Неизгладимо сильно было впечатление на греков от занятия Фессалоники латинянами, позволявшими себе при этом неожиданное варварство. Это впечатление, кроме греческого историка, прекрасно изображено тогдашним греческим писателем, митрополитом Евстафием Фассалоникийским, современником, описавшим это горестное событие в сочинении «О завоевании Фессалоники латинянами».[12] К тому, что нами сказано о завоевании Фессалоники, на основании историка Никиты, можно прибавить еще следующие характеристические черты, встречаемые у Евстафия: улицы покрылись трупами, которые все, благодаря хищничеству завоевателей, оставались в обнаженном состоянии. Мало того: латиняне позволили себе самое наглое поругание над трупами побежденных греков. Человеческие тела умышленно были расположены рядом с падшими ослами, убитыми собаками и кошками, и притом им даны были такие позы, как будто они хотят обняться и удовлетворить чувственные похоти (cap. 98). Трупы умерших долгое время оставались непогребенными, и когда завоевателей просили исполнить этот общечеловеческий долг, они с насмешкой отвечали: «Мы привыкли к этому; притом же такое зрелище и такой запах доставляют нам наслаждение». Наконец, тела погибших были сожжены, но вместе с трупами разных животных (cap. 107). Греческие храмы не только не останавливали неистовства победителей, но, кажется, еще более разжигали его. Многие из побежденных, ввиду тяжести бедствий, искали себе если не защиты, то утешения в храмах, и возглашали: κύριε έλέησον,[13] но латиняне врывались в храмы и, нимало не уважая святости места, резали богомольцев, приговаривая: «вот что это значит: κύριε έλέησον», и безумно хохотали при этом (cap. 99). Женщины и девы делались добычей скотской страсти солдат, причем цинизм не знал себе границ (ibid). Многие мужчины и женщины из числа фессалоникийцев, не имея сил перенести несчастье, бросались с крыш и разбивались или тонули в колодцах (cap. 104). Кто остался жив после завоевания города латинянами, для тех началась ужасная жизнь: носы у побежденных были или разбиты, или отрезаны победителями, так что приятель не мог узнать в лицо своего приятеля и должен был спрашивать: да кто он? (cap. Ill); одежды почти ни у кого не было: многие считали себя счастливыми, что имели обрывок рогожки, которым могли прикрыть свои чресла (cap. 108); хлеба не было, и если грек обращался к латинянину с просьбой о хлебе, то получал в ответ название «чёрта» и удары (cap. 113).
Но взятие Фессалоники было не единственным случаем проявления неистовства латинян над греками. Что было при занятии латинянами Фессалоники, то же позднее повторилось при нашествии тех же латинян на Византию. Событие это, совершившееся в начале XIII в. и имевшее печальное следствие для столицы, переполнило чашу страданий, какую пришлось выпить до дна грекам по вине своих западных братий по вере. Завоевание Константинополя латинскими крестоносцами, обратившими свой меч вместо неверных на таких же христиан, как и они сами, произошло в 1204 г., 13–го апреля. Нужно знать, с какой гордостью и восторгом смотрели на свою столицу — Константинополь — греки, с ее священными памятниками древности, с ее замечательнейшими произведениями искусств, чтобы понять, какой непримиримой ненавистью должны были дышать они на латинян после указанного события. Греки любили называть Византию «общей столицей всей Вселенной и всеобщим пристанеем».[14] Но гордость греков — Византий — не только завоеван латинянами, но и разграблен, но и поруган; могли ли когда‑либо греки простить это латинянам? Никита Хониат, современник и очевидец события, оставил нам как живое изображение той скорби, какой проникнут был каждый грек при виде несчастья, так и описание самого неистовства латинян в Византии. Никита пишет: «Вот разметаны по нечистым местам останки мучеников! О чем и слышать страшно, это самое можно было видеть тогда: именно, как божественная Кровь и Тело Христово повергались и проливались на землю. Расхищая драгоценные сосуды, латиняне одни из них разбивали, пряча за пазуху бывшие на них украшения, а другие обращали для обыкновенного употребления за своим столом, вместо корзинок для хлеба и кубков для вина, как истинные предтечи антихриста», замечает историк. «Драгоценный престол Софийского храма, состоящий из разнообразных веществ, при посредстве огня слитых в одно прекрасное целое, крестоносцы изрубили на части и разделили между собой. Все украшения, золото, серебро, драгоценные камни были сорваны со своих мест. В храм вводили вьючных животных, на которых вывозились сокровища церковные, доводили их до самого алтаря, и так как некоторые из них подскальзывались и не могли подняться на ноги по гладкости полировки каменного пола, то здесь же и закалывали их кинжалами, оскверняя таким образом их пометом и разлившеюся кровью священный церковный помост. Вот какая‑то женщина, — продолжает живописать историк, — исполненная грехами, гудок неприличных, соблазнительных и срамных напевов, уселась на патриаршем месте (сопрестолии), распевая свою визгливую мелодию, а потом бросилась в пляску, быстро кружась и потрясая ногами.[15] И не эти только беззакония совершались, а другие нет, — или эти более, а другие менее; но всякого рода преступления с одинаковым рвением совершались всеми» (т. е. победителями). «И вот мы видели, — продолжает историк, — много такого, что совершенно противоположно было тому, что у христиан называется благочестивым и сообразным со словом веры».[16] Замечательно: в грабеже участвовали не одни солдаты, но и духовные лица из латинян. Константинополь издревле славился не одним богатством, но и обилием святынь. Императоры Греции отовсюду собирали сюда священные и досточтимые предметы христианской древности.[17] И вот, в то время, как солдаты расхищали золото и серебро, и драгоценности,[18] латинские монахи и аббаты хищнически устремились на драгоценные сокровища святынь и для достижения цели не пренебрегали никакими насильственными средствами. Один из таковых, парижский аббат Мартин Литц, получил известность своей наглостью в грабеже святынь, и однако же западными хронистами этот человек именуется за все это хотя и хищником, но святым хищником — praedo sanctus.[19] Таким способом многие из священных сокровищ Греческой церкви перешли на Запад; особенно обогатились ими церкви в Риме, Париже и Венеции.[20] Что мог чувствовать, кроме крайней ненависти, народ греческий, видя все это? Общественное положение греков в Константинополе доходит до невыносимой крайности. Никита Хониат замечает: «Латинские солдаты не давали пощады никому и ничему; они не хотели иметь общения с покоренными даже в пище и содержании, держали себя в отношении к ним высокомерно и несообщительно, обращали их в рабство или выгоняли из дому». Жены и монахини рассматривались грубыми завоевателями, как естественная добыча для их чувственности.[21] Приведенный нами рассказ о завоевании Константинополя мог бы, пожалуй, подвергаться сомнению, так как он заимствуется от свидетеля грека, если бы сама современная Западная церковь со своей стороны не давала нам свидетельства, что рассказанное греческим писателем не напраслина, не клевета на латинян. Папа Иннокентий III писал на Восток к кардиналу Петру следующее письмо, направляя речь против крестоносцев, забывших свои обеты: «Вы дали обет употребить старания для освобождения Св. Земли из рук неверных, а вместо того безрассудно уклонились от чистоты вашего обета. Вы подняли оружие не против неверных, но против христиан, возжелали не возвращения Св. Земли, но обладания Константинополем, предпочитая земные богатства небесным благам. А хуже всего то, что некоторые из вас не пощадили ни религии, ни возраста, ни пола, но, совершая в глазах всех блудодеяния и прелюбодеяния, предавали насилию не только простых жен, но и дев, посвятивших себя Богу. Недостаточно вам было императорских сокровищ и имущества людей знатных и простых, вы простерли свои руки на богатства церковные и, что всего преступнее, — на предметы священные, ибо вы похищали священные одежды и уносили иконы, кресты и мощи, так что Греческая церковь при всех своих страданиях не пожелает возвратиться к апостольскому престолу и, видя в латинянах пагубные примеры и дела тьмы, по справедливости возненавидит их более, чем псов».[22] Иннокентий, как видим, в описании разграбления Константинополя латинянами почти буквально повторяет свидетельство Никиты Хониата о том же событии и тем подтверждает, вне всякого сомнения, рассказ греческого историка. Папа не ошибался, когда говорил, что за эти поступки греки возненавидят латинян, как псов. Греки глубоко были возмущены насилиями и неуважением к их религиозным убеждениям со стороны латинян! И в самом деле, как было не возмущаться? По мнению одного новейшего историка, «это завоевание Константинополя латинянами вело за собою величайшие изменения в положении греческого народа, как никакое другое событие. Господство римского права и гражданских учреждений теперь подорвано на Востоке, и отсюда‑то, по нему, должно производить все позднейшие печальные и неблагоприятные явления в отношении византийского царства, православной Церкви и греческой нации».[23] Видя странное поведение своих западных собратий во Христе, Никита Хониат восклицал, обращая внимание своих современников на события в Константинополе: смотрите, таковы‑то латиняне, «этот народ, который считает себя более благочестивым и праведным, более точным блюстителем Христовых заповедей, чем греки; вот эти ревнители, поднявшие на рамена свой Крест; они, — замечает Хониат, — оказались полнейшими лицемерами».[24] Без сомнения, под влиянием сознания тяжести бедствий, каким подвергли латиняне византийцев, под предлогом освобождения Св. Земли, этот историк прямо и решительно заявляет: «Непомерная ненависть к нам латинян и крайнее несогласие наше с ними не допускают между нами ни на одну минуту мысли о дружелюбии».[25] От латинян греки стали ожидать только одного худого и притом в высшей степени: «Какого самого ужасного зла не сделают люди, — говорит Никита о латинянах, — которые собрали в своем сердце такую злобу к грекам, какой никогда не имел сам древний змей, враг рода человеческого?»[26] После этого можно ли было ожидать, чтобы разъединение Церкви христианской, совершившееся в XI в., пришло снова к целостности, уврачевалось в века, последующие за этим печальным событием? И не греки тому виною!
