Было бы, конечно, сильным преувеличением утверждать, что с биографиями св. Игнатия происходило в точности то же самое. Его жизнеописания уже с самого начала стремились опираться в основном на документированные свидетельства и достоверные рассказы. И всё же «Автобиография», как уже говорилось, не полна: она охватывает лишь семнадцать лет из жизни Иньиго де Лойолы. К тому же она долго была недоступна читателям. Именно поэтому в первых его биографиях появились некоторые черты, характерные для агиографии, для традиционных «житий».
Ограничимся лишь одним, но ярким примером. В Жизни св. Игнатия, написанной в конце XVII в. Луиджи Карноли [269], пересказывается (со ссылкой на других «солидных» авторов) следующий вполне «апокрифический» эпизод. Когда родители собирались крестить новорождённого младенца и обсуждали, как его назвать, поначалу они собирались дать ему имя «Бельтран» — в честь отца. Однако новорождённый неожиданно заявил: «Моё имя должно быть — Игнатий!» [270] А в другой биографии, составленной Иоанном-Евсевием Нирембергом [271], этот эпизод даже получает аллегорическое толкование: по его мнению, имя «Игнатий» (исп. Ignacio) — это слегка видоизменённая латинская фраза «Ignemiacio», что означает «разбрасываю огонь». Конечно, имеется в виду огонь Божественной любви, который святой впоследствии возжигал в душах людей.
Правда, такого рода легенд в биографиях св. Игнатия было сравнительно немного. И всё же на протяжении четырёх с лишним веков основная линия, по которой развивались его жизнеописания, вела к устранению подобных легендарных наслоений, ко всё большей исторической достоверности, от агиографий — к биографиям. Такая тенденция вполне созвучна духу современности ведь о необходимости здравого и строго исторического подхода к жизнеописаниям святых было прямо сказано на II Ватиканском Соборе [272].
* * *
Попытаемся же вкратце проследить эту основную линию. Сначала следует упомянуть свидетельства очевидцев, основанные на аутопсии. Это, безусловно, наиболее ценные материалы, хотя и они не всегда свободны от свойственных той эпохе вкусов и представлений.
Первыми стали собирать разнообразные сведения о жизни св. Игнатия люди, близко его знавшие: Педро де Рибаденейра, Хуан Альфонсо де Поланко, Иероним Надаль и Диего Лаинес. Ещё в 1546 г. Педро де Рибаденейра, бывший тогда студентом Падуанского университета, решил разыскивать всевозможные сведения о жизни основателя Общества. Возможно, это решение было принято Рибаденейрой совместно с Хуаном-Альфонсо де Поланко, встречавшимся с ним в упомянутом университете. За этими сведениями Рибаденейра обращался, в частности, к Диего де Эгиа, который был духовником св. Игнатия. Что касается Поланко, то он составил два биографических наброска о св. Игнатии: один в 1548 г., другой — в 1551 г. Хотя в них содержится немало ценных сведений, Поланко не удалось привести эти заметки в окончательный вид. Именно в таком, незавершённом, виде они и опубликованы в начале его Хроникона.
В числе тех лиц, к которым Поланко обращался с просьбой сообщить что-либо о жизни св. Игнатия, был Диего Лаинес. В 1547 г. последний ответил Поланко подробным и обстоятельным письмом, представляющим собою в действительности краткую биографию (или «протобиографию») св. Игнатия. По мнению исследователей, этот текст составляет первооснову всей последующей литературы о св. Игнатии.
Как уже говорилось, особая заслуга в деле сбора достоверных сведений о жизни св. Игнатия принадлежит Иерониму Надалю: ведь именно он оказался тем, кто так настойчиво просил святого I поведать о своей жизни. Кроме того, Надаль оставил разнообразные указания на эту тему в своих Беседах и в Апологии Общества.
В эту же группу наиболее ценных документов входят и некоторые письма самого св. Игнатия, а также, разумеется, егоДуховный дневник — вернее, его малая часть, дошедшая до нас.
* * *
В 1567 г. св. Франциск Борджа, тогдашний Генеральный настоятель, поручил Педро де Рибаденейре написать биографию основателя Общества. Надо сказать, что к этому заданию Рибаденейра был подготовлен неплохо: ведь уже очень давно он собирал всевозможные сведения и писал заметки. Поэтому со своей задачей он справился быстро, и уже в начале 1569 г. биография была готова, хотя в силу разных причин напечатана она была лишь в 1572 г.
Эта биография была написана по-латински. Да и как могло быть иначе: ведь она предназначалась иезуитам, живущим в разных странах, и к тому же была официальной. Только в 1583 г. Рибаденейра издал её испанский перевод.
Можно сказать, что эта книга ознаменовала собою новую нюху в мировой агиографии, поскольку основывалась на документальных свидетельствах. Именно такой подход к жизнеописаниям святых возобладала в дальнейшем — прежде всего у болаандистов. И всё же биография, составленная Рибаденейрой, не лишена ошибок, упрощений и несколько поверхностного отношения к духовной жизни святого.
В 1585 г. по поручению Эверардо Меркуриано, тогдашнего Генерального Настоятеля, итальянец Джованни-Пьетро Маффеи опубликовал ещё одну латинскую биографию святого. По сравнению с книгой Рибаденейры она была более риторична, академична. Сведения Маффеи черпал в основном из Хроникона Поланко. Книга Маффеи десятки раз переиздавалась и была переведена на основные европейские языки.
Выше говорилось о том, что «Автобиография» и Духовный дневник тщательно хранились в Римском архиве. Тогда казалось, что незавершённость, фрагментарность этих документов способ на разочаровать читателя. Поэтому биографии, составленные Рибаденейрой и Маффеи, послужили основными источниками для целого ряда других биографий святого, вышедших на разных европейских языках в течение последней четверти XVI — первой половине XVII вв. Особенно сильным импульсом к созданию подобных биографий послужила беатификация (1609 г.) и особенно канонизация (1622 г.) Игнатия Лойолы.
В 1599 г. о. Фавар решил составить для французской публики нечто вроде «синтеза» двух официальных биографий святого. Взян за основу книгу Рибаденейры, он дополнял её теми пассажами из труда Маффеи, которые казались ему удачными или необходимыми [273]. (Примерно так же поступил во II в. Татиан, составив Диатессарон: непрерывное повествование, «гармонизирующее» сведения, сообщаемые четверыми евангелистами).
Все эти биографии были согласны в одном: они создавали идеализированный, патетический образ великого святого, гениального основателя и руководителя небывалого Общества, несгибаемого борца с протестантизмом. Св. Игнатий представал в этих биографиях как безупречный образец всех возможных добродетелей, как чудотворец, руководимый Богом с самого раннего детства. В его уста вкладывались пространные, напыщенно-риторические периоды, а сам он представал в торжественно-иератической позе, окружённый сиянием славы. Сам же биографический материал в этих книгах сводился практически к тому, что первым дал Рибаденейра.
Канонизация св. Игнатия, осуществлённая Папой Григорием XV 12 марта 1622 г.
* * *
Эту «орнаментальную» биографическую линию продолжили различные иллюстрированные издания биографии святого. Три таких биографии (в том числе и труд Рибаденейры) вышли в самом начале XVII в. В них воспроизводились 100 иллюстраций представление о которых можно получить по гравюрам, публикуемым в настоящем издании.
Когда в 1605 г. Папа Павел V возбудил процесс беатификации Игнатия Лойолы, польский историк-иезуит Николай Ланцицип (Ленчицкий) и тогдашний ректор Германской Коллегии Общества в Риме, Филиппо Ринальди (Ринальдини), по поручению Генерального Настоятеля Клаудио Аквавивы занялись составлением иллюстрированной биографии св. Игнатия. Ланциций и Ринальди были авторами латинских подписей под каждой из этих гравюр [274]
Составление подобных иллюстрированных биографий распадалось на два этапа. На первом необходимо было найти художника, который создал бы сами рисунки. Затем эти рисунки следова ло подготовить для умелого гравёра, которому предстояло пере нести их на медные доски.
Хотя какие-либо прямые указания на это отсутствуют, в нашем случае нет сомнения в том, что художником, то есть автором рисунков, был не кто иной, как Питер-Пауль Рубенс (1577–1640 гг.). Кроме других соображений, это строго доказывается параллелизмом между одной из этих гравюр, изображающей открытие Германской Коллегии, и соответствующим рисунком великого живописца, хранящемся в Национальном музее в Эдинбурге.
Рубенс не создал все эти рисунки за один присест; кроме того, его тогда ещё нетвёрдые познания в технике гравировки не позволили ему неуклонно потребовать от гравировщика точной копии его рисунков. И всё же вдохновение и сила его гения проявились во многих из этих гравюр.
