контекст рассуждения об именах всего существующего. Эта мысль встречается в Библии у пророков Исаии — о горшечнике и глине (см. Ис. 45:9) и Иеремии (см. Иер. 18: 6), а впоследствии — у апостола Павла (см. Рим. 9: 21). Единственный положительный пример такого спора — в Книге Иова, но и его можно назвать положительным с большой натяжкой.
Завершается глава всегдашним вопросом Соломона, пока не получившим ответа.
Доброе имя лучше дорогой мости, и день смерти — дня рождения. Лучше ходить в дом плача об умершем, нежели ходить в дом пира; ибо токов конец всякого человека, и живой приложит [это] к своему сердцу. Сетование лучше смеха; потому что при печали лица сердце делается лучше. Сердце мудрых — в доме плача, о сердце глупых — в доме веселья (Еккл. 7:1–4).
Тема имен слишком обширна для наших комментариев. Отмечу лишь, что в традиционных культурах связь между субъектом и его именем чрезвычайно значительна. И религиозные, и магические ритуалы традиционных обществ завязаны на имя объекта ритуала; серьезнейшее отношение к имени сохранилось и в современных монотеистических религиях — как к именам Божества, так и к наречению имени человеку.
Однако здесь речь идет не об «удачном» или «дарующем благую судьбу» имени человека, а о добром имени в смысле хорошей репутации. Так же следует понимать и сравнение имени с дорогим благовонием, запах которого иногда предваряет появление его носителя и потом еще долго напоминает о нем. Это нашло отражение и в нашей народной мудрости, небезосновательно заметившей что, с одной стороны, «у доброй славы большие крылья», а с другой — «добрая слава лежит, а дурная по свету бежит».
В таком контексте Екклесиаст и упоминает день смерти — который лучше дня рождения. Это не значит, что смерть лучше жизни, так как Бог не есть Бог мертвых, но живых (Мф. 22: 32); Бог не сотворил смерти и не радуется погибели живущих (Прем. 1:13), а призывает: Избери жизнь, дабы жил ты и потомство твое (Втор. 30: 19). Речь именно о плодах жизни, о чем Бог говорит у Иеремии пророка: И беззаконных., если обратится от всех грехов своих, какие делал, и будет соблюдать все уставы Мои и поступать законно и праведно, жив будет, не умрет. Все преступления его, какие делал он, не припомнятся ему: в правде своей, которую будет делать, он жив будет. Разве Я хочу смерти беззаконника? говорит Господь Бог. Не того ли, чтобы, он обратился от путей своих и был жив? И праведник, если отступит от правды своей и будет поступать неправедно, будет делать все те мерзости, какие делает беззаконник, будет ли он жив? все добрые дела его, какие он делал, не припомнятся; за беззаконие свое, какое делает, и за грехи свои, в каких грешен, он умрет (Иез. 18: 21–24).
Об этом упоминает Иустин Мученик, приводя аграфу (незаписанное изречение) Христа: «В чем Я найду вас, в том и буду судить» (Диалог с Трифоном иудеем, гл. 47). Смысл прост — важно не только начало жизни, но и ее итог. Бисквитный пирог может быть хорошо взбит, но стоит хлопнуть дверцей духового шкафа при выпечке — и вот он уже ни на что не годен. Писание приводит множество примеров — от Соломона, который из любителя мудрости сделался любителем блудных жен, в итоге совративших его в идолослужение (см. 3 Цар. 11: 4–11), до евангельского благоразумного разбойника, сумевшего подвести верный итог своей жизни и наследовать Царство Небесное (см. Лк. 23: 39–43).
В том же ключе ведется рассуждение о том, что лучше пребывать в доме плача, а не в доме веселья. В некотором смысле оно нетипично, так как автор обычно рассматривает смерть как обесценивающий фактор, делающий бессмысленным любое человеческое начинание. Здесь же он говорит о том, что в аскетической литературе именуется памятью смертной, которую кто стяжал, тот никогда не согрешит, как говорит преподобный Иоанн Лествичник, перефразируя другого мудреца Израиля — Иисуса, сына Сирахова (см. Сир. 8: 39). Иоанн Златоуст, великолепный психолог и моралист, комментирует этот пассаж следующим образом: «…там [на пиру] зарождается наглость, а здесь [в доме скорби] скромность. Кто побывает на пиру человека, который богаче его, тот уже не с прежним удовольствием будет смотреть на свой дом… <…> Но о плачущих ничего такого сказать нельзя… Как только войдет кто в преддверие дома, в котором есть умерший, и увидит мертвеца… тотчас огорчается и делается печален, и каждый из сидящих там ни о чем другом не говорит с ближним, как о том, что мы ничто и что греховность наша несказанна. <…> Вошедший в дом плачущих тотчас и сам плачет по отшедшем, хотя бы был и враг ему. Видишь, сколько этот дом лучше того? Там он, будучи и другом, завидует; здесь, будучи и врагом, плачет…» (Беседа 15).
Лучше слушать обличения от мудрого, нежели слушать песни глупых; потому что смех глупых то же, что треск тернового хвороста под котлом. И это — суета! (Еккл. 7: 5–6).
В предыдущих главах Соломон вопрошал о разнице между глупцом и мудрецом, здесь он показал, что для него это вопрос риторический. Автор все же находится в контексте израильской учительной литературы, говорящей: Золотая серьга иукрашение из чистого золота — мудрый обличитель для внимательного уха (Притч. 25: 12) и Пусть наказывает меня праведник: это милость; пусть обличает меня: это лучший елей, который не повредит голове моей… (Пс. 140: 5).
Гордый человек не может принять замечания или обличения ни от кого, руководствуясь либо собственными соображениями, либо мнением тех, кого сам возвел в авторитет. Немаловажно, что обычно мы выбираем для себя в качестве авторитета людей, дистанцированных от нас либо временем, либо пространством, тем самым оставляя зазор свободы. И напротив, зачастую неохотно принимаем не то что упрек, а даже совет от тех, кто поставлен над нами обстоятельствами, а не нашей волей. Это не правило, но происходит достаточно регулярно. И таким образом мы, имея возможность договориться как с самим собой, так и со своим воображаемым коучем, стагнируем, не продвигаясь к цели.
Человек смиренный готов взять на себя труд услышать любого. Это не значит, что он подобен кораблю без капитана и любой может им управлять. Это значит, что он открыт к слышанию, невзирая на приятность или неприятность говорящего.
Примечательный случай из серии бытового богословия произошел в свое время с преподобным Ефремом Сирином. Отправляясь в
