Если это предположение верно, то мы получаем возможность утверждать, что Отец, Сын и Святой Дух суть один и тот же Бог, но разные лица. Заметьте, однако, что для понимания Троицы ничего большего нам и не требуется. Если Отец, Сын и Святой Дух являются одним и тем же Богом (а других богов не существует), значит, есть только один Бог; но если они суть также разные лица (и всего их только три), значит, есть три лица.
Основная проблема подобного решения — в необходимости доказать логическую непротиворечивость самого допущения «относительного тождества». Задачу эту пытались решить несколько известных современных философов, в том числе Питер Гич и Петер ван Инваген. Несмотря на их усилия идея относительного тождества остается не слишком популярной и, очевидно, по следующей причине: ее защитники так и не представили вразумительного объяснения, в каком именно смысле вещи могут быть тождественными по отношению к чему–то одному, но различными по отношению к чему–то другому. Недавно, однако, была высказана следующая мысль: понять, каким образом две вещи могут представлять собой один и тот же материальный объект, но — в иных отношениях — разные сущности, нам поможет пример со статуями и глыбами материала, из которого они созданы. Если же это верно, то, по аналогии, анализ данного примера способен помочь нам уразуметь и то, каким образом Отец, Сын и Святой Дух могут быть единым Богом, но тремя разными личностями.
Возьмем знаменитую роденовскую статую Мыслитель. Это единый материальный объект, но его можно с полным правом назвать и статуей (а это один вид вещей), и бронзовой глыбой (это другой род вещей). Нетрудно, далее, понять, что статуя и кусок бронзы — не одно и то же. Если, к примеру, статую расплавить, то у нас уже не будет и статуи, и глыбы одновременно: глыба останется (хоть и в иной форме), зато роденовский Мыслитель исчезнет. Отсюда ясно, что глыба есть нечто отличное от статуи, ведь одна вещь может существовать отдельно от другой лишь в том случае, если это разные вещи. (Заметьте, что статуя не может существовать отдельно от себя.)
Мысль о том, что статуя отлична от глыбы, из которой она создана, может показаться странной. Разве это не означало бы присутствия двух материальных объектов в одном и том же месте в одно и то же время? Разумеется, ничего подобного мы сказать не хотим! Но тогда что же мы должны думать об этой ситуации? Заметьте: проблема здесь не в том, что одна вещь просто является перед нами в двух разных видах или именуется одновременно и статуей, и глыбой. Выше мы уже отмечали, что Супермен и Кларк Кент могут выглядеть по–разному (Кларк Кент, к примеру, носит очки), но имена «Супермен» и «Кларк Кент» — это в действительности лишь разные обозначения одного и того же человека. Но с нашей аналогией статуи дело обстоит иначе. Супермен не может существовать отдельно от Кларка Кента. Куда идет один, туда же направляется и другой (по крайней мере, в ином обличье). Но кусок бронзы в нашем примере, несомненно, может существовать отдельно от Мыслителя. Как мы уже убедились, при переплавке он сохранится, Мыслитель же — нет. Если же это верно, то статуя и бронзовая глыба — в отличие от Супермена и Кларка Кента — действительно представляют собой разные вещи.
Философы предлагали различные интерпретации данного феномена. Его пытались истолковать и так: статуя и глыба представляют собой один и тот же материальный объект, пусть даже они не суть одно и то же по отношению к чему–то другому. (В обычном английском языке нет подходящего слова для обозначения того рода вещей, по отношению к которому статуя и глыба не суть одно и то же, но мы, пожалуй, могли бы позаимствовать кое–что из терминологии Аристотеля и сказать: статуя и глыба — это разные сочетания материи и формы. Но ведь с мнением, что две разные вещи могут представлять собой один и тот же материальный объект, трудно согласиться, если нам подробно не разъяснят, что же это все означает. Предположим, однако, что мы прибавим к сказанному следующее: для двух разных вещей быть «одним и тем же материальным объектом» означает не более чем иметь общую материю. Такое утверждение кажется правдоподобным, а если оно истинно, то наша проблема решена. Глыба бронзы из нашего примера, несомненно, отлична от Мыслителя, поскольку может существовать без Мыслителя, но ведь столь же несомненно и то, что вся материя у нее и у Мыслителя— общая, а следовательно, с этой точки зрения она представляет собой тот же материальный объект.
Предположим, далее, что мы, по аналогии, утверждаем: для нескольких лиц быть одним и тем же Богом означает не более чем иметь свойство, аналогичное обладанию общей материей (например, иметь общую божественную природу). Согласно этому представлению, Отец, Сын и Святой Дух суть один и тот же Бог, но разные лица — точно таким же образом, каким глыба и статуя, из которой она создана, суть один и тот же материальный объект, но разные сочетания материи и формы. Бог, конечно, нематериален, а потому это может быть только аналогией. Тем не менее она помогает нам понять характер межтринитарных отношений, а ничего больше нам пока и не требуется.
3.1.2. Аргументы в пользу веры в Троицу
Независимо от того, склонен ли читатель в настоящий момент согласиться с какой–либо из предложенных в предыдущем разделе аналогий, их сила и внутренняя логика заставляют всерьез усомниться в утверждении, будто догмат Троицы следует отвергнуть с порога как явным образом противоречивый. Но почему этот догмат нужно принимать? Что свидетельствует в его пользу?
Для тех, кто уже твердо убежден в боговдохновенности всей христианской Библии, можно привести убедительные доводы из нее. Библия запрещает нам поклоняться любому другому существу, кроме Бога (e.g., Исх 20:3–5; Ис 42:8). А значит, Иисус заслуживает нашего поклонения только если Он — Бог. Но Библия также ясно дает понять, что Отец заслуживает нашего поклонения (e.g., Мф 5:9–13 и 7:21; Ин 2:16) и что Иисус — не Отец (e.g., Мф 24:36; Лк 22:42, 18). Следовательно, если мы намерены и далее поклоняться как Иисусу, так и Отцу, то мы должны утверждать, что Иисус есть Бог и что Отец есть Бог. Мы, однако, не можем сказать, что Иисус есть Отец, как не можем мы говорить о существовании двух Богов (Втор 6:4). То же верно и в отношении Святого Духа (e.g., Ин 14:26; Деян 5:3–4; Рим 8:26–27). Но как быть, если кто–то отвергает библейские доводы? Нет ли чисто философских аргументов в пользу того, что природу Бога надлежит мыслить как тринитарную, а не унитарную?
Как это ни удивительно, но они есть. Ричард Суинберн предложил следующее априорное доказательство догмата о Троице. Начнем с посылки, что Бог есть любовь или, во всяком случае, совершенно любящее существо. Согласно Суинберну, божественные атрибуты необходимы, а значит, если Бог фактически является совершенно любящим существом, то он должен быть таковым с необходимостью, т.е. Бог не может существовать, не будучи совершенно любящим. А теперь рассмотрим следующие бесспорно очевидные истины. Во–первых, Бог волен был ничего не творить. А значит, не оказалось бы творений, которые Бог мог бы любить. Но, во–вторых, совершенная любовь предполагает возлюбленного. Следовательно, если бы Бог ничего не сотворил, все равно существовал бы кто–то, кого Бог мог бы любить, — и этот кто–то не был бы сотворенным существом. Но кем же тогда мог бы быть этот кто–то, если не другим божественным лицом? Более того, Суинберн также считает очевидным, что истинно совершенная любовь предполагает не только одного возлюбленного, но и третий предмет любви — еще одно лицо, которое любящий и любимый могли бы любить вместе. Он утверждает, к примеру, что хотя любовь мужа и жены — вещь прекрасная, в супружеской любви есть нечто еще более совершенное: то, что обнаруживается в рождении детей и в любви к ним или, скажем, в совместных усилиях милосердной любви к бедным и униженным. Иначе говоря, любовь двух людей, обращенная как внутрь, так и вовне, лучше, чем любовь, фокусированная лишь внутренне. Таким образом, заключает Суинберн, должно существовать третье несотворенное лицо. Нет, однако, оснований полагать, что число лиц должно быть больше трех. А значит, исходя из принципа, что не следует верить в большее число сущностей, нежели мы имеем основания верить, мы должны считать, что существуют именно три божественных (несотворенных) лица. Заключение это, скажем прямо, совместимо не только с тринитаризмом, но и с политеизмом, однако для исключения политеизма у Суинберна имеются особые аргументы, рассматривать которые здесь мы не станем.
Должны ли мы верить доказательству Суинберна? Тем, кто разделяет интуиции Суинберна о необходимых условиях совершенной любви, спорить с ним будет очень непросто. Они могли бы утверждать, что, хотя Бог действительно является совершенно любящим, Он мог бы и не быть — и не был бы таковым именно в тех мирах, где ничего не сотворил. Но ведь способность быть менее любящим, нежели фактически являешься, сама по себе, очевидно, есть несовершенство. А значит, те из нас, кого привлекают методы богословия совершенной личности, не согласятся с возражениями подобного типа.
