Посмотрите внимательно, о чем идет речь — речь идет об отношении как таковом, о доступе и затворе. Как только дверца открывается, она затворяется. Не успела она затвориться, как она открывается. Вовсе не нужно, чтобы дверца была открыта или закрыта — нужно, чтобы она была открыта, а потом закрыта, а потом открыта, а потом снова закрыта. Благодаря электрическому контуру и замкнутой на себя индуктивной цепи, то есть тому, что называют в технике feed-back, достаточно дверце закрыться, как электромагнит немедленно возвратит ее снова в открытое состояние, в результате чего она вновь закроется и вновь откроется. Вы порождаете тем самым то, что называется колебаниями. Эти колебания и есть скандирование, деление на такты. Именно это скандирование, эти такты и являются той основой, в которую можно будет до бесконечности вписывать заданные серией комбинаций действия, которые детской забавой уже не будут.
Вот последовательность четырех позиций для одной дверцы: в двух первых она закрыта, в двух других — открыта.
0
0
1
1
Для другой дверцы мы можем установить иной порядок: она будет открыта и закрыта попеременно.
0
1
0
1
Для третьей дверцы вы можете, по вашему желанию, установить правило, по которому она будет открываться и закрываться в зависимости от положения двух предыдущих дверец.
Формула 1
00:0
01:1
10:1
11:1
В данном случае, чтобы третья дверца была открыта, достаточно, чтобы была открыта по крайней мере одна из двух предыдущих.
Возможны и другие формулы. Вы можете, к примеру, сделать так, чтобы третья дверца открывалась лишь при условии, что открыты обе предыдущие.
Формула 2
00:0
01:0
10:0
1 1:1
А вот и третья формула, которая тоже небезынтересна:
Формула 3
00:0
01:1
10:1
11:0
Здесь третья дверца открыта лишь в том случае, если из предыдущих двух открыта только одна.
Что это все означает? Да что хотите. Формула 1 может, с точки зрения логики, именоваться объединением или конъюнкцией. Формула 2 тоже допускает логическую интерпретацию, и поскольку закон ее совпадает с законом математического умножения, ее и называют часто логическим умножением. Что касается формулы 3, то это сложение. Когда вы складываете две единицы, то в мире двоичной записи это дает 0, а единицы переходит в другой разряд.
Как только мы получаем возможность воплощать эти нули и единицы, эти записи присутствия и отсутствия, в Реальное, в ритм, в последовательность тактов, в Реальном происходит нечто такое, что позволяет нам задаться вопросом — и умы выдающиеся, пусть недавно, этот вопрос уже начали себе задавать, — не оказалась ли в нашем распоряжении мыслящая машина.
Мы прекрасно знаем, конечно, что машина эта не думает. Это мы ее сделали, и думает она только то, что ей скажут. Но если не думает машина, то ясно, что проделывая мысленно ту или иную операцию, не думаем и мы сами. Ведь мы пользуемся для мышления точно теми же механизмами, что и машина.
Здесь важно усвоить, что цепочка возможных комбинаций встречи может изучаться как таковая, как строго сохраняющийся порядок, который ни от какой субъективности не зависит.
Благодаря кибернетике символ воплощается в аппарате — хотя и не совпадает с ним: аппарат является лишь его носителем. И воплощается он в этом аппарате способом в буквальном смысле транссубъективным.
Мне пришлось следовать путем, который вам, наверное, кратчайшим не показался. Но иметь его в виду вам нужно, если вы хотите понять то новое, что кибернетика нам дала, и в особенности — понятие сообщения.
Понятие сообщения, которым пользуются в кибернетике, с тем, что именуем мы сообщением в повседневной жизни, ничего общего не имеет. Это последнее всегда имеет какой-то смысл. Сообщение же кибернетическое — это последовательность знаков. А последовательность знаков всегда сводится к последовательности нулей и единиц. Вот почему то, что именуется единицей информации, то есть то, что служит мерой действенности тех или иных знаков, всегда соотносится с тем первичным устройством, которое именуется клавиатурой и которое воплощает собой не что иное, как чередование, альтернативу.
Послание включено внутри системы символов в простейшую сеть, состоящую из комбинаций встреч на основе унифицированного такта, то есть единицы, которая этот такт и есть.
Понятие информации, со своей стороны, ничуть не сложнее одной из табличек, которые я вам представлял.
00:0
01:0
10:0
11:1
Будем же исходить из этой таблички, прочесть которую можно следующим образом: для выигрыша два броска, или хода, должны иметь положительный результат. Это значит, что ожидание выигрыша равно для меня поначалу 1/4. Предположим, что я один бросок сделал. Если результат отрицательный, шансов у меня больше нет. Если он положительный, то у меня теперь один шанс из двух, 1/2. Это значит, что в ходе игры уровень моих шансов изменился в направлении возрастания.
Явления энергетические и природные всегда протекают в направлении выравнивания уровней. В то время как в мире сообщений и счисления вероятностей по мере роста информации разница уровней дифференцируется. Я не утверждаю, что она непременно увеличивается, потому что бывают случаи, когда она не увеличивается, но она, во всяком случае, не обязательно понижается и стремится, скорее, к увеличению.
Именно вокруг этого базового элемента и может организоваться все то, что именуем мы языком. Чтобы явился на свет язык нужны еще, правда, всякие маленькие штучки, вроде синтаксиса и орфографии. Но они даны нам с самого начала, ибо таблицы эти как раз и представляют собой такой синтаксис — именно поэтому и можем мы доверить машинам логические операции.
Другими словами, синтаксис предшествует в этой перспективе семантике. Кибернетика — это наука синтаксиса, именно она лучшее доказательство тому, что точные науки только и делают, что увязывают Реальное с синтаксисом.
Но тогда семантика, то есть все находящиеся в нашем распоряжении конкретные языки с их многозначностью, с их эмоциональным содержанием, с их человеческим смыслом — что они собой представляют? Не придется ли нам сказать, что семантика населена и обставлена человеческими желаниями?
Совершенно ясно, что смысл (sens) привносим в вещи именно мы. По крайней мере, для большинства вещей это так. Но справедливо ли будет утверждать, что все, циркулирующее в машине, смысла лишено вовсе? Конечно, для любого смысла слова смысл это справедливо не будет, так как чтобы сообщение было сообщением, оно должно быть не просто последовательностью знаков, а последовательностью знаков так или иначе ориентированных. Чтобы оно функционировало в соответствии с синтаксисом, необходимо, чтобы машина эта работала осмысленно в смысле целенаправленно. И когда я говорю машина, вы прекрасно понимаете, что не просто о маленькой коробочке идет речь — ведь когда я пишу на листке бумаги, когда проделываю преобразования над нулями и единицами, продукция эта тоже всегда ориентирована, к чему-то направлена.
Поэтому суждение, согласно которому человеческое желание, и только оно одно, вводит внутрь первоначального языка какой-то смысл, не является вполне справедливым. Доказательством служит то, что машина не выдает нам абсолютно ничего, кроме того, что мы от нее ожидаем. То есть не столько то, что нас интересует, сколько то, что мы заранее предвидели. И останавливается она ровно в том месте, где мы заранее решили, что она должна остановиться и где будет считан с нее определенный результат.
Принципы этой системы заложены уже в игре. Как могла бы игра возникнуть и продолжаться, не опирайся она на понятие шанса, то есть на своего рода чистое ожидание, что уже само по себе есть некоторый смысл?
Вот он, символ в чистейшей свой форме. Но уже в этой форме может, однако, встретиться нечто большее, чем просто ошибки синтаксиса. Ошибки синтаксиса способны породить лишь ошибки, они всего-навсего случайности. А вот неправильное программирование дает результаты ложные. Уже на этом уровне, таким образом, затронуты оказываются истинное и ложное как таковые. Что значит это для нас, аналитиков? С чем имеем мы дело в лице человеческого субъекта, который к нам обращается?
Речь (discours) его нечиста. Нечиста в смысле просто ошибок синтаксиса? Конечно, нет. Весь психоанализ как раз на том
по справедливости и основан, что извлечение из речей человека чего-то ценного — это вовсе не вопрос логики. По ту сторону этих речей — имеющих, конечно, свой смысл — ищем мы их другой, в другом смысле этого слова смысл — смысл, заложенный в символической функции, которая посредством этих речей сказывается. Одновременно иной, новый смысл получает при этом и само слово символ.
