а) Событие, при котором достигается габитуация
б) Невозможное событие
в) Возможное событие
Рис. 10.4. Разработанный Байаржои тест постоянства объекта.
Сначала достигается габитуация на событие (а),
после чего измеряется реакция на событие (б) или на событие (в).
(Источник: «Object Permanence in 3.5- and -j,5-Mimth-Oid infants»,
R. Baillargoon, 1987, Developmental Psychology, 23, p. 656)
которых являются Элизабет Спелке с коллегами - изучают знания малышей о физическом мире (Baillargeon, 1993, 1994; Spelke, 1991). Исследовались разнообразные формы понимания, включая понимание законов тяготения и опоры, принципов причинности, различия между одушевленными и неодушевленными предметами, а также уровни постоянства объекта выше знаний, соответствующих «Стадии 4», выделенной Байаржон (Baillargeon, 1987). Эту работу отличает две методологические особенности. Первая - использование парадигмы несоответствия ожиданиям — создание разнообразных экспериментальных ситуаций, в которых внешне нарушаются некие физические принципы (например, принцип постоянства объектов, закон тяготения). Другая особенность - измерение реакций, требующих от ребенка минимальных моторных усилий, - чаще всего измерение времени фиксации взгляда, но иногда и других параметров (например, изменения частоты сердечных сокращений, выражения лица). И хотя здесь нас интересует больше методология, а не результаты, стоит отмстить, что общий вывод всех этих исследований таков: младенцы действительно знают о физическом мире значительно больше, чем это следует из работ Пиаже.
Социальное развитие в младенчестве
Так же, как перцептивная и когнитивная сфера, социальное развитие в младенчестве — большая тема. Посвященный ей раздел делится на две части. Я начну с некоторых общих замечаний о том, как обычно исследуется социальный мир младенца, а затем перейду к двум, наверное, самым популярным вопросам исследований, касающихся социального развития: к понятиям привязанности и темперамента.
Опять-таки для внесения ясности имеет смысл сравнить новую тему с темами, уже рассмотренными в данной главе. Здесь есть и сходства, и различия. С одной стороны, перед исследователем, изучающим социальное развитие в младенчестве, встают те же проблемы, что и перед исследователем, изучающим перцептивную или когнитивную сферу младенца. В частности, младенец остается бессловесным, зачастую строптивым испытуемым, которого, во-первых, трудно привлечь к исследованию, а во-вторых, трудно удержать в исследовании. С другой стороны, некоторые формы «проблемного поведения», доставляющие множество хлопот тем, кто занимается вопросами познавательной сферы, уже не являются «проблемными», поскольку представляют интерес сами по себе. Начинает ли ребенок плакать, когда мать собирается оставить его одного в экспериментальных условиях? Обращает ли ребенок внимание исключительно на мать, отказываясь реагировать на стимулы, предлагаемые незнакомым взрослым? Такое поведение, являющееся досадной помехой в одних исследованиях, может представлять собой именно то, что намеревается изучить специалист, занимающийся социальным развитием.
Есть и другое отличие. Как отмечалось, исследования, направленные на изучение восприятия в младенчестве, так же, как и большинство постпиажетианских исследований когнитивной сферы младенца, проводятся в лабораторных условиях. Доля исследований социального развития, проводимых в естественной обстановке, то есть дома у ребенка, значительно выше. Даже когда лабораторные условия используются, обстановка лаборатории имеет намного больше общего с естественными условиями, чем обстановка лаборатории в любых других исследованиях младенцев. В экспериментальной комнате можно скорее найти игрушки и книжки-раскраски, а не тахнетоскопы и электрокардиографы. Да, это все еще незнакомая комната, и многие младенцы совершенно четко это осознают. Действительно, один из достоверных фактов, выявленных в исследованиях социального развития в младенчестве, состоит в том, что в лаборатории разнообразные реакции дистресса — например, плач при разлучении с матерью, страх при виде незнакомого человека — выражены в большей степени, чем в домашней обстановке. Вскоре мы еще вернемся к этому моменту.
Можно указать еще два отличия исследований социального развития от исследований, направленных на изучение перцептивной и когнитивной сферы. Первое из них заключается в термине «социальное*. Здесь нас интересует не ребенок, предоставленный самому себе, а ребенок, взаимодействующий с другими людьми. Чаще всего в качестве другого человека выступает мать. В одних случаях в своем поведении мать руководствуются инструкциями экспериментатора; в других — ведет себя свободно, и в действительности ее поведение становится одной из изучаемых
переменных. Хотя традиционно основное внимание уделяется матери, в последние годы в некоторых исследовательских программах отцам также отводится довольно существенная роль. Иногда изучается взаимодействие с другими детьми, особенно по достижении ребенком 18-24-месячного возраста. А поведение с этими знакомыми людьми часто сопоставляется с реакциями на «незнакомцев», то есть тех, с кем ребенок до этого не сталкивался.
Второе отличие касается средств измерения. Изучение восприятия основано преимущественно на автоматической регистрации реакций. Хотя Пиаже проводил свои исследования методом наблюдения, в современных работах, посвященных когнитивной сфере младенца, также наблюдается тенденция к использованию автоматической регистрации — к примеру, движения глаз, частоты сердечных сокращений. Исследования социального развития в большинстве своем основаны на оценках наблюдателей. Для облегчения работы наблюдателей нередко используются такие сложные технические средства, как видеокамеры и регистраторы событий; тем не менее то, что будет зафиксировано, зависит в конечном счете от мнения наблюдателя. Эта опора исключительно на обсервационную оценку с необходимостью вытекает из цели исследований социального развития: выявить естественные, социально значимые единицы реагирования — «улыбка», «плач», «поиск контакта», «сопротивление». Технические средства могут в этом помочь, однако необходимым звеном остается наблюдатель.
Обратимся теперь к рассмотрению исследований привязанности. Привязанность — это глобальный конструкт, заключающий в себе множество феноменов в социальном развитии младенца. Суть этого понятия сводится к тому, что иногда называют «первыми отношениями любви»: к тесной эмоциональной связи, формирующейся между младенцем и его родителями. Привязанность — это глобальный конструкт, заключающий в себе множество феноменов в социальном развитии младенца. Суть этого понятия сводится к тому, что иногда называют «первыми отношениями любви»: к тесной эмоциональной связи, формирующейся между младенцем и его родителями. Нас интересует, как формируется эта связь, а также почему у одних малышей привязанность менее стойкая, чем у других. Наверное, нет более важного вопроса в психологии развития, чем этот.
С точки зрения методологии, изучение привязанности ставит перед исследователем несколько трудностей. Первый вопрос касается поведения, по которому можно судить о наличии или об отсутствии привязанности. «Привязанность», как и «понятие об объекте», «восприятие глубины» или любой другой конструкт, изучаемый в психологии развития, не некая поведенческая данность; это конструкт высокого уровня, о котором приходится судить по разнообразным поведенческим реакциям. Последние 30 лет идет постоянное расширение диапазона реакций, которые учитываются при оценке привязанности. В первых систематических исследованиях этого конструкта (например, Schaffer & Emerson, 1964) основное внимание уделялось дистрессу при разлучении — то есть огорчению младенца при разлучении с объектом привязанности. Например, плачет ли малыш, когда мать выходит из комнаты или когда на ночь его одного оставляют в кроватке? Дистресс при раз-
лучении интуитивно воспринимается как проявление привязанности; от малыша, сформировавшего эмоциональную связь с другим человеком, мы ожидаем, что он будет противиться разлучению, в отличие от малыша, который еще не сформировал привязанность. Кроме того, дистресс при разлучении проходит в своем развитии определенные этапы, которые можно ожидать от проявления привязанности; в первые месяцы жизни он отсутствует, однако наблюдается, зачастую в довольно интенсивной форме, в период между 6 и 12 месяцами жизни.
В современных исследованиях сохраняется интерес к дистрессу при разлучении как к одному из важнейших параметров, однако при оценке привязанности к нему добавляется еще ряд поведенческих проявлений. К этим дополнительным реакциям относят позитивные способы проявления младенцем своей привязанности к родителю. Улыбается ли, гулит ли малыш в присутствии матери чаще, чем в присутствии других людей? Такая дифференцированная отзывчивость не является привязанностью в полном смысле этого слова, однако обычно рассматривается как один из этапов развития зрелой привязанности. Чувствует ли малыш себя увереннее в присутствии матери, легче ли ему решиться на какой-то шаг, исследовать нечто новое для него, взаимодействовать с незнакомыми людьми? На способность использовать мать как надежную опору впервые обратил внимание Харлоу (Наг-low, 1958), работавший с детенышами обезьян; оказалось, что она важна и для людей. Радуется ли малыш, когда мать заходит в комнату, наблюдается ли у него поведение приветствия или поиск контакта? В.целом, создается ли впечатление, что малыш доволен присутствием матери и ведет себя так, чтобы либо удержать ее рядом с собой, если она уже пришла, либо вернуть ее, если она уходит? Форма, которую принимает поведение привязанности, зависит от ситуации, уровня развития ребенка и его индивидуальных особенностей; однако все виды поведения привязанности объединяет одно — удовольствие и уверенность в присутствии объекта привязанности.
