Но громкие звания, которыми Он наделяет учеников, удивляют больше всего. «Свет миру», «соль земли»… это не каким-то великим праведникам сказано, даже не апостолам на определенном этапе их служения, как награда за труды, – с этого начинается Его проповедь. Большинство из тех, кто услышал эти слова, не пошли со Христом до конца. А в других местах Евангелия мы слышим, как в начале Своей проповеди Он повторяет слова Иоанна Крестителя: «Покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное».
Значит, есть в чем каяться, значит, Он говорит это грешникам. Как же они могут быть светом миру и солью земли?
Постараемся понять, что вкладывает Христос в эти высокие слова. Прежде всего, ясно, что он не называет так людей в силу их формальной принадлежности к избранному народу. Более того, когда некоторые из иудеев стали хвастаться своим праотцем Авраамом, Христос ответил им резко до неприличия: «Ваш отец – диавол». Дело не в том, пояснил Он, кто от кого физически происходит, а в том, кто идет по чьему пути и чью творит волю. То есть все эти наименования – не членский билет, не выданный кем-то и когда-то пропуск. Они – призвание. Христос говорит людям: вы призваны быть солью земли и светом миру, если вы откажетесь, никто вас в этом не заменит.
Вспомним и притчу о блудном сыне, который оказался совершенно недостоин звания сына и, утратив его, захотел перейти в положение наемника. Наверное, такое решение было бы более чем справедливым, даже очень милостивым по отношению к павшему, но… отец на него не согласился. Его сын в самом недостойном виде оставался для него сыном, и никем иным. Бог хочет видеть нас Своими детьми и не ждет от нас в этом никаких компромиссов, пусть даже и мы не можем никак решиться на это.
И тогда в евангельском понимании нет уже никаких формальных званий и степеней, которые присуждаются человеку на тех или иных основаниях и дают ему четко оговоренные права. Нет, конечно, такие звания могут и обязательно должны быть и в государстве, и в Церкви, без них вообще никакой общественный институт существовать не может, это понятно. Но эти звания сами по себе ничего еще не говорят о степени близости человека к Богу, степени его «хорошести», степени правильности его суждений. Да и само слово «степень» лишается здесь смысла, потому что оно предполагает сравнение по объективным критериям: вот у этого сто очков, а у этого только пятьдесят. Здесь же «очки» набираются или теряются только втайне, и лишь иногда по внешним проявлениям мы можем приблизительно судить о том, кто чего достиг.
В христианстве, уже в момент крещения, человек сразу получает право носить самое высокое звание, он ощущает себя сыном или дочерью Небесного Отца. Но все решается здесь и сейчас, человек может действительно постараться быть в меру своих слабых сил светом миру и солью земли или отправиться в далекую страну в поисках развлечений.
Антисемитизм у подножия Креста?
Службы последних дней Страстной седмицы – яркие, неповторимые, говорящие о самом главном, что только есть в христианстве. Пасха вся будет сплошным ликованием, а здесь такая гамма чувств, такая высота богословия…
И здесь же есть слова, о которые буквально спотыкается молитва. Мы слышим, что призывается не только Бог, но и… «лукавый, стропотнейший роде еврейский» (статия 2-я утрени Великой субботы). И даже вот такое звучит: «…о предательстве не довольни быша, Христе, роди еврейстии, но покиваху главами своими, хулу и ругание приносяще. Но даждь им, Господи, по делом их» (11-й антифон утрени Великой пятницы). Просьба о милости, покаяние – и «даждь по делом»?
Мы хорошие, благочестивые, Бог нас простит – а евреи плохие, и Бог их накажет. Именно так понимаются эти слова многими. Может быть, именно ими «вдохновлялись» те, кто устраивал сто лет назад еврейские погромы на Пасхальной неделе. Сегодня их вспоминают и те, кто вполне всерьез призывает «избавиться от антисемитских элементов в литургии». Причем голоса эти раздаются как со стороны еврейских организаций (таких, как «Антидиффамационная лига»), так и со стороны некоторых православных, слишком уж неподходящими кажутся им такие тексты для молитв Страстной седмицы.
Им возражают другие: на самом деле тут нет никакого антисемитизма, а если начать переписывать традиционные тексты, то дело дойдет и до редакции Евангелия, в котором духовные вожди иудаизма того времени тоже представлены не в лучшем свете. В результате мы получим некий безликий и беззубый рассказ о том, как некоторые люди распяли другого человека по имени Иисус, и случилась эта история как бы вне времени и пространства. Да, собственно, нечто подобное действительно предлагается борцами с христианским антисемитизмом: он коренится, по их мнению, в представлении о том, что Израиль отверг своего Мессию и предал его на смерть. Будет куда спокойнее, если христиане признают иудаизм как самостоятельную религию, самодостаточную для еврейского народа, и не будут призывать к его обращению в христианство. Христос и Израиль как бы должны разойтись по разным углам.
Скажу честно: меня действительно пугает упрощенное, но и вполне естественное для человека понимание этих выражений из богослужений Страстной в духе «вот мы хорошие, а евреи плохие». Я прекрасно понимаю, почему порой на практике просто опускают наиболее резкие выражения или заменяют слово «иудеи» словом «люди», превращая «национальную» трагедию в трагедию общечеловеческую. Мне кажется, это правильно: в конце концов, в нашем богослужении принято многое сокращать, и строки, служащие для кого-то соблазном, безусловно, можно опустить.
Но меня не меньше пугает и другая перспектива: начать редактировать веру Церкви, исходя из требований политкорректности или чьей-то примитивной агрессии. Я слишком хорошо себе представляю ревизию не только богослужебных текстов или знаменитых слов Иоанна Златоуста против иудеев, но и самого Евангелия. Да, в древности и в Средние века не было религиозной терпимости, причем совсем не было. Не менее резкие вещи говорили тогда христиане о мусульманах и язычниках, да и мусульмане, иудеи и язычники подчас ничуть не лучше выражались о христианах и друг о друге. Начать редактировать традиционные тексты в свете современных стандартов и новейших веяний легко, а вот остановиться потом будет очень трудно. И поэтому я прекрасно понимаю и тех, кто выступает против подобных изменений.
И, самое главное, вопрос не в том, изменить или оставить. Вопрос скорее в том, как именно понять эти тексты. Мы слишком далеко отошли уже от тех времен, когда христиане были в массе своей именно иудеями, принявшими Иисуса из Назарета как Христа, как своего Мессию. В те века, когда писались эти песнопения, память об этом еще была свежа, и непринятие Мессии было воплем о трагедии самого еврейского народа: «пришел к своим, и свои Его не приняли» (Ин. 1:11). Вслушаемся в этот полный боли голос: «Сия глаголет Господь иудеем: людие Мои, что сотворих вам? Или чим вам стужих? Слепцы ваши просветих, прокаженныя очистих, мужа, суща на одре, возставих. Людие Мои, что сотворих вам? И что Ми воздасте? За манну желчь; за воду оцет; за еже любити Мя, ко Кресту Мя пригвозидисте» (12-й антифон утрени Великой пятницы).
Это вовсе не голос погромщика, это голос страдающего на Кресте Господа. И даже самые страшные на первый взгляд слова «даждь им, Господи, по делом их» (я очень смутился, когда сам их впервые услышал), – это именно отказ от погрома. Мы сознаем, насколько ужасно происшедшее, но мы раз и навсегда отказываемся от мести за своего Господа, мы отдаем суд Ему Самому – а как Он будет судить, Он уже ясно показал нам, Он с Креста просил о прощении распинавших его. Он имел право об этом просить, мы не имеем, ведь это не нас распинали – мы можем только отказаться от собственного правосудия, от желания распинателей покарать, а тем более от мести нашим современникам и соседям. И в словах «даждь им по делом» мы именно это и делаем.
К тому же в самых суровых обличениях мы слышим голос ветхозаветных пророков. «Два и лукавная сотвори перворожденный сын Мой Израиль: Мене остави Источника воды животныя, и ископа себе кладенец сокрушенный; Мене на древе распят, Варавву же испроси и отпусти» (стихира на часах Великой пятницы). Это же прямая цитата из Иеремии (2:13): «Ибо два зла сделал народ Мой; Меня, источник воды живой, оставили, и высекли себе водоемы разбитые, которые не могут держать воды». Антисемит ли Иеремия? Нет, конечно же, он с горечью обличает свой народ, передавая ему то, что хочет сказать Господь. Ни один другой народ не любит он так, как свой собственный, еврейский, и именно поэтому бросает ему в лицо самые горькие слова, он готов жертвовать своей безопасностью, а то и жизнью, за право их говорить.
И вывод получается очень простой: если мы принимаем Священную историю как свою, если мы готовы представить себя не только равнодушными зрителями, но и частицей толпы, кричавшей последовательно «осанна!» и «распни!», если мы с болью ощущаем, что и люди Нового Израиля, то есть Церкви, так же часто оставляют и предают Господа, как было и в Израиле ветхозаветном, – мы можем, ничуть не смущаясь, повторить эти страшные слова о лукавом роде. В этом, и только в этом случае.
