Из данного утверждения следуют, разумеется, вполне определенные выводы. Если христианская вера невозможна без познания исторической личности Иисуса, правда и то, что историческое исследование нельзя проводить в условиях вакуума. В эпоху Просвещения людям вешали, что вера несовместима с историей и что обратиться к первой означает отвергнуть вторую, Вследствие этого верующие, как правило, относятся к историкам с подозрением, в то время как представители светской историографии не жалуют особым вниманием верующих. Однако настоящее христианство напрочь отрицает такое противопоставление — убеждение, следовать которому очень даже непросто для тех из нас, кто пытается жить и учить одновременно и в тех, и в других кругах. Более того, я думаю, что сама эта трудность является одной из сторон призвания современного христианина; не стоять в стороне от мира, а разделить боль современности, переживающей в данный момент мучительную предсмертную агонию Просвещения. Более подробно я остановлюсь на этом в заключительной главе своей книги. Я не светский историк, уверовавший в Христа, или христианин, увлекшийся историей. По моему убеждению, всякий верующий христианин должен обращаться к исторической науке, способной бросить достойный вызов ложным представлениям о христианстве (включая и те, которые их сторонники пытаются выдать за традиционные), одновременно содействуя возрождению подлинной ортодоксальности. Подобный процесс не перестает поражать нас.
Итак, позвольте мне перейти к позитивной стороне вопроса. Почему же верующему так необходимо изучение личности Иисуса?
Главная причина, по которой нам следует обратиться к изучению исторической личности Иисуса, состоит в том, что мы были сотворены для Бога и во славу Божью, чтобы поклоняться ему, неся в себе его образ. Это самое сокровенное желание нашего сердца, источник нашего истинного призвания. Вслед за Иоанном (Ин. 1, 18) христиане всегда утверждали, что никто не видел Бога, но что Иисус явил его людям. Мы откроем для себя живого и истинного Бога, только если осмелимся взглянуть на самого Иисуса. Вот почему современные споры о его личности имеют особое значение. Ведь, в конечном итоге, они ведутся о личности самого Бога.
Кроме того, к серьезному изучению исторических вопросов меня побуждает верность Писанию. Эти слова могут показаться иронией обеим сторонам старинного конфликта между либералами и консерваторами. За последние два столетия многие ученые, отказавшись от изучения Писания, создали образ Иисуса, не имеющий ничего общего с новозаветным. Однако в опровержение подобного подхода недостаточно еще раз заявить, что вера в библейские истины избавляет от необходимости вновь и вновь ставить вопросы, касающиеся личности Иисуса. О Библии можно сказать то же, что и о Боге: тот факт, что традиционное учение толкует каждый библейский отрывок, не освобождает нас от необходимости продолжать его изучение в свете имеющихся сведений о его историческом и литературном контексте с целью убедиться, что традиционное толкование оправданно. По–моему, свидетельством приверженности Писанию не может быть позиция, провозглашающая; мы верим Библии, так что нам больше нечему учиться». Напротив, следует сказать: «Мы верим Библии и потому стремимся открыть в ней для себя все, что нам мешают разглядеть наши традиции, в том числе «протестантские» и «евангелические», которые хоть и претендуют на звание библейских, зачастую таковыми не являются». Подобный процесс переосмысления, скорее всего, заставит нас задуматься о том, не следует ли трактовать «образно» то, что мы привыкли воспринимать «буквально» или наоборот. А если да, то что именно.
Перейдем теперь к третьей причине, состоящей в непременном стремлении каждого христианина к истине. Христиане не должны бояться истины. Конечно, то же самое заявляли и многие редукционисты, бесцеремонно низводя евангельское учение до нескольких пресных и избитых истин и оставляя в стороне порой резкие и бескомпромиссные слова Иисуса. Но я стремлюсь совсем не к этому. Моя цель — еще глубже постичь квинтэссенцию изучения, чтобы заново переосмыслить суть Евангелия, основанного на понимании личности Иисуса Христа, его смертью на кресте, воскресения и воплощения в рамках первоначального исторического контекста. День за днем на богослужении совершенно искренне повторяю слова великих символов христианской веры. Однако я замечаю, что после двадцати лет исторических изысканий вкладываю в них гораздо более глубокий смысл, недели в самом начале. Я не могу заставить своих читателей повторить мой путь, однако хочу пригласить всех взглянуть на Иисуса и Евангелия, на себя и, прежде всего, на Бога в новом, возможно даже пугающем свете.
Четвертая причина, получившая меня к изучению личности Христа, — христианское призвание к миссионерскому служению. Скорее всего, служение читателей этих строк проходит в мире, где личность Иисуса не перестает обсуждаться на протяжении многих лет. В Америке, например, попытки открыть исторического Иисуса неоднократно освещались в журнале «Тайм», на телевидении и в других средствах массовой информации, Люди, с которыми каждый день встречаются обычные христиане, которым они призваны благовествовать, много раз слышали или читали о том, что образ Иисуса, представленный в четырех Евангелиях, исторически недостоверен, а следовательно, христианство основано на заблуждении. Но от подобной точки зрения никак нельзя отмахнуться на том лишь основании, что она расходится с многовековым учением Церкви, и что поэтому нет нужды задаваться историческими вопросами. Такой ответ не удовлетворит серьезно думающего человека, с которым вы разговорились в поезде или который случайно забрел в воскресенье в церковь в поисках ответов на самые главные вопросы. Если своими корнями христианство не уходит в реальные события, произошедшие в Палестине в первом веке нашей эры, то нам с таким же успехом можно стать буддистами, марксистами и кем угодно еще. Если Иисус на самом деле никогда не существовал или если он отличен от Иисуса, описанного в Евангелиях, которому поклоняется Церковь, значит мы с вами живем в мире иллюзии. Скептикам же можно и должно давать достойный ответ, но не просто путем утверждения Церковных традиций — протестантских, католических, евангелических и других, Нам придется переосмыслить эти традиции, открывая для себя в них то, о чем раньше доке и не подозревали.
Одним из препятствий к лучшему пониманию собственных традиций является наше историческое и культурное окружение. Будучи историком, я специализируюсь на первом веке нашей эры, так что эпоха Реформации и XVIII век выходят за рамки моей компетенции. Однако то немногое, что мне известно о последних б00 лет европейской и американской истории, позволяет охарактеризовать вызов, брошенный деятелями эпохи Просвещения историческому христианству, как достойный внимания вопрос, сформулированный, тем не менее, неправильно. Разделение на либералов и консерваторов в современном христианском мире возникло потому, что одни, осознавая насущность исторического вопроса, считали формулировку, предложенную просветителями, единственно возможной. Другие же, видя обманчивость этой формулировки, отвергли сам вопрос об историчности как ненужный. Позвольте мне, прежде всего, разобраться в необходимости вопроса, поставленного просветителями. А затем уже мы посмотрим, почему его формулировка обманчива.
Чтобы лучше увидеть закономерность исторического вопроса Просветителей, следует отступить еще на шаг назад, к событиям протестантской Реформации XVI века. Протест реформаторов против средневековой Церкви был в значительной степени направлен в защиту исторического и эсхатологического понимания христианства, противопоставленного вневременной системе. Восприятие буквального исторического смысла библейских текстов, на необходимости которого настаивали реформаторы, требовало исторического подхода. Вопрос о том, какое значение вкладывали в свои слова Иисус или Павел, в противоположность гораздо более поздней трактовке тех же слов Церковью приобрел особую важность, «Вернитесь к истокам, призывали реформаторы, — и вы убедитесь, что сложное строение Римско–католической церкви основано на заблуждении». Все это вполне соответствовало и эсхатологическому подходу реформаторов. Крестная смерть Христа, по их убеждением, была неповторимым подвигом, который их противники–католики пытались вновь и вновь воспроизвести в служении мессы. Однако есть причины считать, что, несмотря на эту основополагающую идею, реформаторы сами остановились на полпути, когда речь зашла о личности Иисуса. Евангелия по–прежнему воспринимались в качестве хранилища истинного учения и нравственных принципов, а их историчность заключалась лишь в том, что описанные в них события совершались в момент, когда бесконечная истина Божья воплотилась в пространстве и времени, а вечный акт искупления, наконец, обрел конкретные хронологические рамки. Я отдаю себе отчет в том, что это очень упрощенная картина, однако, по моему мнению, дальнейшее развитие событий вполне оправдывает такой вывод. Богословы, пришедшие на смену великим реформаторам, превратили их идеи в очередной набор непреходящих истин, послуживших строительным материалом для новой системы догматов, нравственных законов и церковного устройства, призванного по–прежнему защищать интересы традиции и подавлять всякое свободомыслие.
