«Маршал, скажите, что бы вы сделали, если бы один из ваших пациентов полностью прекратил общение с женой, с которой прожил двадцать четыре года? Что бы вы ему сказали?»
Как Эрнест и предполагал, Маршал встал на дыбы:
«Ваш кабинет — это единственное место, где я не должен быть психотерапевтом. Будьте последовательны. Вчера вы ругали меня за то, что я не позволяю заботиться о себе, а теперь пытаетесь заставить меня быть терапевтом даже здесь».
«Маршал, разве не глупо не использовать все средства, в том числе ваш опыт и ваши обширные познания в области психотерапии?»
«Я плачу вам за оказание квалифицированной помощи. Самоанализ меня не интересует».
«Вы называете меня экспертом, а сами отказываетесь прислушаться к мнению специалиста».
«Это уже софистика».
И снова Кэрол процитировала Эрнеста:
«Правда ли это, что вы не просто хотите, чтобы о вас позаботились? Можно ли сказать, что истинной вашей целью является автономия? Что вы хотите научиться заботиться о себе сами? Стать себе отцом и матерью?»
Маршал покачал головой, пораженный способностями Кэрол. Ему оставалось только задать себе вопросы, жизненно важные для выздоровления.
«Хорошо, хорошо. Вы хотите узнать, что случилось с моей любовью к Ширли? Как-никак, мы были отличными друзьями и любовниками с шестого курса. Итак, как и когда все это исчезло?»
Маршал попытался ответить на поставленные им самим вопросы: «Наши отношения начали портиться несколько лет назад. Кажется, когда наши дети вошли в подростковый возраст, Ширли потеряла покой. Обычное явление. Снова и снова она говорила, что не смогла самореализоваться, что меня полностью поглотила работа. Я думал, что проблемы будут решены, если она выучится на терапевта и мы с ней будем практиковать вместе. Но мой план дал обратный эффект. После аспирантуры она начала критиковать психоанализ. Она избрала для себя как раз те подходы, которые вызывают наибольшее мое неодобрение: еретические альтернативные духовно ориентированные методы, в частности ориентированные на восточные медитативные техники. Уверен, что она сделала это специально».
«Продолжайте, — подгоняла его Кэрол. — Определите круг важных вопросов, которые я должна вам задать».
Маршал нехотя выжал из себя еще несколько: «Почему Ширли никогда не пыталась узнать от меня тонкости психоаналитической терапии? Почему она сознательно игнорирует меня, противоречит мне? До Тассайары всего три часа езды. Я мог бы поехать к ней, рассказать ей о своих чувствах, попросить ее обсудить со мной ее выбор терапевтических подходов».
«Вы правы, но я говорю не об этом, — сказала Кэрол. — Эти вопросы касаются ее. А что вы можете сказать о себе?»
Маршал кивнул, словно показывая Кэрол, что она на правильном пути.
«Почему я так мало говорил с ней о том, что ее интересует? Почему я приложил так мало усилий — почему я вообще не старался понять ее?»
«Иначе говоря, — предположила Кэрол, — почему вы старались понять не ее, а ваших пациентов?»
Маршал опять кивнул: «Можно сказать и так».
«Можно?» — переспросила Кэрол.
«Да, вы действительно правы», — согласился Маршал.
«Какие еще вопросы вы задали бы пациенту в такой ситуации?»
«Я бы расспросил его о сексуальной сфере. Я бы поинтересовался, что произошло с его сексуальным «я». И с сексуальным Я его жены. Я бы спросил, хочет ли он вечно терпеть эту не приносящую удовлетворения ситуацию. Если нет, почему он не обратился к семейному психотерапевту? Хочет ли он развестись? Или же дело лишь в гордости и высокомерии — может, он просто ждет, когда его жена будет пресмыкаться, унижаться перед ним?»
«Отличная работа, Маршал. Попробуем найти ответы?»
Посыпались ответы. Маршал сказал, что испытывает к жене приблизительно такие же чувства, как и к Эрнесту. Оба причинили ему боль отрицанием его профессиональной идеологии. Несомненно, он чувствовал себя оскорбленным и нелюбимым. Он также не сомневался, что хочет, чтобы его успокоили, мечтает о потоке извинений и признании ошибок.
Сказав это, Маршал покачал головой и поспешно добавил: «Это говорит мое сердце и раненое честолюбие. Ум говорит другое».
«Что же он говорит?»
«Он говорит, что я не должен расценивать стремление ученика к независимости как личное оскорбление. Ширли свободна развивать свои собственные интересы. Равно как и Эрнест».
«И вы не должны их контролировать?» — спросила Кэрол.
«И это тоже. Помню, мой аналитик говорил мне, что я иду по жизни, словно играю в футбол. Безжалостные атаки, блокировки, движение вперед, навязывание оппоненту своей воли. Наверное, именно таким видела меня и Ширли. Но она не просто отвергала психоанализ как школу. Это было бы тяжело, но я бы смог смириться с этим. С чем я не смог смириться, так это с тем, что она выбрала самую еретическую ветвь психотерапии, самый легкомысленный, самый дурацкий подход. Я не сомневаюсь, что она преднамеренно и открыто издевается надо мной».
«То есть вы решили, что она издевается над нами из-за того, что она выбрала другой подход. А вы, соответственно, издеваетесь над ней ей в отместку».
«Это не ответные меры с моей стороны, а самостоятельные. Вы можете представить себе, как можно лечить пациентов с помощью цветочных композиций? Большей нелепости нельзя и придумать! Скажите честно, Кэрол, — это нелепо или нет?»
«Не думаю, что могу ответить на ваш вопрос, Эрнест. Я не слишком хорошо в этом разбираюсь, но мой друг — страстный поклонник икебаны. Он долгие годы изучал это искусство и говорит, что это принесло ему огромную пользу».
«Что вы имеете в виду — принесло огромную пользу?»
«Он уже много лет работает с терапевтами, в том числе с психоаналитиками, но говорит, что икебана помогла ему не меньше».
«Но вы так и не сказали мне, каким образом это помогает».
«Он говорил мне, что икебана спасает от тревожности — это оплот спокойствия. Дисциплина помогает ему сосредоточиться, дарит ощущение гармонии и равновесия.
Дайте-ка вспомнить… что он еще говорил? Ах да, икебана вдохновляет его, стимулирует креативность и дает выход эстетическому чувству. Вы поторопились с выводами, Маршал. Не забывайте, это древнее искусство, существующее несколько веков, у него десятки тысяч апологетов. Вы знали об этом?»
«Но терапия икебаной? Боже правый!»
«Я слышала об использовании в терапии поэзии, музыки, танца, искусства, медитации, массажа. Вы же сами говорили, что уход за бонсаем спасал ваш рассудок в эти тяжелые дни. Неужели вы не можете предположить, что построенная на искусстве икебаны терапия сможет оказаться эффективной в определенных случаях?»
«Думаю, именно это Ширли и пытается доказать в своей диссертации».
«Успешно?»
Маршал покачал головой и ничего не сказал.
«Могу предположить, это значит, что вы никогда не спрашивали ее об этом?»
Маршал едва заметно кивнул. Он снял очки и отвел глаза — он всегда так делал, когда ему было стыдно.
«Итак, вам кажется, что Ширли издевается над вами, а она чувствует…» Кэрол жестом предложила Маршалу закончить ее фразу.
Молчание было ей ответом.
«Она чувствует…?» — повторила Кэрол, приложив ладонь к уху.
«Что я не ценю ее. Считаю ее несостоятельной», — едва слышно ответил Маршал.
Вновь воцарилось молчание. Наконец, Маршал произнес: «Хорошо, Кэрол. Я признаю свою ошибку. Я все понял. Мне многое нужно сказать ей. И что же мне теперь делать?»
«Мне кажется, вы знаете ответ на свой вопрос. Вопрос перестает быть вопросом, если ты знаешь ответ. Мне кажется, что все предельно ясно».
«Ясно? Ясно? Может быть, вам и ясно. Что вы имеете в виду? Скажите. Мне нужна ваша помощь».
Кэрол молчала.
«Скажите, что я должен делать?» — повторил Маршал.
«А что бы вы сказали пациенту, который притворяется, что не знает, как ему поступить?»
«Черт бы вас побрал, Кэрол, перестаньте строить из себя психоаналитика и скажите мне, что я должен делать!»
«Как бы вы отреагировали на такое заявление?»
«Черт побери, — простонал Маршал, обхватив голову руками и покачиваясь взад-вперед. — Я создал монстра. Жалость. Жалость. Кэрол, вам знакомо слово «жалость»?»
Кэрол, как и советовал Эрнест, твердо стояла на своем: «Вы снова сопротивляетесь. Время — деньги. Давайте же, Маршал! Что бы вы сказали такому пациенту?»
«Я бы сделал то же, что и всегда: я бы проинтерпретировал его поведение. Я бы сказал ему, что потребность в подчинении, преклонение перед авторитетом настолько сильны, что он отказывается прислушаться к своему разуму».
«Итак, вы знаете, что должны делать».
Маршал покорно кивнул.
«А когда вы должны сделать это?»
Маршал снова кивнул.
Кэрол посмотрела на часы и встала: «Сейчас без десяти три, Маршал. Наше время вышло. Мы с вами сегодня хорошо поработали. Позвоните, когда вернетесь из Тас-сайары».
