другом мире делали с ними то же самое, и им не остается ничего другого, как поступать с ними соответственно.
Потом Бригу направил стопы на Юг и увидел людей, отрезавших у других части тела и раздававших со словами „Это тебе, а это мне“. На свой вопрос Бригу получил тот же ответ: те, кого режут, в другом мире делали то же самое с теми, кто режет. Потом на Западе Бригу встретил людей, молча поедающих других людей, причем поедаемые тоже молчали. Так, якобы, последние поступали с первыми в другом мире. Но Севере же он встретил людей, которые громко крича, поедали других людей, которые тоже при этом громко кричали, и узнал, что так же поступали последние с первыми в другом мире».
Возвратившись, Бригу предстал перед своим отцом Вару-ной, чтобы как ученик рассказать урок. Но Бригу сказал: «О чем мне повествовать? Не о чем». Он видел слишком страшные вещи и ничего из них не вывел.
Но Варуна знал, что увидел Бригу и объяснил ему: «Люди на Востоке, отсекавшие другим члены, это деревья. Люди на Юге, отрезавшие части других людей, это скот. Люди на Западе, молча евшие молчащих людей, это травы. Люди на Севере, крича поедающие кричащих людей, это воды».
Для каждого из этих случаев он знал противоядие. Он сказал сыну, какие жертвы нужно приносить, чтобы избежать последствий своих поступков в потустороннем мире.
В другом жертвенном трактате «Джаминья Брахмана» та же история Бригу рассказана несколько иначе. Он путешествует не по всем сторонам света, а из одного мира в другой. Вместо четырех образов, с которыми мы ознакомились, — только три. Сначала Бригу видит деревья, которые в потустороннем мире приняли человеческий облик, режут людей на куски и съедают. Затем он видит человека, пожирающего другого — кричащего человека. Ему разъясняется: «Скот, который в нашем мире был забит и съеден, в том мире принял человеческий облик и делает с людьми то же, что они делали с ним». И наконец, он видит человека, поедающего другого, который молчит. Рис и ячмень приняли человеческий облик и мстят тем же, что испытали сами.
Здесь тоже приведены соответствующие жертвы. Кто их правильно осуществит, избежит судьбы быть съеденным в потустороннем мире деревьями, скотом, ячменем и рисом. Но нас здесь интересуют не средства, помогающие избежать этой печальной доли. Важны скорее народные верования, спрятанные под священными текстами. Что человек делает здесь, то же с ним будет сделано там. Нет каких-то специальных служителей справедливости, поставленных осуществить наказание. Каждый сам карает своего врага. Речь идет не о каких-то особенных поступках, а о том, что человек съел. «Точно так же, как в этом мире люди едят и съедают животных, таким же образом в том мире животные едят и съедают людей».
Эта фраза из другой книги брахманов, подобной той, что процитирована в начале, находит любопытное подтверждение в книге законов Ману. Там разъясняется, что есть мясо животных не грех, ибо это свойственно всем тварям. Однако тому, кто воздерживается от мяса, обещано особое вознаграждение. Смысл санскритского слова marnsa, обозначающего мясо, раскрывается путем разложения на слоги: «mam» значит «меня», «sa» значит «он»; «marnsa», следовательно, обозначает «меня-он» — «меня» на том свете будет есть «он», чье мясо я съел на этом. В этом, объясняют мудрые, состоит «мясность мяса». В этом особая природа мяса, подлинный смысл слова «мясо».
Обращение схвачено здесь в самой краткой из возможных формул и воплощено в образе мяса. Его ем я, меня — он. Вторая часть — следствие того, что я совершил, — это и есть слово, обозначающее мясо. Животное, съеденное человеком, помнит, кто его съел. Смерть животного не прекращает его существования. Душа его живет и в потустороннем мире превращается в человека, который терпеливо ожидает смерти того, кто его пожрал. Как только он умирает и прибывает в другой мир, изначальная ситуация оборачивается своей противоположностью. Жертва находит своего губителя, хватает, разрезает на куски и съедает.
Здесь прямо налицо связь с нашим пониманием приказа и оставляемого им жала. Но все доведено до такого предела, так конкретизировано, что сначала в страхе отшатываешься. Обращение происходит не в этой жизни, а в той. Здесь не приказ, грозящий смертью, а потому вынуждающий действовать, а самая настоящая смерть, причем в ее крайней форме с пожиранием убитого. По нашему воззрению, которое не берет уже всерьез возможность потустороннего существования, жало, оставляемое угрозой смерти, держится до тех пор, пока жива жертва. Удастся ли ей обращение — это вопрос, она будет к нему стремиться. Во всяком случае, человеком управляют сидящие в нем жала, его внутренний облик определяется извне, они — его судьба, независимо от того, сумеет ли он от них освободиться. Согласно индуистскому воззрению, для которого существование потустороннего мира несомненно, жало как твердая сердцевина души сохраняется после смерти, и обращение происходит в любом случае — оно становится смыслом потустороннего существования. В том мире человек делает то, что с ним было сделано в этом, и он делает это сам.
То, что смена образа одного из участников не препятствует обращению, здесь особенно важно. Человека хватает и режет на куски не съеденное им животное, а человек с душой животного. Налицо полное изменение внешности, но жало остается тем же самым. Ужасные картины, виденные Бригу в его странствиях, свидетельствуют о том, что жало есть основная структура души, можно даже сказать, что она целиком состоит из жала. Подлинная сущность жала, о которой так много говорилось в этом исследовании, его абсолютная неизменяемость и требуемая им полнота обращения отпечатались в представлении индусов о съеденном, которому предстоит съесть того, кто его съел.
Жало возникает во время исполнения приказа. Оно отделяется от него и впечатывается в исполнителя как точное отображение приказа. Оно мало, глубоко спрятано и скрыто от сознания; его главное свойство, о котором много говорено, — это его абсолютная неизменяемость. Оно изолировано от остального состава человека как нечто чуждое его плоти. Сколь бы глубоко оно ни погрузилось, как бы ни было замкнуто на себя самого, оно всегда в тягость владельцу. Оно странным образом застревает в нем как в ловушке.
