В прежние времена, когда епископы были выборными церквей, избирались перед рукоположением клиром и народом каждой церкви, они были и на соборах естественными представителями своих церквей, самим избранием как бы уполномочивающих их на такое представительство[428].
Впрочем, защитники выборности епископата исходили не только из таких церковно-политических соображений. В ряде публикаций акцент делался на ненормальности ситуации, рожденной назначением епископов по воле государственной власти. Так, автор статьи в еженедельнике «Церковно-общественная жизнь», издаваемом членами корпорации Казанской духовной академии, указывал:
Синод, в составе своих членов – архипастырей, был только неизбежным декорумом, которым канонически прикрывалось обер-прокурорское распорядительство в церкви. Понятно, какая деморализация вносилась подобной практикой в саму епископскую среду. Карьеризм, унизительное заискивание, притворство, чиновничий бюрократизм – все это было неизбежным следствием ставленнической епископской волокиты[429].
Епископы, добавлял автор, не связаны в таких условиях с паствой никакими нравственными узами.
Порой высказывались и радикальные решения проблемы участия, более того – решающего участия государства в выборе епископов. Так, «Христианское братство борьбы» требовало: «Что же касается епископов, то все они теперь же должны быть удалены со своих мест на покой, во исполнение точных слов предписания апостольского»[430].
Наиболее остро проблема вмешательства государственной власти ставилась не столько в связи с избранием епископов, сколько в связи с практикой их перемещений. Публикуя в «Православном собеседнике» текст, составленный им для включения в отзыв архиепископа Казанского Димитрия (Самбикина), И. С. Бердников добавил замечание о том, что причина такого обычая – влияние государства, в котором «перемещение сановников с места на место по разным соображениям в порядке вещей»[431]. Об этом же писали еще в первой половине 1905 года светские издания: «Архиереев перемещали как обыкновенных губернаторов»[432], вводя тем самым в их среду «чиновничество, с его застегнутостью, формализмом, местничеством, звездами и карьеризмом»[433]. Более того, замечали авторы, хотя эта система взята сколком с таковой же гражданского ведомства, но значительно превзошла ее по форме, [поскольку] если назначается епископ на какую-либо новую кафедру, приходится производить передвижение едва ли не десяти епископов[434].
Автор статьи в «Санкт-Петербургских ведомостях», приводя статистику перемещений, спрашивает о епископах: «Насколько хорошо может быть известно им состояние их собственной епархии?»[435]. Позднее, в тех же Ведомостях, автор статьи о епархиальном управлении указывает, что «догматическое» нарушение, которым является перемещение епископов, влечет за собой «недостаток (если даже не полное отсутствие) связи между архиереями и подчиненными им органами управления»[436].
Указанный недостаток, распространенный на отношения между епископом и всей его паствой, являлся еще одним аргументом в пользу установления выборного епископата. Этот аргумент, как мы помним, был положен в основу предложений по реформе еще протоиереем A. M. Иванцовым-Платоновым. Повторялся он и в рассматриваемый нами период.
Паства избирает лучшего из своей среды, т. е. такого, который выдается своими познаниями, своей жизнью и духовным опытом. Как лучший человек, избираемый является и лучшим выразителем веры и упования паствы, которая его избирает[437], – писал Д. Брянцев, автор статьи в журнале Харьковской семинарии «Вера и разум». В помещенной в том же журнале серии статей, вероятно принадлежащих преосвященному Харьковскому Арсению (Брянцеву)[438], указывается, что при участии паствы в избрании архиерея «можно ожидать назначения в епархиальные епископы людей, известных пастве своим благочестием, просвещенностью и способностями к сему служению». Такой епископ, замечает автор,
будет пользоваться доверием, авторитетом и любовью со стороны паствы, для коей он будет «свой» пастырь, близкий всем, и от коей он встретит полное сочувствие и широкое содействие своим архипастырским действиям[439].
При этом участие паствы в избрании епископа понимается
не в узком смысле избрания кандидата на епископскую кафедру одними клириками и мирянами вдовствующей паствы, причем епископы только констатируют формальную правильность выборов,
– но предполагает «одинаково активное участие в выборах и вдовствующей паствы, и епископов всего округа»[440]. По мнению Харьковского преосвященного, известное в истории и канонах ограничение участия клира и мирян в избрании епископов следует понимать как стремление не уничтожить это участие, но «оградить его, обезопасить и утвердить его строго определенными нормами», что нужно и сейчас, учитывая развившуюся практику партийной агитации[441]. Предлагаемая архиепископом Арсением система избрания отвечала этой озабоченности: клир и миряне намечают кандидатов, собор епископов избирает и рукополагает одного из кандидатов, намеченных клиром и мирянами и самим собором[442].
Были и другие мнения по этому вопросу. Например, съезд духовенства в Ревеле полагал, что епископ должен избираться духовенством при участии представителей от приходов[443]. Группа Московского духовенства в записке, опубликованной в газете «Слово», выражала убеждение, что «епископы должны избираться духовенством и мирянами епархии»[444].
Вопрос о том, кто избирает епископов, стал предметом пространной историко-канонической дискуссии, в которой выступавшие пытались обосновать свои позиции историей и канонами Церкви. Эта дискуссия была фактически инициирована епископом Антонием (Храповицким). В своей первой докладной записке в ответ на запрос Святейшего Синода об архиерейских отзывах он критиковал мнение о необходимости выборности епископата, выраженное в «записке 32‑х». В декабре 1905 года записка преосвященного Антония была опубликована вместе с ответом, составленным Н. П. Аксаковым, в журнале Московской духовной академии «Богословский вестник».
Преосвященный Антоний утверждал, что
епископы избираются епископами же и утверждаются митрополитом <…> как совершенно ясно выражено в 4‑м правиле I Собора, в 28‑м IV, в 3‑м VII, 19‑м и 23‑м правилах Антиохийского Собора, 13‑м Карфагенского и 12‑м Лаодикийского.
Избрание же народом, добавлял владыка Антоний, исключено правилом Лаод. 1З[445]. Преосвященный, впрочем, признавал за народом право с согласия епископата выдвигать желаемого им кандидата. Народ, считал он, также опрашивается в случае сомнения, касающегося каких-либо канонических препятствий к рукоположению, которые мог бы иметь намеченный к избранию кандидат. «Хорошо, если (избираемый) будет иметь и одобрение от народа», писал преосвященный Антоний, перифразируя слова апостола[446], однако, это не значит, «чтобы миряне верующие или даже язычники были полномочными избирателями иерея и, тем более, епископа»[447].
Оспаривая аргументацию преосвященного Антония, Н. П. Аксаков останавливался на толковании правила I Всел. 4[448]. По мнению Аксакова, раз епископы должны посылать свое согласие о каком-либо определенном кандидате, значит, этот кандидат уже избран, и остается лишь заручиться согласием епископов[449]. То есть, считает Аксаков, здесь не идет речь о порядке самого избрания, который «в каноне не указан, но, очевидно, всем хорошо известен»[450]. Аксаков ссылался на то, что, согласно истории собора, изложенной Геласием Кизическим[451], на места арианских епископов «поставлены были епископы решением того же собора, и клира и народа каждой епархии»[452]. Автор указывал также на послание собора к Александрийской Церкви, приведенное в «Церковной истории» Сократа (I, 9), где указано, что клирики, рукоположенные Мелетием, – а речь идет, по мнению Аксакова, именно о епископах, – могут оставаться на местах, если будут достойны и избраны всем народом[453].
Какой же это «известный» порядок избрания епископов? По мнению Аксакова – тот, который указан в Постановлениях Святых Апостолов: «рукополагать <…> того, кто <…> избран всем народом»[454]. Наконец, автор полагал, что употребленный в правиле Лаод. 13 греческий термин δχλος следует понимать именно в смысле толпы, которой Аксаков противопоставляет законное собрание клира и мирян. Те же взгляды с аналогичной аргументацией развивал профессор Киевской духовной академии по кафедре церковного права Ф. И. Мищенко[455].
