«Но Давид плакал более»
Если подсчитать все плачи героев Библии, то окажется, что самые большие плаксы в ней — а возможно, и во всей еврейской истории — это Давид и Иосиф. Это любопытно, потому что у них есть и другие сходные черты: оба любимы, изобретательны и умны. Оба хороши собой, и по внешности обоих нельзя угадать, что в них скрывается большая внутренняя сила.
И не только это. Оба были младшими сыновьями, которых старшие братья не любили и о которых говорили с насмешкой, даже с ненавистью. Обоих отцы послали посмотреть, как дела у старших братьев. Давид был послан на поле боя в долину а-Эла, где трое его братьев воевали в рядах израильского войска против филистимлян. Братья встретили его недоброжелательно, но он победил Голиафа и в итоге стал царем Израиля. Иосиф был послан к братьям, пасшим овец в долине Дофан. Они схватили его и продали проезжим купцам, но после многих лет рабства и тюрьмы он стал «вторым после фараона».
Интересно, что они сходны также в том, что когда оба возвысились, то не даровали своим братьям высоких постов. Иосиф простил братьев и поселил их в Египте, но не дал им высоких должностей. Давид приближал и продвигал Иоава и Авессу, сыновей своей сестры Саруи, но никак не пособлял старшим братьям, которые плохо относились к нему в юности. Можно предположить, что, будучи младшим в семье, к тому же красивым и не похожим на остальных, он с детства был ближе к сестре, чем к братьям. Библейский рассказ не противоречит этому, но вроде бы и не дает оснований для такого предположения. Однако в том-то и состоит одно из великих достоинств этого повествования, что оно неудержимо побуждает нас домысливать и пристраивать к нему наши собственные гипотезы и возможные детали.
И Давид, и Иосиф в конце концов стали правителями государств. Но Иосиф правил в чужом государстве, а Давид в своем. Иосиф занимался администрацией и экономикой, а Давид преуспел в основном в войнах. Оба они нравились женщинам, но Иосиф сдерживал свои страсти, а Давид поддавался им. И тут мы приближаемся к самому большому различию между ними. С Иосифом произошла положительная метаморфоза: из балованного и высокомерного подростка он стал человеком, который обратил свои таланты на благо людей и страны. С Давидом произошла метаморфоза обратная. Он был такой же «разумный в речах и видный собою», как Иосиф, но огромное личное обаяние и успехи извратили его нравственные суждения. Он поддался тому искушению, которого избежал Иосиф, и после этого катился все ниже и ниже, вплоть до своей жалкой и преждевременной старости.
Что же касается их рыданий, то Давид плакал в самых разных обстоятельствах и в разные периоды своей жизни, и слезы его поэтому «распределены» по разным годам и причинам, в то время как Иосиф громко рыдал лишь однажды — когда воссоединился со своей утраченной семьей. Библия не рассказывает, плакал ли он, когда потерял мать, когда братья бросили его в яму, когда его продали в рабство, а потом посадили в тюрьму по ложному обвинению. Она рассказывает лишь о том, как он плакал, когда встретился с братьями, пришедшими в Египет запастись зерном.
Во время первой их встречи Иосиф продемонстрировал большое самообладание. Братья не узнали его, но он их узнал, однако сумел это скрыть. Он вел себя с ними, как чужой, говорил сурово, обвинил их в том, что они шпионы («соглядатаи»), даже арестовал. Но, услышав, как они, не зная, что «второй после фараона» человек в Египте понимает их язык, говорят между собой о своей давней вине — о продаже младшего брата в рабство, — он утратил выдержку и поспешил покинуть их, чтобы рыдать без свидетелей.
Второй раз он заплакал, когда братья, по его требованию, привели к нему Вениамина. Плотина его слез уже была прорвана во время первой встречи, к тому же перед ним был его любимый брат, сын той же матери, и поэтому теперь он зарыдал сразу. Библия специально подчеркивает, как быстро это произошло: «И поспешно удалился Иосиф, потому что воскипела любовь к брату его, и он готов был заплакать; и вошел он во внутреннюю комнату, и плакал там» (Быт. 43, 30). Но потом умыл лицо и вернулся к братьям, по-прежнему не открывая свою тайну.
Лишь на следующий день, когда обнаружился кубок, который Иосиф подсунул в суму Вениамина, а Иуда рассказал ему, как рассказывают незнакомому человеку, что их брат Иосиф умер, а теперь их отец тоже может умереть, если и с Вениамином что-нибудь случится, — лишь тогда Иосиф отказался от своей игры. Он удалил из своих покоев всех посторонних и открылся братьям и тогда зарыдал снова, но это уже был нескрываемый плач во всеуслышание: «И громко зарыдал он, и услышали Египтяне, и услышал дом фараонов».
Долгие годы сурово владевший собою, Иосиф не мог больше сдерживаться. Он не мог больше притворяться чужим перед братьями, а главное — перед самим собой. Он наконец дал волю своим чувствам, и они вырвались рыданиями. Под конец той встречи Иосиф плакал на плече своего брата Вениамина, а Вениамин плакал на его плече. И тогда он поцеловал остальных своих братьев и плакал на плече каждого из них.
Обо всем этом я еще буду говорить в одной из следующих глав, посвященной первой ненависти, в том числе ненависти братьев к Иосифу. Сейчас отмечу лишь, что еще раз он плакал по приходе в Египет отца: «Иосиф запряг колесницу свою, и выехал навстречу Израилю, отцу своему, в Гесем[43], и, увидев его, пал на шею его, и долго плакал на шее его» (Быт. 46, 29). Потом он еще оплакивал смерть отца, а последний раз он плакал, когда братья, опасаясь его мести, придумали для него рассказ, будто отец на смертном одре просил, чтобы Иосиф простил им былое преступление.
Как я уже говорил, Давид тоже пролил немало слез. Он плакал, прощаясь с Ионафаном, и Библия даже подчеркивает: «И плакали оба вместе, но Давид плакал более» (1 Цар. 20, 41). Он плакал со всеми своими людьми — «доколе не стало в них сил плакать», — когда амалекитяне напали на их жилища и взяли в плен их женщин и детей. Этот плач, кстати, не помешал им ринуться в погоню, разгромить амалекитян и спасти своих близких. Он оплакивал смерть Саула и Ионафана на горе Гильбоа. Он плакал — правда, несколько другим плачем, как я уже отмечал, — на похоронах Авенира. Он плакал — и об этом я тоже рассказывал, — когда умирал его первый сын от Вирсавии (и перестал плакать, когда мальчик умер). И еще три раза он плакал из-за своего сына Авессалома: когда Авессалом убил Амнона, когда ему самому пришлось бежать из Иерусалима из-за мятежа Авессалома, и последний раз — после его смерти.
Я уже говорил, что лишь этот последний плач Давида действительно трогает читателя, но не только из-за его искренности, но и потому, что автор сопроводил его словами Давида, и слова эти переданы так гениально, что не могут оставить читателя равнодушным: «Сын мой Авессалом! сын мой, сын мой Авессалом! о, кто дал бы мне умереть вместо тебя, Авессалом, сын мой, сын мой!» (2 Цар. 18, 33).
Я не уверен, что это правильная расстановка знаков препинания. Можно ведь и так: «Сын мой Авессалом. Сын мой, сын мой Авессалом. О, кто дал бы мне умереть вместо тебя, Авессалом. Сын мой… Сын мой…» Возможны и другие варианты. Но как ни расставляй эти знаки, слова Давида все равно складываются в бессвязную смесь речи и плача, и читатель бормочет их про себя и воочию представляет себе вдохи, и всхлипывания, и перерывы, и сглатывание слюны и соответственно ставит запятые. И то же самое со следующим воплем Давида, через несколько абзацев после того: «Сын мой Авессалом! Авессалом, сын мой, сын мой!»
Кто знает, может быть, мы и поныне ощущаем обаяние Давида именно потому, что это был человек потрясающей, невероятной многогранности, который способен был и замечательно играть на гуслях, и победить Голиафа, и править Израилем, и прелюбодействовать, и одолеть в рукопашной льва и медведя, и сочинять псалмы, и добыть крайние плоти филистимлян, и убивать своих врагов, и вот — плакать, давясь словами и рыданиями.
Но рядом с плачем Давида упоминается еще один плач — хоть не его самого, но по его вине. Это плач Фалтия, сына Лаишева, второго мужа Михаль (Мелхолы), дочери Саула. И из всех плачущих героев Библии (а таких, оказывается, немало) именно этот более всего трогает мое сердце.
«Шел и все плакал и плакал»
Как мы помним, Михаль была первой женой Давида. После того как Давид с ее помощью бежал из дворца, Саул отдал ее в жены Фалтию из Галима. Не знаю, как это возможно с точки зрения юридической, но, видимо, царей тех времен юридические проблемы беспокоили куда меньше, чем они беспокоят нас сегодня. Как бы то ни было, сразу же после смерти Саула Давид, взошедший на трон в Хевроне, поспешил потребовать у Авенира, Саулова военачальника, и от Иевосфея, сына Саула, царствовавшего на севере после отца, вернуть ему Михаль.
«И послал Иевосфей, и взял ее от мужа, от Фалтия, сына Лаишева. И пошел с нею муж ее, шел и все плакал и плакал, до Бахурим. Тут сказал ему Авенир: ступай назад! И он возвратился»[44] (2 Цар. 3, 15–16).
