В такой же мере богат содержанием — по тому времени, конечно, — и другой труд Белона, его сочинение о рыбах, которое было сначала издано на латинском языке, а вскоре появилось и на французском. В этом произведении речь шла вообще о земноводных животных, а не только о рыбах; при этом к числу рыб отнесены такие животные, как лягушка, крокодил, даже бобр.
Современный зоолог найдет в сочинениях Белона, разумеется, много неверного. Но для XVI века, для эпохи, когда впервые закладывался по-настоящему фундамент нового, небогословского естествознания, труды Белона представляли ценный вклад в развивающуюся науку. Этого не могли не отметить церберы церкви, защитники освященной веками старины. Они начинают преследовать талантливого ученого. Да иначе и быть не могло. Ведь Белон опровергает и вышучивает большинство басен, касающихся различных животных в «священном писании» и «житиях» святых. Белон позволяет себе поместить в своей книге рисунок скелета птицы рядом с рисунком человеческого костяка, и это наводит на подозрение, что он берет на себя смелость уподоблять человека, «это специальное создание творца», другим тварям земным. Белон полон вольнолюбивых дум и мечтаний. Он человек нового закала, а такие люди считались «опасными» и для церкви и для светских властей. Белона преследуют и сажают в тюрьму. Из тюремной камеры он выходит лишь после того, как один из его почитателей внес за заключенного большой выкуп. Но всего лишь несколько лет Белон смог продолжать свои научные работы: даровитый французский ученый погиб от руки неизвестного убийцы, напавшего на него из-за угла. Белону было тогда всего лишь сорок семь лет…
А вот другой ученый той же эпохи. Он много даровитее Белона. Это — основатель новой анатомии Андрей Везалий (1514–1564).
Благодаря блестящим способностям Везалий стал профессором в Падуе (Северная Италия), когда ему исполнилось всего лишь двадцать три года. Лекции свои читал он живо, увлекательно. Аудитория его всегда была полна слушателей: их привлекала не только вдохновенная речь молодого ученого, но и то, что он сопровождал лекции наглядной демонстрацией препарированных животных и человека. Семь лет спустя он напечатал эти лекции, снабдив их великолепными рисунками, которые были художественно исполнены одним из крупных живописцев того времени. Труд этот назывался очень просто: «Семь книг о строении человеческого тела», но он заключал в себе всю анатомическую мудрость эпохи, выдвинувшей Везалия…
В чем же особая заслуга этого труда? И чем, собственно, провинился автор его перед церковью?
Учение Везалия о строении человеческого тела было построено на личных наблюдениях этого ученого — на том, что видел и изучил он сам на трупах людей и животных. До этого в вопросе о строении человеческого тела ученые слепо придерживались тех взглядов, которые установил известный римский врач и анатом Гален, живший за 1350 лет до Везалия.
Везалий не отрицал того, что Гален был действительно великий ученый. Но Гален многого не знал, потому что трупов людских не вскрывал и о строении человеческого тела судил на основании того, что видел у собак и обезьян. Отсюда — недомолвки и ошибки, которые обнаружил и исправил Везалий. Как! Находить ошибки у Галена? Исправлять великого анатома древности?! — восклицали ученые — поклонники всякой старины. И их горячо поддержали богословы.
Везалий
Везалий открыл в строении человеческого тела много такого, о чем ни в науке до него, ни тем более в Библии и у «отцов церкви» не говорилось. С другой стороны, его исследования не подтвердили многих измышлений «священного писания». Там, например, говорится, что Еву бог создал из ребра Адама; стало быть, у мужчин должно быть с одной стороны не 12, а 11 ребер. На самом же деле у мужчин по этой части все обстоит вполне благополучно: и справа и слева у них по 6 пар ребер. Другой пример еще эффектнее: многие богословы средних и начала новых веков предполагали, что у человека имеется особая, несгораемая косточка и что она именно и дает толчок к воскресению тела в день страшного суда, когда перед верховным судьей должны будут предстать все: и мертвые и живые, и грешники и праведники.
Гален
Везалий, мастер в деле научных находок, такой заветной кости не нашел и заявил: пусть сами богословы решают, существует она или не существует, — им это виднее, а стало быть, им и книги в руки. Этот уклончивый ответ, данный из нежелания навлечь на себя громы инквизиции, все же не помог знаменитому ученому избавиться от преследований церкви, и много споров пришлось выдержать ему по вопросу, идет или не идет его анатомия вразрез с учением церкви.
«Отцы церкви» считали рассечение трупов святотатством. Невежественная толпа могла кончить самосудом с человеком, который занимался таким «неугодным богу» делом. Положение Везалия было тяжелое, опасное. Пока Везалий считался придворным врачом испанского короля, церковь смотрела сквозь пальцы на его «предосудительные» занятия. Когда же его покровитель умер, а на престол вступил известный ханжа и изверг Филипп II, положение Везалия значительно ухудшилось. Руки церковников были свободны. Языки развязались. Клевета и науськивания полились широким грязным потоком. А тут еще, на несчастье, случилась какая-то неудача с одним больным. И Везалия обвинили в том, что он анатомировал живого человека. Убийственное обвинение! Оставить виновного безнаказанным — значит поощрить его на дальнейшие богомерзкие дела — так решила церковь. И Везалия вынудили отправиться в «святые места» замаливать свои «тяжкие грехи». Какова была его дальнейшая судьба: умер ли он в изгнании или погиб, как гласит молва, вместе с потерпевшим крушение кораблем, на котором ехал в святую землю, — неизвестно…
Так или иначе, но бесспорно одно: преждевременно оборвалась жизнь высокодаровитого человека, оказавшего науке колоссальные услуги, и оборвалась не случайно, а под напором невежества, клеветы и гонений. А сколько таких жертв принесено на алтарь науки! Сколько людей, одаренных светлым умом, горячим стремлением к истине и яркой гениальностью, погибли раньше времени, отвергнутые церковью!
Вот еще один из отверженных. Это Авреол Теофраст Парацельз из Хохенхайма.
Родился Парацельз в 1493 году, а умер сравнительно молодым, сорока восьми лет, в 1541 году.
Это был замечательный во всех отношениях человек, беспокойная, ищущая натура. Он был влюблен в мир, мечтал проникнуть мыслью в самое сердце природы и поведать людям все ее тайны. Он не книжник, хотя прочел и знает много книг. Гонимый какою-то страстью все видеть, он путешествовал из города в город по своей любимой Швейцарии, побывал и в других странах и всюду присматривался к жизни людей: к их быту, знаниям, искусству. «Кто хочет изучить природу вдоль и поперек, тот должен пройти все книги ее собственными ногами», — говорил он. «Путь мой, — добавлял он при этом, — озарен светом самой природы, а не „аптечной лампочки“, при тусклом, коптящем свете которой профессора-схоласты высиживают свои толстые, никому не нужные труды».
Невзирая на острую нужду, Парацельз успешно окончил университет и добился звания доктора медицины. Лекции свои он читал великолепно. Студенты, к которым он, вопреки принятому тогда обычаю, обращался на родном языке, слушали его с восторгом. Все привлекало в нем: и обширные познания, и взлет смелой мысли, и его сочная, образная речь, насыщенная то добродушно-острыми, то ехидными, ядовитыми словечками по адресу богословов и напыщенных ученых.
Его неисчерпаемая любовь к науке и глубокая вера в ее торжество завораживали тех, кто был юн душой и исполнен тяги к знанию, и, наоборот, раздражали тех, кто цепко держался за старое и, как чумы, страшился всяких новшеств. Могли ли, в самом деле, богословы, заморозившие свою мысль на догматах веры, и профессора, приученные думать по указке свыше, могли ли они не беситься, когда до слуха их доносились такие, например, речи:
«Небо, усеянное светилами, не нуждается ни в ком и ни в чем для управления теми явлениями, которые в нем происходят: оно „само себе астроном“».
«Все тела природы, и мертвые и живые, и естественные и создаваемые человеком, возникали и продолжают возникать из „первичной материи“, состоящей из „землистых веществ“».
«„Землистые вещества“, входящие в состав земли и неприглядные с виду, таят в себе все формы и все краски. Приходит весна, а там и лето, и земля обнаруживает все скрытые в ней цвета и формы. Разве древесная листва различных тонов и оттенков, разве травы и цветы, одевающие пестрым ковром поля, не рождены „землистыми веществами“ нашей планеты?»
«Алхимия — великая наука; она помогает человеку создавать множество необходимых ему в жизни предметов. Но „философский камень“, над получением которого ломают себе голову алхимики, вещь фантастическая: задача алхимии не в отыскивании философского камня, а в том, чтоб изготовлять лекарства для излечения больных».
