— Нет, — ответили они.
— Но как же, отцы мои. если этой способности чего — нибудь не хватает, разве вы назовете ее ближайшей и разве скажете вы, например, что человек ночью и безо всякого света имеет ближайшую способность видеть?
— Да, разумеется, он имеет ее, по нашему мнению, если он не слеп.
— Пусть будет так, — сказал я им, — но г — н Лемуан понимает это совсем наоборот.
— Действительно, — сказали они, — но мы понимаем это так.
— Я с этим согласен, — сказал я им, — потому что никогда не спорю из — за слова, лишь бы меня предупредили, какой смысл ему придают[69]. Но, отсюда, я вижу, что когда вы говорите, что все праведные имеют всегда ближайшую способность молиться Богу, вы подразумеваете, что им нужна еще и новая помощь, без которой они никогда не станут молиться.
— Вот это отлично, вот это отлично, — ответили мне отцы, обнимая меня, потому что им нужна, кроме того, действенная благодать, которая дана не всем и которая определяет их волю к молитве, и отрицать необходимость этой действенной благодати для возможности молиться — ересь.
— Вот это отлично, — сказал я в свою очередь, — но, по — вашему, янсенисты — католики, а г — н Лемуан — еретик: янсенисты ведь говорят, что праведные имеют способность молиться, но что действенная благодать все — таки необходима, и это вы одобряете, а г — н Лемуан считает, что праведные молятся без действенной благодати, и это вы осуждаете.
— Да, — сказали они, — но г — н Лемуан называет эту способность ближайшею способностью.
— Как, отцы мои, — сказал я, — да ведь это значит играть словами: сказать, что вы согласны, потому что употребляете одни и те же слова, когда вы понимаете их в противоположном смысле.
Мои отцы ничего не ответили, и как раз в это время прибыл мой последователь г — на Лемуана; это показалось мне' чрезвычайно счастливым стечением обстоятельств, но потом я узнал, что встречи их не редкость и что они находятся в беспрерывных сношениях друг с другом.
Итак, я сказал последователю г — на Лемуана:
— Я знаю Человека, который говорит, что все праведники всегда имеют способность молиться Богу, но тем не менее никогда не станут молиться без действенной благодати, которая определяет их волю и которую Бог не всегда дает всем праведным. Еретик ли он?
— Подождите, — сказал мне мой ученый, — вы можете меня поймать врасплох. Пойдем потихоньку, distinguo[70] если он называет это ближайшей способностью, он — томист и, следовательно, католик; если нет, он — янсенист и, следовательно, еретик.
— Он не называет ее ни ближайшей, ни не ближайшей, — сказал я.
— Следовательно, он еретик, — ответил он, — спросите вот хоть этих отцов.
Я не стал спрашивать их решения, потому что они выражали уже свое согласие движением головы, но сказал им:
— Он отказывается допустить это слово ближайшая, потому что его не хотят объяснить.
На это один из отцов хотел привести свое определение, но последователь Лемуана прервал его, сказав:
— Вы что же, хотите снова начать наши препирательства? Разве не уговорились мы не объяснять этого слова ближайшая и употреблять его. не говоря, что оно значит?
Якобинец согласился. Благодаря этому я проник в их замысел и, вставая, чтобы уйти, сказал им:
— По правде говоря, отцы мои, я сильно опасаюсь, что все это — чистое крючкотворство, и. что бы там ни вышло из ваших заседаний, я смело могу вам предсказать, что, когда цензура будет постановлена, мир в Сорбонне не наступит. Ведь когда постановят, что должно произносить слоги бли — жай — ша — я, то для всех очевидно, что, если их не объяснять, каждый из вас будет приписывать победу себе. Якобинцы скажут, что это слово понимается в их смысле, г — н Лемуан скажет — в его. и таким образом выйдет еще гораздо больше споров при его истолковании, чем было при введении; в конце концов ведь не было бы большей опасности принять его безо всякого смысла, так как вредить оно может только своим смыслом. Но ведь это же недостойно ни Сорбонны, ни теологии — употреблять двусмысленные и обманчивые слова, не объясняя их. Скажите же наконец, пожалуйста, в последний раз, во что я должен веровать, чтобы быть католиком.
— Нужно говорить, — ответили они мне все разом, — что все праведные имеют ближайшую способность, отвлекаясь от всякого смысла: absirahendo a semu ihomistarum et а sensu aliorum Lheologorum.
— Это значит, — сказал я, расставаясь с ними, — что нужно произносить это слово губами[71], под страхом прослыть еретиком. Ведь разве это слово Писания?
— Нет, — сказали они.
— Значит, оно взято из отцов церкви, соборных или папских постановлений?
— Нет.
— Из св. Фомы?
— Нет.
— Какая же тогда необходимость говорить его, раз оно не располагает ни источником, к авторитету которого могло бы апеллировать, ни каким — либо самостоятельным смыслом.
— Вы упрямы — ответили они, — вы станете его произносить или будете еретиком, и г — н Арно также, потому что мы — большинство; а если понадобится, мы приведем столько францисканцев, что поставим на своем.
Я только что расстался с ними на этом последнем доводе и пишу Вам, чтобы Вы знали, что ни об одном из нижеследующих пунктов и речи нет, и что ни та, ни другая сторона не осуждает их. 1. Благодать дана не всем людям. 2. Все праведные имеют способность исполнять заповеди Божии. 3. Им необходимо, тем не менее, для совершения их и даже для молитвы иметь действенную благодать, которая определяет их волю. 4. Эта действенная благодать не всегда дается всем праведным и зависит только от милосердия Божьего. Так что опасность грозит только бессмысленному слову ближайшая.
Блаженны народы, не ведающие его! Блаженны те, кто предшествовал его появлению. Я ведь не вижу никакого средства против него, если члены Французской Академии[72] своим властным словом не изгонят из Сорбонны этого варварского слова, которое вызывает столько раздоров. Иначе цензура, по — видимому, неизбежна; но я вижу, что единственное зло, которое она причинит — это то, что такие приемы внушают презрение к Сорбонне, которое лишит ее авторитета, столь ей необходимого в других случаях.
Между тем я предоставляю Вам свободу держаться или не держаться этого слова ближайшая, потому что я слишком люблю Вас, чтобы преследовать под этим предлогом. Если рассказ этот Вам понравится, я буду продолжать сообщения о том, что произойдет.
О довлеющей благодатиПариж, 29 января 1656 г.
Милостивый Государь!
Когда я запечатывал предыдущее письмо к Вам, меня навестил г — н N, наш давнишний друг; это — величайшее счастье для моего любопытства, потому что он весьма осведомлен в современных вопросах, знает в совершенстве тайну иезуитов, у которых он принят во всякое время и знаком с самыми важными из них. Переговорив о том, что его привело ко мне, я попросил его объяснить в немногих словах спорные пункты обеих сторон.
Он тотчас же удовлетворил меня и сказал, что главных пунктов два: первый касается ближайшей способности, второй — довлеющей благодати. Первый я выяснил вам в предыдущем письме, а в этом буду говорить о втором.
Итак, одним словом, я узнал, что различие их мнений о довлеющей благодати состоит в следующем: иезуиты утверждают, что существует благодать, данная всем людям кообще и подчиненная свободной воле таким «образом», что, последняя по своему произволу, делает ее действенной или недейственной, причем никакой новой помощи от Бога не нужно, и с Его стороны нет ни в чем недостатка для того, чтобы действовать с успехом: они и называют ее довлеющей, потому что она довлеет для действия. Янсенисты же, напротив, утверждают, что нет никакой благодати, действительно довлеющей, которая не была бы и действенной, т. е. что все те благодати, которые не определяют волю к успешному действию, недостаточны для того, чтобы действовать, поскольку, по их словам, без действенной благодати люди не действуют никогда. Вот в чем их разногласие.
Излагая затем учение новых томистов, он сказал мне:
— Странное это учение. Согласно с иезуитами, они допускают довлеющую благодать, данную всем людям; но. несмотря на это. утверждают, что при одной только этой благодати люди никогда не действуют, и, чтобы они могли действовать, нужно, чтобы Бог даровал им действенную благодать, которая окончательно определяет волю их к действию и которую Бог посылает не всем.
— Так что, по данному учению, — сказал я ему, — упомянутая благодать, будучи довлеющей, при этом не довлеет.
