Все согласно рассказанное Терентьевою, Максимовою и Козловскою, оказалось совершенно согласным с обстоятельствами дела и было подтверждено многими свидетелями, а в особенности – Жельновою, Косачевскою и Ковалевою. Мнимая прозорливица Еремеева, как нищенка, просто незаметною вошла в сени Берлиных, чтобы попросить милостыни и слышала разговор евреев с Терентьевою о предположенном умерщвлении несчастного ребенка: испугавшись такового разговора, она незаметно и ушла от Берлиных. Всех обвиняемых евреев по оговору Терентьевой, Максимовой и Козловской. было до 50-ти человек. Естественно, что все они упорно не сознавались в своей виновности, а в оправдание свое многие из них, как это обыкновенно практикуется евреями, говорили следователям: “На что евреям кровь? Им крови не нужно. Мучить мальчика не нужно. Это грех”. Этому даже верить запрещено повелениями разных королей, а также Государя Императора Александра I-го от 6-го марта 1817 года. Если донощицы все это сами на себя принимают, так нечего и розыскивать виновных, стало быть, они и делали это, – они и виноваты, и т. д. в том же poде. Давая лживые ответы на вопросы следователю, евреи часто впадали в самопротиворечие, были обличаемы в явной лжи, отказывались от того, что было сказано ими раньше, по часу стояли молча, преставлялись сумасшедшими, больными, выходили из себя, падали на землю и неистово кричали всякий вздор, оскорбляли следователей, клеветали на начальствующих лиц и т. п.; но бывали случаи, что, при всем своем запирательстве, евреи иногда и проговаривались. Так, например, жена цирульника Орлика Фратка, явившись в следственную комиссию, сначала объявила, что вовсе не станет отвечать ни на какие вопросы, и долго молчала, но потом начала браниться, бегать взад и вперед по комнате, и кричала в исступлении: “чего вы от меня хотите? Зачем не зовете других? Не один мой муж был, когда кололи мальчика. Все говорят, что Ханка Цетлина виновата: ее опрашивайте, а не меня”... После же сказала, что сама не была при убийстве, но Румин Нахимовский говорил ей, что мальчик был умерщвлен при нем в школе Берлинами, что при этом были еще Мирка, Славка, Шмерка, Гирш, Шифра, Янкель, Бася, Език, Ханна и друг. Затем она сама себя била поленом, приговаривая: “Так бы вcеx, кто колол мальчика... Я бы paсскaзaлa, кто и как колол, да боюсь: затаскают меня, и своих, евреев, боюсь... Если евреи это узнают, то я пропала”... Когда в комиссии речь зашла о ноже, которым было совершено убийство, она сказала: “тут нужен не нож, а гвозди... Может быть, прежде наши это и делали, но только не теперь; а что Терентьева колола мальчика, так это правда... Бейте меня, секите меня кнутом; я этого хочу и все на себя беру, а уж вам правды не скажу”... При всем том, именно по указанию Фратки, следственною комиссиею был отыскан особый нож, в серебряной оправе и сафьянных нoжнax, кoтopым, по ее словам, было сделано над мальчиком обрезание. В виду сильных улик, и Зелик Брусованский наивно сказал: “если кто из семьи моей, или хоть другой еврей признаются, тогда и я скажу, что правда”. Большую улику против евреев представила перехваченная полицией переписка между обвиняемыми, находившимися под стражею, и их родственниками и приятелями. Большой интерес представляют, для нас показания по этому делу двух свидетелей – Федорова и Груджинского. Федоров, крещенный еврей, показал, что “по общественному и в тайне сохраняемому между евреями учению им действительно нужна кровь христианская к празднику Пейсах для опресноков, – что сказал ему об этом отец его, Федорова, что он сам, как уверен, употреблял опресноки с этою кровью”. Тоже подтвердил и Грудзинский, также крещенный еврей, при чем он прибавил, что у евреев есть содержимая в большой тайне книга “Рамбам”, в которой во всей полноте описан обряд употребления христианской крови и ее добывания из младенцев, что он сам видел и читал эту книгу и что в ней нарисованы даже все снаряды, необходимые для совершения этого бесчеловечного обряда: полукруглое долото для желобковой раны в боку младенца и бочка, в которой катают его для привлечения крови. Велижское дело совершенно однако же неожиданно кончилось тем, что евреев от суда и следствия освободили, а Терентьеву, Максимову и Козловскую сослали в Сибирь на поселение; Еремееву предали церковному покаянию. Как посмотрели на это дело Сенат, Государственный Совет и Государь Император Николай Павлович, – об этом мы уже говорили [104].
8-го Апреля 1827 года, в имении Дымшев Зданишкал Телишевскаго повета (уезда), Ковенской губерии, пред Пасхою, пропал без вести семилетний мальчик, сын крестьян Викентия Степанкуса и Марианны Пиотровичей, Иосиф. Мальчик, вышел из деревни в поле и более не возвращался. В тот же день обеспокоенные родители узнали от пастуха, крестьянского сына, Августина Жуковского, 16-летнего парня, что мальчика схватили евреи (два человека) и унесли в лес Швентвалис. Родители дали знать местным властям; но розыски производились вяло. Только 26-го Апреля одна девочка, дочь местного крестьянина, Антонина Зубова, Уршуля случайно увидела в поле труп, который, по признанию Марианны Пиотровичевой, оказался трупом ее сына. Уездный врач (поветовый лекарь) Тарашуя произвел его осмотр 29-го Апреля. Из акта осмотра видно, что все тело несчастного мальчика было покрыто (вымазано) землею, смешанною с каким то клейким веществом и закрывавшею поэтому раны. Пришлось предварительно труп обмыть. После этого оказалось, что труп уже довольно сильно разложился и потому поверхность кожи была неодинакового цвета. На нем было найдено 8 рань разной величины, сделанных круглым железным орудием, как бы умышленно, по определенным местам; ширина ран определена врачем в гороховое зерно, а глубина некоторых более вершка: крови в них не найдено ни капли; мышцы вокруг двух ран на лице были воспалительного состояния. Врач даль заключение, что от этих восьми мучительных ран и последовала смерть мальчика Пиотровича. Началось следствие. Заподозрены были евреи, в числе 9-ти человек. Пастух Жуковский, с твердою уверенностью, из этих 9-ти человек указал на Гиршу Лейбовича Каца и на Лейбу Менделя, как на похитителей Пiотровича. Они, конечно, не сознались, хотя были тогда же уличены в ложном показании относительно того, где они были в день похищения мальчика. Явились и новые улики. Мальчика, как можно думать по добытым следствием данным, евреи замучили в корчме Ленких. После этого следственная комиссия вдруг поворотила в сторону от евреев. Что же оказалось? Как было доказано документально (письмами), евреи подкупили следователей. Следственная комиссия была заменена новою; главному взяточнику Мажухно дали 45 ударов плетьми. Новый следователь Новицкий взялся за дело энергично. Плунгинские евреи предлагали ему и “соследователям” несколько тысяч рублей, “но он таковых не принял” и еще усилил свою энергию. Тогда евреи решились воздействовать на него угрозами. Но это не помогло. Два еврея – Копель Гиршович Гец и Калман Гринберг или Блюмбер – даже начали было сознаваться. Между прочим, Копель Гец заявил, что евреи, действительно, нуждаются в христианской крови для религиозных обрядов, но он не хотел этого доказывать из опасения преследования со стороны евреев [105]; на очной же ставке с Иоселем Кацом он вызывался представить и действительно представил еврейскую книгу “Мейнурхс Гансоуэр”, в которой содержатся правила, дозволяющие умертвить доносителя по делам вредным еврейскому обществу... В Мае 1829 года Гец был уже найден убитым, по дороге из Тельш в Плунияны, под мостом, на четвертой версте от местечка Плуниян, недалеко от дома Плуниянского кагального члена Киве Лейбовича Ольшванга. Гринберг был на допросе у Новицкого 2-го Ноября совершенно здоровым, а 5-го Ноября уже скоропостижно умер в страшных корчах. После этого дело опять пошло вяло и кончилось тем, что, по постановлению 1-го департамента Виленского главного суда похитители и убийцы мальчика Пиотровича были оставлены в подозрении [106]...
В том же году и также перед Пасхой быль похищен евреями мальчик в Варшаве. К счастью родители мальчика скоро напали на след и нашли его еще живым в доме еврея, но уже запертым в сундук. Еврей, впрочем, по его словам, пошутил только [107]...
В 1833 году евреями была замучена христианская 12-ти летняя девочка в с. Пилтганах Борисовского уезда, Минской губернии [108].
16-го февраля 1840 года было совершено ужасное злодеяние в г. Дамаске [109]. Один Доминиканский священник по имени Томас (Фома), был приглашен в дом “почтенного” и набожного еврея, которого он считал в числе своих друзей, привить оспу ребенку. Но вместо ребенка он нашел в доме 9 человек евреев, которые бросились на него, крепко связали его и оттащили в комнату, отдаленную от улицы. Там они продержали его до вечера. Ночью явился раввин и привел с собою цирульника. Фому повалили на пол, а под голову его поставили большую чашу. Сначала хотел перерезать священнику горло сам набожный хозяин дома, но руки его дрогнули. Дали нож цирюльнику. Начал резать цирюльник, но докончил брат домохозяина. Кровь была собрана в чашу до последней капли. Затем труп мученика евреи перетащили в другую комнату. Платье, снятое с него, сожгли; тело разрезали на части; кости и голову столкли в ступе, вместе с кусками мяса сложили в мешок и бросили в помойную яму. После умерщвления о. Фомы евреи решили покончить и с его слугою Ибрагимом, который мог безпокоить их розысками своего хозяина. Он вошел во двор еврея спросить: где о. Фома? Евреи ему ответили, что о. Фома в доме прививает оспу ребенку: “если хочешь его видеть, подожди здесь”. После этого, заперев засовом ворота двора, евреи, в числе семи человек, бросились на Ибрагима и связали ему назад руки, а полотенцем заткнули рот. Принесли медный таз, на край которого положили голову несчастного. Два еврея резали его шею, а остальные крепко держали его руки и ноги, чтобы он не мог двигаться, пока не истекла из него вся кровь. Сцена эта происходила среди двора и длилась только четверть часа. Труп замученного, изрезанного также в куски, как и труп о. Фомы, вместе с костьми быль брошен в отхожее место. Убийство о. Фомы и его слуги взволновало даже турецкое правительство. Начались розыски. Злодеев выдал берет (шапка) или скуфья о. Фомы, которая незаметно осталась в доме еврея и почти случайно была найдена следователями. Отысканы были и жалкие останки трупов. После долгого запирательства, виновные, наконец, сознались в совершенном ими злодеянии и со всеми подробностями рассказали, кто, что и как делали. Мы умертвили о. Фому, говорили евреи, потому, что кровь его нам была необходима для отправления наших религиозных обрядов, так как ее употребляют для опресноков и раздают верующим. Мы собрали ее Khalabiets (белую бутылку) и послали к хахаму (т. е. раввину), так как обычай, требует, чтобы кровь хранилась у хахама. Из Багдада приходили письма с просьбою на счет крови, и хахам уведомил нас, что он должен был отослать кровь в Багдад. Хахам сказал, и нам всем было известно, что нужно достать крови и для опресноков, и что надо позвать, под какимъ-нибудь предлогом, отца Фому, так как он живет по соседству, убить и добыть его кровь. Интересно показание дамасского раввина. “По нашему обычаю, – сказал он, – опресноки с кровью раздаются не всему народу, а лишь ревностным последователям закона. Накануне праздника опресноков хахам стоит у хлебной печи. Туда ревностные евреи присылают ему муку, из которой он приготовляет хлебы. Он сам месит их, так что никто не знает, что он в них примешивает кровь, и рассылает эти хлебы тем, от кого присылается мука”... На вопрос следователя: “каким образом употребление крови считается у вас позволительным?” раввин ответил: “это – тайна великих хахамов; они знают это дело и способ употребления крови. Что же касается нас, то мы знаем только то, что употребление крови чрезвычайно разнообразно и имеет обширное применение. Кроме того, мы знаем еще, что кровь в опресноках не всегда смешивается с тестом, а иногда ограничиваются тем, что намазывают хлеб только сверху, как будто бы для того чтобы позолотить его”. Злодеи не были подвергнуты наказанию, но не по решению турецкого суда, а по причинам иного рода. Вот что писал султан Мегемет в своем фирмане: “Из представленного нам от лица всех европейцев, исповедующих закон Моисея, их представителями, г.г. Монтефиори и Кремье, прошения мы усматриваем, что они желают освобождения заключенных и обеспечения безопасности евреев, бежавших от суда по делу о.Фомы, монаха, пропавшего из Дамаска, и его слуги Ибрагима. А так как, в виду их многочисленности, неудобно будет отказать их просьбе, то и повелеваем: освободить еврейских узников, и дозволить бежавшим свободный въезд обратно”. Драх, старейший из раввинов, вернее султана указал причину, почему убийцы о. Фомы остались ненаказанными. “Убийцы о. Фомы сознавшиеся в своем преступлении, – сказал он, – были освобождены от преследования законов при посредстве усилий евреев всех государств. Золото играло важнейшую роль в этом деле”. То же утверждает и Лоран, основательно изучивши это дело.
