Итак, порицание может быть безгрешным, а может стать и грехом, если мы говорим о плохом поступке с пристрастием, без любви, без сострадания к ближнему. Осуждению же мы предаемся, когда, например, называем человека блудником, лгуном или негодяем. В этом случае мы говорим уже о самом человеке, характеризуем состояние его души и даже в какой-то мере берем на себя дерзость определять его дальнейшую участь.
Авва Дорофей приводит историю об одном святом, который сказал как-то о своем брате: «Ах, худо он поступил!» Сказал кротко, по-монашески, но внутренне, видимо, все-таки осудил брата. А тот вскоре умер. И вот этому святому является ангел с душой почившего брата и говорит: «Господь послал меня к тебе, чтобы спросить, что же делать с этой душой? Куда отправить ее – в рай или в ад?» Старец ужаснулся своему поступку и все оставшееся время жизни провел в слезах, стенаниях и безмерных трудах, молясь Богу, чтобы Он простил ему этот грех. Лишь после этого, пав к ногам ангела, он наконец получил прощение…
Третья, наивысшая степень осуждения – это уничижение ближнего. При этом человек не только осуждает брата своего, но гнушается им и отвращается от него, как от мерзости. Это намного хуже осуждения и гораздо пагубнее для нашей души.
Все эти степени последовательно сменяют друг друга в душе человека; сначала он привыкает к одному, потом к другому, раз от разу переходя все в худшее состояние. Но осуждение таит в себе и другую грозную опасность: этот грех, как гнойник, рано или поздно непременно прорывается наружу и как зараза распространяется между людьми. Осуждение требует публичности, поэтому мы всегда судим коллективно, испытывая величайшее искушение поделиться со всеми размышлениями о том, какие скверные люди нас окружают, мешая нам жить по-человечески! Люди, заразившиеся грехом осуждения, встречаясь друг с другом, после первых слов приветствия, как по команде, начинают осуждать других. Даже сознавая, что поступают скверно, остановиться они не могут. Это – один из симптомов того, что грех глубоко укоренился в их сердцах.
Святые Отцы отмечают, что обычно мы в других осуждаем, прежде всего, то, что присуще нам самим. В себе же мы не видим этого в силу нашей духовной слепоты и греховности. Если человек по своей природе целомудрен и чист, он никогда в другом нечистоты не заметит. Его не коснется никакой нечистый взгляд; он не смутится и не обратит внимания, если кто-то посмотрит на него «не так». Более того, блудник никогда не остановит свой взгляд на человеке, не подверженном порче.
Тот, кто осудил другого, в следующий раз сам вряд ли удержится перед таким же искушением: он лишил себя власти над самим собой, перестал собою владеть. Право суда, дарованное ему Богом с тем, чтобы судить себя самого, он употребил на осуждение другого.
Известна афонская история о нерадивом монахе, который долго прожил в монастыре, ничего не делая: на правило не ходил, посты не соблюдал, послушания исполнял абы как. И вот лежит он на смертном одре, и все окружающие тяжко вздыхают:
– Как же ты, бедненький, предстанешь пред Господом?
А монах – весел и радостен. Ему говорят:
– Ты хоть покайся, поплачь о себе!
А он отвечает:
– А что мне плакать? Я нисколько не боюсь смерти, потому что знаю: Господь простит меня.
– Как же тебя простить, если ты жил неблагочестиво?
– Господь же сказал: Не судите, да не судимы будете (Мф. 7: 1). В монастыре я понял, что молиться не умею, поститься не могу, все у меня из рук валится. Тогда я решил: постараюсь никого не осуждать – и пытался придерживаться этого правила. И знаете, братья, так никого никогда и не осудил! Поэтому Господь меня простит.
Монах умер с просветленным лицом, и было возвещено братии, что он попал в рай. Только благодаря тому, что никогда никого не осуждал…
Далее авва Дорофей говорит, что всякое замеченное нами прегрешение должно покрываться нашей любовью, нашим снисхождением. Вспомним: приближаясь друг к другу, мы все вместе приближаемся к Богу, но, удаляясь от Господа, неминуемо удаляемся и друг от друга. В этом случае нашей участью становится взаимное осуждение. Поверьте, этот суд гораздо страшнее того, который мы называем Страшным… Авва Дорофей учит, что человеческий суд – всегда неправеден. Всегда! Как только мы вынесли свой вердикт, будьте уверены: мы ошиблись.
В книге аввы Дорофея впервые приводится знаменитая схема. Авва говорит, что мы должны представить себе круг, олицетворяющий Вселенную, в центре которого находится Господь – Сердцевина Мироздания. Если на окружности мы расположим некие точки, обозначающие нас самих, а от этих точек проведем радиусы к центру круга, то увидим, что чем ближе человек к Богу, тем ближе он становится к другим людям и, наоборот, удаляясь от Господа, он тем самым удаляется и от своих ближних…
Размышляя о грехе осуждения, мы обратили внимание на то, что замечаем в ближних прежде всего те пороки, которым подвержены сами. По словам отца Александра Ельчанинова (1881–1934), когда Христос говорит: Если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное (Мф. 18:3), – Он хочет, чтобы мы действительно смотрели на мир глазами детей, потому что те никого не осуждают. Трудно себе представить, чтобы ребенок мог увидеть развращенность другого человека, потому что он сам чист.
Заповедь не прикасаться к древу познания добра и зла была дана Адаму не случайно. Сам Господь постоянно общался с ним, предоставляя ему возможность возрастать в добре. Ведь добро и зло познаются по-разному: если добро познается причащением ему, вкушением его, приобщением к нему, соединением с ним, то зло таким образом познаваться не должно. Зло должно нами познаваться исключительно для того, чтобы мы могли с ним бороться. Адаму, еще не вкусившему добра, не приобщившемуся к нему во всей полноте, нельзя было познавать зло в любом его виде, и уж тем более посредством вкушения этого зла. Человек для того и был создан, чтобы зло победить. Именно для этого и воплотился Христос в полноте Своей человеческой природы. Ведь Господь и так всесилен, Он мог бы победить зло, просто отменив его…
Это древо познания добра и зла можно было бы назвать древом различения добра и зла и древом победы добра над злом. «Нельзя» еще не означает «плохо». Нож остер, молоток тяжел, но из этого отнюдь не следует, что они плохи, просто эти предметы представляют опасность для тех, кто не умеет ими правильно пользоваться.
Зло существует, и сатана должен был быть побежден свободным творением Божиим, потому что и сам он является творением, наделенным свободной волей и осознанно избравшим зло. Победу над ним призван был одержать человек, но не сделал этого, и за него этот подвиг совершил Сам Господь, воплотившийся Богочеловек Иисус Христос.
Пытаясь познавать добро и зло, в равной степени приобщаясь к ним, мы искажаем собственную природу, в результате чего добро исчезает, а торжествует зло. То, чем побеждается зло в человеке, называется самоукорением.
Авва Дорофей пишет: « Исследуем, братия, отчего происходит, что иногда кто-либо, услышав оскорбительное слово, не обращает на него внимания и переносит оное без смущения, как будто вовсе и не слыхал его; иногда же, как только услышит, тотчас смущается. Какая причина такого различия? И одна ли причина этого различия или многие? Я нахожу, что это имеет многие причины, но есть одна, <…> рождающая все другие причины. И скажу вам, как [это бывает]. Во-первых, случается, что иной после молитвы или доброго упражнения находится, <…> в добром расположении духа и потому снисходит брату своему и не смущается [его словами]. Случается также, что иной имеет пристрастие к кому-нибудь и потому без огорчения переносит все, от него наносимое. Бывает также, что иной презирает желающего оскорбить его и потому не обращает внимания на его обиды, не считает его за человека и потому не вменяет ни во что все, что тот говорит или делает. <…>
В общежитии, прежде моего удаления оттуда, был один брат, которого я никогда не видал смутившимся, или скорбящим, или разгневанным на кого-либо, тогда как я замечал, что многие из братии часто досаждали ему и оскорбляли его. А этот юноша так переносил [оскорбления] от каждого из них, как будто никто вовсе не смущал его. Я же всегда удивлялся чрезвычайному незлобию его и желал узнать, как он приобрел сию добродетель. Однажды отвел я его в сторону и, поклонившись ему, просил его сказать мне, какой помысл он всегда имеет в сердце своем, что, подвергаясь оскорблениям или перенося от кого-либо обиду, он показывает такое долготерпение. Он отвечал мне презрительно, без всякого смущения: «Мне ли обращать внимание на их недостатки или принимать от них [обиды] как от людей? Это – лающие псы» [14] .
Если человек лишь внешне демонстрирует мирное устроение души, а внутри наполнен такой гордыней, что и людьми не желает назвать укоряющих его, он всегда найдет оправдание любому своему поступку. Действительно, стоит ли обращать внимание на «лающих псов»? Но если человек искренне считает себя ниже других и укоряет лишь самого себя, тогда ему действительно присуще мирное устроение.
