и у 20 % матерей из контрольной группы, не терявших родителей, были дети с подобными проблемами привязанности. Исследователи пришли к выводу, что «нерешенная» ранняя утрата (а не ранняя утрата сама по себе) ведет к проблемам привязанности матери и ее ребенка.
Андреа Кэмпбелл, которой было 10 лет, когда ее мать умерла, и 12 лет, когда отец покончил с собой, никогда не чувствовала, что может оплакать горе в подростковом возрасте. Она очень рано вышла замуж и родила ребенка. «Я воспитываю дочь, которая мне очень дорога, – поясняет она. – Каким-то образом я вернула свою мать, сама став матерью и начав делиться любовью с дочерью. Но я пыталась исцелить себя. Неосознанно пытаясь исцелиться через другого человека, мы навязываем ему свои раны. Хотя я была любящей и заботливой матерью, потому что получила заботу и любовь в первые 10 лет жизни, моя утрата все равно ранила мою дочь». Оплакав свою мать во взрослом возрасте, доктор Кэмпбелл поняла, что видела в дочери умершую мать. После этого они вдвоем начали работать над восстановлением отношений.
«Мне все равно, кто у меня родится – мальчик или девочка, главное, чтобы ребенок был здоровым», – так говорит почти каждая беременная женщина. С материнской точки зрения это правильные слова. Но доктор Кэмпбелл признает, что дочь дает матери дополнительный потенциал, чего не может сделать сын. Многие женщины без матерей тайком мечтают родить дочерей. Три четверти женщин, опрошенных для книги «Матери без матерей» (Motherless Mothers), признались, что надеются родить дочерей – в первую очередь потому, что верят: так можно воскресить утраченные отношения матери и дочери. Другие хотели назвать дочерей в честь матерей или надеялись, что дочь будет похожа на них и таким образом воскресит мать.
«Буду честна, – говорит 34-летняя Сесилия, которой было 12 лет, когда ее мать умерла. Сегодня она пытается забеременеть, – Я хочу дочь именно по этой причине. Конечно, я согласна на любого ребенка, но сказала своему мужу: “Мы будем пытаться до тех пор, пока не родится дочь! То есть, если у нас будет два мальчика, я все равно попробую родить девочку. Говорят, когда ты пытаешься забеременеть, нельзя говорить о таких вещах, но я действительно так думаю».
Незначительное меньшинство дочерей без матерей утверждают, что хотят сына – зачастую из-за страха, связанного с отсутствием эмоциональных навыков или материнского опыта, который необходим для воспитания девочки. «Мысль о дочери приводила меня в ужас, – признается 51-летняя Адель, чья мать провела в специализированном медицинском учреждении все детство дочери и умерла, когда Адель было 20 лет. – Я не понимаю девочек. Мне гораздо проще с мужчинами. Мы хотели сына, но когда я узнала, что у нас действительно будет сын, испытала огромное облегчение. Если бы у меня родилась дочь, не знаю, что бы я делала».
Шари Ласскин, дипломированный врач и основательница Программы репродуктивной психиатрии в Медицинской школе Нью-Йоркского университета и Медицинского центра Лангон при Нью-Йоркском университете, советует женщинам с определенными предпочтениями пройти дородовое обследование, чтобы заранее узнать пол ребенка. «Одна пациентка на четвертом месяце беременности сказала мне: “Знаете, я очень хочу девочку. Я не хочу знать пол ребенка, потому что, если у меня мальчик, я очень расстроюсь”, – вспоминает Ласскин. – Я сказала ей: “Узнайте пол. Пожалуйста. Потому что в таком случае у вас будет пять месяцев, чтобы принять разочарование”. В родильной палате легче не станет».
Если женщина чувствует себя обделенной материнской любовью, дочь – прямой путь к восстановлению связи с матерью. Если, как считал Карл Юнг, каждая женщина восходит к своей матери и дочери, то рождение дочери гарантирует продолжение женской линии матери. Заботясь о дочери, женщина почувствует, что ее умершая мать по-прежнему жива. Поскольку дочери обычно заботятся о родителях, мать сможет снова насладиться близкими и чуткими женскими отношениями.
Какой бы тесной ни была связь между матерью и сыном, сын вряд ли станет объектом ее самопроекций. Матери считают дочерей своим продолжением, а сыновей – их мужской противоположностью. В физиологическом плане сын – неидеальное зеркало. Он отличается от матери строением тела и никогда не станет завершенным продолжением. В социальном плане он стремится к тем вещам, над которыми у матери никогда не было власти: уличным играм, дружбе с другими мальчиками, войнам. «Сыновья удивительны тем, что они связаны с нами. Они так близки и в то же время так далеки от нас», – говорит Наоми Ловински, которая воспитывает сына и двух дочерей. Именно по этой причине сын станет для мамы, когда-то лишившейся матери, неожиданной и удивительной возможностью личностного роста.
Энни: отделение от матери
Энни откидывается на спинку кресла в своем офисе на одиннадцатом этаже, вытянув ноги на ближайшем стуле. Ее руки покоятся на животе, готовясь почувствовать нетерпеливые толчки первого ребенка. В 37 лет у нее есть все, о чем можно мечтать: успешная карьера, счастливый брак и будущий ребенок. Последняя часть очень важна. С тех пор как мать Энни умерла от рака, когда девочке было восемь лет, Энни надеется снова ощутить связь матери и дочери.
Есть всего одна загвоздка: Энни ждет сына.
«Я никогда не допускала мысли, что родить ребенка – не значит родить дочь, – признается Энни. – Я была шокирована, что крошечный человечек родится мальчиком. Для меня это стало ударом. Настоящим ударом. Когда я получила результаты амниоцентеза, хотелось сказать: “Что значит «мальчик»? Должно быть, это ошибка” Следующие несколько дней я чувствовала себя обманутой. Ограбленной. Мои огромные поддерживающие фантазии были разрушены».
На протяжении 29 лет Энни надеялась воссоздать свое детство и придать ему заслуженный счастливый финал. Будучи единственным ребенком, после смерти матери она страдала от одиночества и утешала себя мыслью о том, что однажды разделит с дочерью то, что когда-то делала с ней ее мама. Они будут ходить на уроки рисования, слушать музыку, читать, любоваться грозой с террасы. Когда Энни и ее муж решили завести ребенка, она вознамерилась стать идеальной матерью, такой, какой она представляла свою маму. Сценарий был составлен, и Энни знала свою роль. Она нуждалась лишь в маленькой девочке, которая сыграет роль ребенка.
Но, по словам Энни, результаты амниоцентеза разрушили ее фантазии об идеальном воссоединении. Осознание того, что внутри растет мальчик, подтолкнуло ее к более реалистичному видению материнства. «Сначала я пришла в ужас, потому что осознала всю ответственность материнства, – вспоминает Энни. – Я поняла, что это не сказка, а суровое настоящее. Я подумала: “О боже. Этот человек будет Другим”. Вряд ли
