Каждый человек носит внутри себя один неизбежный вопрос: «Неужели я умру?» Против этого утверждения восстает все человеческое естество, жаждущее жизни; но здесь же, рядом – ясное понимание того, что первый шаг младенца есть первый шаг к его смерти…
Неизбежность смерти и невозможность приложить к своей личности этот страшный факт рождают серьезную проблему, которая разрешается религиозной верой в бессмертие души.
В древних языках – иврите, древнегреческом, латыни – слово «душа» происходит от глагола «дышать»: этим подчеркивается, что душа есть нечто тонкое, едва уловимое, однако именно невидимая душа оживляет физическое тело: пока дышит человек, он живет. В древних текстах нередко словом «душа» назывался человек: ведь душа и есть самое главное сокровище человека: какая польза человеку, если он приобретет весь мир, о душе своей повредит? или какой выкуп даст человек за душу свою? – говорит Иисус Христос в Евангелии (Мф. 16, 26). В Библии слово «душа» – синоним внутреннего «я» человека, которое сохраняется и после смерти тела.
Вот как описывает природу души преподобный Иоанн Дамаскин: «Душа есть сущность живая, простая и бестелесная; невидимая, по своей природе, телесными очами; бессмертная, одаренная разумом и умом, не имеющая определенной фигуры… Что глаз в теле, то и ум в душе. Душа есть существо свободное, она доступна изменению со стороны воли».
Любое действие, любое сказанное слово налагает определенный отпечаток на душу. Ежедневно и ежеминутно совершая выбор между добрым и злым, душа с каждым годом все более определяется в своей направленности: из малых дел рождаются великие свершения, а даже малая ложь открывает широкие врата для потоков нечистоты. По единогласным свидетельствам тех, кто переживал состояние клинической смерти, в момент кончины вся жизнь проносится перед глазами, словно кинофильм: что это, как не зрение собственной души, на которой отпечаталось все, чем она жила?
Пословица «чужая душа – потемки» не так уж проста: у души действительно есть глубина, недоступная постороннему взору. Именно на этой потаенной глубине находится центр личности, сердцевина – сердце, но не физический, а духовный орган средоточия всей человеческой жизни. Именно это сердце задает определенный тон жизни: от озлобленного сердца исходят помышления лукавства, предательства, обиды; жестокое сердце все видит сквозь призму собственной злобы.
«– Что ты хнычешь? – спросил Кай. – Какая ты сейчас некрасивая! Фу! – закричал он вдруг. – Эту розу точит червь! Посмотри, а та совсем кривая! Какие гадкие розы! Ничуть не лучше ящиков, в которых они торчат!»
«Все доброе и прекрасное почти исчезало, но все ничтожное и отвратительное особенно бросалось в глаза и становилось еще безобразнее. Чудесные пейзажи казались вареным шпинатом, а лучшие из людей – уродами; чудилось, будто они стоят вверх ногами, без животов, а лица их так искажались, что их нельзя было узнать»…
Но стоило прикоснуться этой обмороженной душе к горящему любовью сердцу – и лед растаял, кривизна греха упала с глаз, и обновленной в покаянных слезах душе снова предстал мир Божий во всей своей красоте.
«Кай и Герда взялись за руки и вышли из дворца. Они говорили о бабушке и розах, что росли дома под самой крышей. И повсюду, где они шли, стихали буйные ветры, а солнышко выглядывало из-за туч… Кай и Герда вошли в город, в котором жила бабушка; потом они поднялись по лестнице и вошли в комнату, где все было по-старому: часы тикали: “тик-так”, а стрелки все так же двигались. Но проходя в дверь, они заметили, что выросли и стали взрослыми. Розы цвели на желобке и заглядывали в открытые окна. Бабушка сидела на солнышке и вслух читала Евангелие: “Если не будете, как дети, не войдете в Царствие Небесное!”
…Так сидели они, оба уже взрослые, но дети сердцем и душою, а на дворе стояло теплое, благодатное лето».
Ведь только дарованной Богом любовью – горячей, искренней, самоотверженной, как у Герды, – и можно сложить слово «вечность» – то самое слово, которое никогда не получится у Снежной Королевы…
Протоиерей Павел Великанов
…Но объясни, что значит грех,
И смерть, и ад, и пламень серный…[9]
С этих строк Бориса Пастернака и хочется начать наши размышления о грехе, одном из ключевых понятий религии и в то же время одном из наиболее сложных.
Что такое грех? Ошибка, порой жуткая по своим последствиям? Заблуждение? Дурной путь к доброй цели? Или, быть может, грех – это синоним вины, которая гложет душу и не дает покоя? А может, все гораздо проще: каждому времени и каждому народу свойственны свои грехи, точнее, поступки, которые считаются грехом, и поэтому само понятие греха – не более чем человеческая условность, которой можно пренебречь? Да и можно ли вообще найти какой-то однозначный критерий, по которому можно судить – что есть грех, а что – нет?
«Если Бога нет – все позволено». Если Бога нет, то нет и греха. Потому что относительность добра и зла становится абсолютной. Но откуда тогда у поэта, вполне далекого от благонравия, вдруг из глубины души вырывается:
Я хочу при последней минуте
Попросить тех, кто будет со мной, —
Чтоб за все за грехи мои тяжкие,
За неверие в благодать
Положили меня в русской рубашке
Под иконами умирать…[10]
Перед лицом смерти наши размышления об относительности греха становятся не просто нелепыми. Они оказываются подлыми. С.И. Фудель в своих воспоминаниях пишет: «Женщина умирала в больнице, в коридоре, и все никак не могла умереть, заживо разлагалась. Родных не было, никого не было. Наконец, ночью позвала одну няню, которая ее жалела, и велела слушать ее исповедь. Исповедь была страшная, за всю жизнь, а священника нельзя было позвать. Няня исповедь записала и утром отнесла в церковь, а к вечеру женщина умерла». Этот случай – свидетельство тому, что грех – не мысленная фикция или общественный предрассудок, а нечто, что может существенно влиять и на жизнь, и на саму смерть.
Мы говорили о том, что летопись истории человечества начинается с греха Адама и Евы. Этот грех заключался в противопоставлении своей воли воле Творца. С тех давних пор и по сей день есть только два вида людей – те, кто говорит Богу: «Да будет воля Твоя», и те, кому Бог говорит: «Да будет воля твоя». В итоге каждый получает то, что хочет на самом деле. По своей глубинной сути грех есть утверждение себя самого по отношению к Богу и другим людям. Настоящая любовь – это всегда память и забота о другом. Грех же, наоборот, есть «память о себе» и забвение других. Грех прародителей поселил в человеческих сердцах сладкий яд самолюбия, который занял место Бога. Источник человеческой жизни оказался отравленным в самом истоке, и последующие поколения лишь примешивали к нему собственную нечистоту. Муть греха настолько срослась с человеческой природой, что стала считаться естественной и неотъемлемой. Поэтому и потребовалось обновить источник особым, сверхъестественным образом. Этим источником стал второй Адам, Иисус Христос, Который Своим Рождением, Крестной смертью и Воскресением победил то, что прежде всегда приводило человека ко греху: страх страдания и страх смерти. Христос стал новым источником, приобщаясь Которому, верующие обретают силу не только противостоять греху, но и окончательно побеждать его в себе.
В повести-притче английского писателя Клайва Льюиса «Расторжение брака» есть такой эпизод. Ученик не может понять участи женщины, оказавшейся в аду. И он говорит своему учителю:
«– Мне кажется, ей не за что гибнуть. Она неплохая, просто глупая, говорливая, старая и привыкла ворчать. Ей бы заботы и покоя, она бы и стала лучше.
– Да, она была такой, как ты говоришь. Может, она и сейчас такая. Тогда она вылечится, не бойся. Тут все дело в том, сварливый ли она человек.
– А какой же еще?
– Ты не понял. Дело в том, сварливый она человек или одна сварливость. Если остался хоть кусочек человека, мы его оживим. Если осталась хоть одна искра под всем этим пеплом, мы раздуем ее в светлое пламя. Но если остался один пепел, дуть бесполезно, он только запорошит нам глаза.
– Как же может быть сварливость без человека? – Потому и трудно понять ад, что понимать почти нечего, в прямом смысле слова. Но и на Земле так бывает. Давай вспомним: сперва ты злишься, и знаешь об этом, и жалеешь. Потом, в один ужасный час, ты начинаешь упиваться злобой. Хорошо, если ты снова жалеешь. Но может прийти время, когда некому жалеть, некому даже упиваться. Сварливость идет сама собой, как заведенная…»[11] Именно в этом и состоит весь ужас греха: отрывая человека от Бога, источника жизни, грех становится как бы второй природой, на самом же деле – паразитом, высасывающим жизнь и взамен дающим только иллюзию счастья…
Как же устоять перед грехом? Есть ли способ избежать его коварных сетей, расстеленных повсюду? Ответом для нас пусть станут строки Владислава Ходасевича:
