Каждый из предлагаемых вниманию читателей томов представляет собой особое, самостоятельное исследование. Более того, первый являлся магистерской диссертацией, второй — докторской. Диссертации поставили Н.А-. Осокина в совершенно особое положение в отечественной исторической науке — уже хотя бы потому, что автору удалось рассмотреть и изложить историю альбигойцев без всякого влияния современной ему идеологии, а ведь мы должны помнить о том, насколько сильно было влияние в России XIX столетия церковного сознания и церковных оценок. После выхода второго тома Н.А. Осокин становится известен также и на Западе, где его труд отмечается в ряде научных обозрений как превосходный.
После выхода второго тома «Альбигойцев» Н.А.Осокин продолжает много писать — теперь уже по проблемам европейской истории: от Древнего Рима до эпохи Наполеона. Он создает не одни лишь исторические труды. Ему принадлежат статьи по еврейскому вопросу («Роковое недоразумение», Казань, 1891 г.), доклады о делах Казанского уездного совета по училищам, отзывы о музыкальных вечерах. Характерной чертой всего, что выходило из-под его пера, было умение не только глубоко, по существу, раскрыть материал, но и преподнести его жизненно, увлекательно. Сочинения Н.А.Осокина ценны не только как исторические исследования, но и как познавательные книги, написанные человеком с широким кругозором.
Вот как сам Н.А.Осокин определяет цель исследования истории альбигойцев в предисловиях к первой и второй книгам:
«Подавление первой Реформации, сопровождавшееся уничтожением целой национальности, долго не перестанет быть притягательным и интересным предметом для исследователей. Но таково свойство этого вопроса, что при литературных занятиях им западные ученые не могли не проявить в данном вопросе свои личные чувства и страсти. Альбигойская вера возбуждает в католичестве ряд неприятных воспоминаний. Судьба альбигойцев неразрывно связана с историей папства и католицизма; погибая, они будто увлекали за собой ту теократическую систему, которую так страстно ненавидели. Это послужило причиной того, что после истребления богословских и исторических памятников сектантов на веру и историю альбигойцев лежа таинственность, мало способствовавшая основательному изучению вопроса. В то же время протестантские исследователи не могли не видеть в реформаторах XII и XIII столетий своих единоверцев. Припоминая горькую участь, постигшую лангедокских мучеников веры, они окружили их религию ореолом, в каком желали ее видеть, не проникая глубоко в имевшиеся источники и не делая должного различия между разными направлениями религиозного свободомыслия. Только в последнее время появились отдельные исследования, которые смогли пролить более ясный свет на альбигойские секты, уяснив их догматическое учение, хотя западная наука не имеет связной и общей истории альбигойцев, которая бы проследила судьбы средневековых сектантов, катаров и вальденсов, от их возникновения до исчезновения, вместе с политическими и религиозными последствиями крестовой войны в пределах Лангедока.
Русская наука в вопросе альбигойском, как и во многих других, стоит на особенно благоприятной, независимой почве. Мы не причастны к тем религиозным и национальным интересам, которые, невольно прорываясь в исследователе, могут затмить чистоту исторического взгляда. Отдаленные веками от тех событий, чуждые им по нации, мы можем отнестись к ним спокойно и примиренно. Мы не католики и протестанты, чтобы в дело науки вносить жар той или другой религиозной страсти. Для нас каждое историческое явление важно лишь в том отношении, сколько пользы оно оказывает прогрессу человечества и успехам цивилизации.
Автор должен предупредить, что богословский элемент, положенный в основание альбигойских вероучений, интересовал его не со стороны своей близости к истинному правоверию, а со стороны своего влияния на цивилизацию в целом, но, исходя и из такой оценки, он одинаково должен был прийти к выводам, для ереси неблагоприятным. Поэтому автор полагал, что было бы несообразно ни с его сведениями, ни с целью его чисто исторического труда при изложении альбигойских вероучений вступать в какую-либо полемику с ними или в какой-либо богословский анализ».
(Из предисловия к первой книге.)
«Являясь продолжением истории альбигойцев в ее втором, более долгом, но менее наполненном событиями периоде, настоящая книга имеет вместе с тем и отдельное, самостоятельное содержание. Она повествует о том времени, когда альбигойская ересь перестала быть целостной, энергичной оппозицией, когда она стала предлогом для осуществления политических задач французского правительства и когда для искоренения ее последних представителей прибегли к применению орудий религиозной нетерпимости. Таким образом, исследование об альбигойцах должно было обратиться в рассказ о приобретении Лангедока и Прованса французами и в историю начальной, т. е. южнофранцузской инквизиции.
Начало инквизиции — вопрос весьма неразработанный и темный в церковной истории, хотя ее учреждения были описаны не раз с достаточной подробностью. Автор полагает, что элементы этих учреждений коренились издавна, подготавливая почву для стройной системы. Дух, вдохновлявший инквизицию, не мог быть внесен одним человеком, он развивался под влиянием исторических судеб Западной Церкви. Инквизицию можно понимать в самом широком смысле как нетерпимость вообще и в более узком, непосредственном — как судебно-полицейское учреждение, наблюдавшее за чистотой католического учения и каравшее любое уклонение от нее. В истории инквизиции как карательного органа важнейшую роль сыграл Доминиканский орден. Потому, говоря об инквизиции вообще, мы не могли игнорировать историческое развитие религиозной нетерпимости на Западе, но вместе с тем, разбирая и опровергая все прежние теории касательно открытия первых церковных судилищ, мы искали более точную дату для начала доминиканской инквизиции. Опираясь на неизданные протоколы провансальских трибуналов, которых доселе не имели в виду, автор должен был остановиться на новой, более поздней дате.
Исходя из той мысли, что вопросы церковной истории не могут быть изучены и поняты без знакомства с политическими и общественными реалиями, мы по возможности связывали их с последними. Автор не хотел, чтобы его книга приняла характер мартиролога альбигойцев, да и независимо от этого он должен был часто обращаться к папской истории и к политическим событиям на Западе в XIП столетии (а более всего к внутренней истории Лангедока, поскольку она входила в круг задач этого сочинения), потому что инквизиционные институты создавались под влиянием и того и другого.
Но один рукописный материал, послуживший источником для многих страниц предлагаемой книги, не мог бы сам по себе обусловить необходимость изучения провансальской и вообще первой инквизиции в глазах русской публики. Автор смеет думать, что, соединив в своем изложении историю первой инквизиции с историей нетерпимости Римской Церкви вообще, он несколько оградил себя от такого упрека. Он хотел показать, как терпимость содействовала росту и могуществу Западной Церкви и как обращение к нетерпимости повлияло на ее внутреннее и внешнее падение. С тех пор как инквизиция, явление совершенно чуждое духу христианства, стала необходимым элементом папской системы, последняя подорвала всякое уважение к себе в общественном мнении Запада и стала близиться к гибели. Инквизиция была гангреной католицизма, его злым гением. В этом отношении история нетерпимости всегда будет интересным предметом для изучения. Те охранительные, полицейские меры, которые порождает преследование протеста, всегда представляют собой орудие весьма обоюдоострое. Гонение на чужую мысль есть проявление боязни за прочность собственной, сознание внутренней несостоятельности. Нетерпимость вызвала крушение даже такой могучей силы во всемирной истории, какою была Римская Церковь. Альбигойство, явление болезненное, пало бы само собой от внутреннего разложения и от противоречий, которыми оно страдало. Трибуналы же, преследуя ересь, вызвали против себя общественное негодование, обратившееся позже на само католичество, и тем косвенно подготовили более решительную оппозицию, т. е. великую Реформацию».
(Из предисловия ко второй книге.)
При подготовке текста книги к изданию мы постарались снабдить его необходимыми комментариями уже по той хотя бы причине, что современное состояние исторических дисциплин позволяет по-иному взглянуть на многие из поднятых НА. Осокиным проблем. Поскольку издания прошлого века представляют собой воспроизведение рукописей магистерской и докторской диссертаций, мы несколько «облегчили» их, убрав ту часть примечаний самого автора, где Н.А. Осокин полемизирует с авторами, чьи точки зрения безусловно устарели.
