11 Боюсь за вас, не напрасно ли я трудился у вас
(Гал 4:1–11).
Этот фрагмент — наивысшая точка послания: он подытоживает все, о чем говорилось в предшествующей главе, и закладывает основу дальнейших размышлений. Поэтому мы не ошибемся, если скажем, что в нем собрано все «благовестие», тема которого была заявлена в самом начале первой главы. Собственно содержание «вести» излагается в четвертом–седьмом стихах: «…когда пришла полнота времени, Бог послал Сына Своего [Единородного], Который родился от жены, подчинился закону, чтобы искупить подзаконных». Восьмой–одиннадцатый стихи задают контекст и указывают на «плоды» благовестил: если прежде галаты не знали Бога, теперь, благодаря Павловой проповеди, они познали Его или, точнее сказать, «получили познание от Бога» (4:9). Иными словами, Павел уточняет, что он имел в виду, когда упрекал галатов (1:6–9) в том, что они изменили истинному благовестию ради лже–евангелия, призрачных измышлений, пародии на правду.
Если верить рассматриваемому нами фрагменту, смысл Павлова благовестил состоит в следующем: Бог во исполнение данных в Писании пророчеств послал Своего Сына, чтобы избавить Свой народ от ложных богов, «вещественных начал мира» (Гал 4:3, 9). Теперь же Он посылает Своего Духа, чтобы Его народ действительно стал тем, чем прежде он был лишь «в теории» и в мечтах, — сынами Божьими, наследниками этого мира. Просвещенные Евангелием галаты отныне знают истинного Бога и получили познание от Него. А значит, они стали наследниками того благословенного обетования, о котором говорил Исайя (глл. 40–55). Единый истинный Бог открывает себя в том, что спасает их от прежних идолов.
Благая весть, в центре которой — крест Христов, решительно ниспровергала всех ложных богов. Перед Богом, явившим себя в Сыне и Духе (Гал 4:1–7), обращаются в прах все начала и власти мира сего (4:8–11). «Евангелие» было для Павла, в первую очередь, вестью об истинном Боге, победившем идолов. Эту весть, как и ожидал Павел, восприняли далеко не все. Бунт в Эфесе (о нем упоминается в девятнадцатой главе Деяний апостолов) был вовсе не случайным недоразумением. Если Павел говорил правду, значит, «серебряники» и «делатели идолов» вполне обоснованно видели в нем врага.
О том, что значило для Павла слово «Бог», можно бы сказать намного больше. Но для этого нам понадобится проникнуть еще глубже, в самые недра Павлова благовестил, что мы и собираемся сделать в следующей главе. Если «Евангелие» было для него вестью об Иисусе и вместе с тем — о Боге, естественно бы спросить: как Павел представлял себе связь между Ними?
Но прежде чем мы зададимся этим вопросом, позволю себе несколько обобщающих замечаний о Павловом благовестии. Итак, я исходил из того, что «Евангелие» для апостола Павла — не индивидуалистические или внеисторические «правила спасения». Он имел в виду нечто совсем иное — четыре основные идеи, которые и составляют его проповедь об Иисусе:
1. В Иисусе из Назарета, прежде всего Его крестной смертью, были окончательно побеждены все силы зла, в том числе грех и смерть;
2. Воскресение Христово знаменовало начало «будущего века» — долгожданного времени исполнения пророчеств, когда Израиль выйдет из плена, а весь мир обратится к своему Создателю;
3. Распятый и воскресший Иисус, несомненно, был Мессией Израилевым, его подлинным Царем;
4. Следовательно, он — Господь, истинный Владыка мироздания, тот, пред кем «преклонится всякое колено».
Вместе с тем благовестие Павла содержало две важнейшие истины о Боге:
1. Бог Израилев — единый, истинный Бог, а все языческие божества — не более чем идолы;
2. Настали времена, когда Бог Израилев явил себя в Иисусе Христе.
По моему убеждению, если мы хотим понять, что Павел подразумевает под «Евангелием», нам необходимо принимать во внимание каждую из этих четырех идей. Поскольку Павел видит, что галаты его не понимают, он обвиняет их в том, что они прельстились «другим благовестием». Поскольку Павел хочет, чтобы римляне еще до того, как он придет, как можно полнее уяснили себе суть «вести», он адресует им свое величайшее (и, пожалуй, самое загадочное) послание, в котором все — об Иисусе Христе, но еще больше — о Боге.
Итак, «Евангелие», как Павел говорит в первой главе Послания к Римлянам, есть «сила Божия ко спасению» (Рим 1:16). Слову «сила» здесь соответствует греческое «dynamis», от которого происходит «динамит». Чтобы представить, о чем идет речь, нам понадобится еще одно рабочее понятие. В Деяниях апостолов Павел говорит о «Евангелии благодати Божией» (Деян 20:24). Но что такое «благодать»? Это не «материя», — скажем, райский газ или псеводосубстанция, которая рассеивается в воздухе или перекачивается по трубам. Слово «благодать» — это один из «псевдонимов Бога», любящего безраздельно и безусловно, Того, чья любовь преизбыточествует во всем — в том, как Он отдает себя, когда творит мир, искупает человечество, искореняет наши грехи и саму смерть, возвращает мертвое к жизни. Павлово благовестие являет Бога во всей полноте Его благодати и Его любви.
Являет, — но не так, чтобы люди могли лишь издали восхищаться этим великолепием. Скажем иначе, в Павловых словах действует сам Бог. Благая весть о Царе — гораздо больше, чем передача достоверных сведений о Царстве Иисуса. Она — и само Царство, и его плод, решительный и властный призыв к повиновению. Миссионерский опыт убедил Павла в том, что сама его проповедь о господстве Иисуса Христа, о безраздельном владычестве Царя Иисуса, становится «руслом», по которому Божья любовь изливается в мир, преображает сердца людей, вопреки извечным барьерам собирает их в общину любящих, освобождает от языческого рабства и впервые в жизни дает им стать теми, кем они призваны быть. Благая весть, мог бы сказать Павел, — это не слово о Божьей силе, спасающей людей. Это сама спасительная сила Божья.
Когда он возвещал вверенную ему весть, слово обретало весомость и силу независимо от красноречия самого глашатая. Его проповедь призывала к послушанию, и тем самым она неизбежно бросала вызов всем прочим «властям», которые также требовали безраздельной верности. Вот почему сохранять или принимать какие бы то ни было атрибуты или обычаи, свидетельствующие о преданности иным богам, означало соглашаться с тем, что «иные силы» по–прежнему имеют право на существование. Для апостола Павла это была явная измена «истине Евангелия».
Итак, Павел со всей очевидностью постиг: есть только один Бог, который открылся в Иисусе Христе и в Духе. А вслед за этим он понял и другое, — что не только сам постиг, но и настигнут, уловлен, ведом и спасен долготерпеливой любовью долготерпеливого Бога. Отныне он стал «слугой Христовым», посланным «благовествовать о Боге», и, возвещая людям Благую весть, он снова и снова открывал в ней спасительную силу Божью.
Однако эти рассуждения возвращают нас все к тому же вопросу: если Бог — Царь и Иисус — Царь, каковы, по крайней мере, в логике Павла, отношения между Иисусом и Богом?
Глава Четвертая. Павел и Иисус
С одной стороны, об этом — вся книга. А с другой, в этой главе пойдет речь о том, кем, на самом деле, Павел считал Иисуса. Признавал ли Его Божественную природу, и если «да», то почему. Наконец, как он об этом говорил.
Далее я хотел бы показать, что Павел действительно признавал Божество Иисуса, но при этом, вопреки расхожему мнению, встречающемуся не только у «духовных писателей», но и у вполне серьезных ученых, ни на шаг не отступал от отеческого монотеизма. Однако для начала нам предстоит понять, как мыслил о едином истинном Боге живший в I веке благочестивый иудей.
Иудейский монотеизм I века
Иудейский монотеизм интересующей нас эпохи был далек от стремления проникнуть в сокровенное бытие единого истинного Бога, равно как и от попыток нумерологически описать, каков Бог, так сказать, изнутри. Его основные положения в тогдашнем историческом контексте казались весьма спорными. С одной стороны, он предполагал, что миром правит только один Бог, и это Бог Израилев, а значит, все языческие боги и богини суть кощунственное безумие; что поклоняющиеся им погрязли во грехах; что наступит день, когда истинный Бог уничтожит всех идолов и возвысит свой народ, Израиль. Словом, иудейский монотеизм был воинствующим учением. Именно оно воодушевляло Маккавеев в их успешных сражениях с Антиохом Епифаном. И оно же двигало великим рабби Акивой в его безуспешных попытках противостоять императору Адриану.
А с другой стороны, единобожие, в том виде, в каком оно сложилось в иудейской среде, обнаруживало всю бессмысленность дуализма. Материальный мир для иудея вовсе не был злобной выходкой злого Бога. Последовательный монотеист верил: есть только один Бог, только в Его руках судьбы мира, а значит, Он будет делать все, чтобы этот мир спасти, исцелить и восставить. Опять же, перед нами воинствующее учение: невозможно сидеть сложа руки или брезгливо отворачиваться хотя бы от малой части этого мира, даже если знаешь, что рано или поздно его придется оставить. Верный единому Богу иудей стремился делать все возможное, чтобы посеять зерно Царства в видимом мире (правда, насчет допустимости тех или иных усилий мнения расходились), и верил, что все, кто опередил его в земном странствии, в Судный день воскреснут в теле. Итак, монотеист отстаивал телесное воскресение и тем самым опровергал дуализм.
