В частности, эта теория требует от нас верить в нечто более или менее невозможное, когда мы читаем Мк 16 и другие повествования, развитые, как принято думать, на его основе (Бультман говорит: «На самом деле, это всего лишь одна история»)[2014]. Она заставляет нас без критики проглотить идею, что главная история была придумана где–то в 40–х, 50–х или 60–х годах с апологетической целью, чтобы объяснить новоявленные представления о телесном воскресении Иисуса, и что ее создатели решили из всех возможных вариантов взять в качестве основных свидетелей двух–трех женщин, которых ведет Мария Магдалина. Об этом я уже писал в прошлой главе. Джеральд О'Коллинс указал, что эта теория на самом деле изгоняет женщин на периферию повествования, поскольку, если бы оно привлекало к ним внимание, это бы открыло серьезный недостаток самого рассказа[2015].
Таким образом, господствующая теория наполнена неправдоподобными элементами. Какую бы странную историю ни рассказывал Марк, ее невозможно объяснить легендой середины I века. Это не означает, что каждое ее слово автоматически доказано; это значит лишь то, что доводы об ее автоматической неосновательности оказываются ложными на каждом шагу. Этот вывод сильно подкрепляет изучение главных акцентов, которые расставил Марк в своем повествовании.
4. Пасхальный день с точки зрения Марка
Можно сделать множество мелких замечаний относительно того, как Марк рассказывает о первом дне Пасхи. Наша же цель — проследить за общим ходом повествования и выделить некоторые черты, которые указывают на то, что сам Марк думает о жанре своей истории.
Во–первых, мы видим, что вся история рассказана с точки зрения женщин. Это происходит во всех повествованиях синоптиков, и, учитывая содержание, — где женщины являются единственными или, как у Матфея, главными действующими лицами, — это вряд ли могло быть иначе. Но это означает, что, если история придумана, кто–то позаботился о введении в сюжет двух или трех женщин и попытался описать происходящее, — в частности, заботы о том, кто отвалит камень, — с их точки зрения (будь они тремя мужчинами, они обладали бы достаточной силой, чтобы откатить камень: согласно 15:46, Иосиф Аримафейский привалил его сам, — даже если кто–то и помогал ему, непохоже, чтобы камень был слишком тяжел для двух, максимум — трех человек). Таким образом, движущая причина (помазать тело), беспокойство о тяжелом камне, тревога, когда они увидели мужчину на гробе, и их испуг, паника и тихое бегство — все это изображено с точки зрения женщин. Мы видим всю эту сцену их глазами. Это довольно необычно для евангельской традиции, а потому заслуживает внимания.
Во–вторых, повествование подчеркивает неожиданность и самого события в целом, и его отдельных элементов. Если принять за истину какую–либо из версий теории «апологетической легенды», можно удивиться, что в повествовании нет никаких намеков на то, чтобы кто–то сказал: «О да, этого и надлежало ожидать». Все наоборот. Неспособность узнать событие, вписывающееся в привычную картину, соответствует тому, чего мы должны ожидать, помня об уповании иудеев того времени (воскресение, если оно вообще произойдет, произойдет со всеми праведниками одновременно). Повествование не похоже на историю, которую придумали ради подробного объяснения идеи, которая только что начала распространяться по общинам первых христиан.
В–третьих, когда женщины находят пустой гроб, это не подается как архаизированное «объяснение» веры в воскресение Иисуса, но само задает загадку, требующую разрешения. Дело не обстоит так, что кто–то верит в воскресение Иисуса, а теперь находит пустой гроб, который эту веру подтверждает; скорее напротив: они находят пустой гроб и получают поразительное и совершенно неожиданное объяснение, что Иисус воскрес. Пустой гроб объясняется воскресением, а не наоборот. И в восьми дошедших до нас стихах (а по мнению большинства тех, кто развивали оспариваемый мной довод, это все, что у нас есть) Марк не приводит никаких других свидетельств, подтверждающих воскресение. Если бы автор писал историю, дабы убедить скептиков (как думают многие исследователи), он должен бы был не только заменить «обезумевших женщин» (как их охарактеризовал Цельс) на мужчин с надежной репутацией, но устранил бы и загадочного юношу при гробе или бы дал к этому расширенное пояснение.
В–четвертых, роль юноши сама по себе странна. Марк не называет его ангелом (так его называет Матфей), и роль, которую он играет у Марка, соответствует роли ангелов в апокалиптических видениях. Как мы видели, Марк писал книгу «апокалиптического» типа; но тут он описывает не видение, но потрясающую реальность[2016]. Ангел вышел из области сновидения в на сцену реальности, точнее — вошел в гробницу. На человека, знакомого с апокалиптическими видениями (по книгам, не обязательно по своему опыту), эта сцена оказывает особое действие: это как человек, регулярно смотревший какую–то телепередачу, вдруг увидел бы, что актер, постояный участник программы, сидит рядом с ним на кушетке. Ангел истолковывает апокалиптическое событие. Но это толкование, в дошедших до нас стихах, не называет Иисуса «Сыном Божьим» и «Мессией», как это было раньше в моменты интерпретации: при крещении, в Кесарии Филипповой, на горе преображения, на суде и у креста. Но объяснение ангела, что он воскрес, возможно, должно связаться с этими предшествующими моментами. Если Иисус был воздвигнут из мертвых, как он говорил, это доказывает истинность и всех других произнесенных ранее слов.
В–пятых, история предполагает реабилитацию учеников (16:7). Отдельное упоминание о Петре, очевидно, перекликается с трагедией его отречения от Иисуса в 14:66–72, если, по крайней мере — в данный момент, и не намекает на его первенство в том движении, которое теперь получит новое начало. Это упоминание Петра, отсылающее к его отречению, тесно связано с 14:26–31, где, как и тут, Иисус упоминает, что предварит его в Галилее. В конце стиха 7 ангел провозглашает, что «вы его увидите, как он сказал вам», но нигде в предсказаниях о воскресении у Марка Иисус не говорил прямо «вы меня увидите». Это косвенно следует из 14:28 и других отрывков; хотя Марк не описал, как ученики увидели Иисуса, он приводит обещание, что это произойдет. Даже такое краткое и, быть может, усеченное описание позволяет выделить два элемента (пустой гроб и встреча с Иисусом), которые стоит считать ключевым неоспоримым историческим основанием, что позволяет объяснить, почему первые христиане представляли себе именно таким образом то, что произошло с Иисусом (глава 18 ниже).
В–шестых, повествовательная грамматика 16:1–8 показывает, что этот текст не мог просто появиться как отдельная единица внутри традиции[2017]. С поверхностной точки зрения он кажется независимой единицей, поскольку имена женщин, перечисленные в 15:47, повторяются в 16:1, — если дело не в том, что Марию Магдалину в пятницу вечером сопровождала одна Мария, а в воскресенье утром — другая, плюс Саломея. Но в любом случае, при том что женщины являются его основными «субъектами», дошедшее до нас повествование не укладывается в стереотипы обычного рассказа. Нам говорится, что женщины идут помазать тело. Это как будто главная цель, «объект», их действий. Они думают о проблеме (на языке анализа повествования это «оппонент»): как отвалить камень от гроба. Это, оказывается, вовсе теряет значение проблемы, но перед ними встает другая: тело исчезло. Тут мы понимаем, что их первичное намерение (помазать тело) было само «проблемой», на техническом языке — «оппонентом», в контексте более широкого косвенно подразумеваемого повествования. В конце концов, тело Иисуса уже было помазано для погребения (14:8), не было необходимости делать это снова[2018]. История, которую содержат эти стихи, действует только в контексте другой, более пространной: женщины оказались в роли «помощниц» в чужой драме. Если проанализировать Мк 16:1–8 с точки зрения грамматики повествования, можно увидеть, что это не изолированная единица, но часть более широкой истории. Если мы задумаемся, что же это за более широкая история, ответ очевиден: это история, «субъектом» которой, на одном уровне, является Иисус, а на другом — Бог Израилев. И женщины — только «помощницы» в этой драме. Очень важно, чтобы ученики–мужчины скоро узнали, что Иисус был воздвигнут из мертвых и что они его увидят в Галилее, а ученики этого не узнают, если им о том никто не сообщит. Это подтверждает наше утверждение, о котором столько говорилось, что эта история не могла возникнуть просто как апологетическая легенда, которая создана поддерживать недавно изобретенные представления о воскресении Иисуса. Она также дает весомые основания думать, что ее автор, кто бы он ни был, не хотел оставить у читателя впечатление, что женщины никогда потом никому ничего не сказали. Это открывает нам последнее вероятное объяснение.
