случае отсутствия противоречий каноническим нормам.
Вероятно, такое отношение прихода к епархиальной власти было связано с отношением церковных властей к приходам и духовенству: если обновленческое высшее и епархиальное руководство преследовало большей частью корыстные цели, вводя многочисленные налоги на содержание аппарата управления, то и приход делал все, чтобы сохраниться в условиях церковной смуты. Так как у Патриаршей Церкви были другие цели – сохранить в условиях раскола и гонений веру в максимальной чистоте, то и приход старался придерживаться канонических норм.
Противостояние обновленческого епархиального руководства и Андреевской общины г. Ставрополя на этом не закончилось. Епископ Христофор не смог добиться от верующих, не желавших исполнения священнических обязанностей о. Алексием Федоровым, его возвращения. Настоятелем храма был назначен священник Иоанн Письменный [404]. Представители Андреевского прихода заявили архиерею, что они, в соответствии с советским законодательством, уже избрали настоятелем храма игумена Серафима (Надворного), а вопрос о втором священнике остался открытым, но будет решен не епархиальным управлением, а коллективом верующих [405]. Важно, что игумен Серафим (Надворный), избранный верующими Андреевской обновленческой общины, еще 30 июля 1924 г. за неподчинение епископу Христофору и СЕУ был запрещен в служении [406]. Избрав запрещенного священника настоятелем, община приняла решение вопреки мнению епархиального руководства.
Из этого противостояния ясно вытекает вывод, что Андреевский приход подчинялся обновленческим СЕУ и Священному Синоду только номинально, в попытке сохранится в условиях раскола. Приход был вынужден подчиняться обновленцам, так как именно Ставропольская епархия отличалась наиболее организованной борьбой с Патриаршей Церковью.
Противостояние Андреевского прихода с обновленческими органами церковной власти, в отличие от некоторых других приходов, закончилось выходом храма из обновленческой юрисдикции. 2 ноября 1924 г. общее собрание церковно-приходского совета Андреевской церкви г. Ставрополя приняло постановление об «отделении прихода от обновленческих групп и присоединении к Патриаршей церкви». 16 ноября это решение было принято вторично [407], что говорит о единстве мнений большинства прихожан.
18 ноября 1924 г. заявление с просьбой о снятии Андреевского прихода с регистрационного учета было подано в Ставропольское епархиальное управление и Ставропольский окружной административный отдел НКВД [408]. А уже 22 ноября 1924 г. приход вошел в евхаристическое общение с каноническим Александровским епископом Рафаилом (Гумилевским) [409].
Решение вопроса о восстановлении канонического общения Андреевского прихода с Патриаршей Церковью затянулось на два месяца из-за трудностей с признанием смены юрисдикции СЕУ и местной властью. Только 16 декабря был решен вопрос о регистрации новой общины. В январе 1925 г. храм был зарегистрирован и окончательно избавился от обновленческого влияния. Настоятелем храма был избран священник Симеон Колбасенко [410].
Положение Андреевского прихода, в т. ч. материальное, в обновленческой юрисдикции было гораздо выше, нежели в Патриаршей Церкви. Обновленческая церковь, тесно сотрудничавшая с государством и органами ОГПУ, обеспечивала своим приходам, в частности Андреевскому в г. Ставрополе, гарантию хоть каких-то прав. Так, обновленческое руководство отстаивало землю, имеющуюся у священников, готовило амнистию священно-, церковнослужителей и активных верующих, если они не выступали активно против советской власти и обновленцев. Местная советская власть нередко закрывала глаза на многочисленные хозяйственно-финансовые нарушения законодательства обновленческими приходами, чем не преминуло воспользоваться обновленческое руководство [411].
Положение дел в храме после возвращения в подчинение Патриаршему епископу сильно пошатнулось. Денег не хватало. Нередко приходилось брать в штат священником, диаконом или псаломщиком тех, кто соглашался на меньшую оплату. В результате участились сборы пожертвований. Так в 1925 г. был объявлен дополнительный сбор пожертвований в пользу храма [412].
С установлением на Северном Кавказе советской власти, а позднее и распространением обновленческого раскола, значительно изменились принципы церковной жизни. Например, архивные документы свидетельствуют, что перевыборы священнослужителей и членов церковно-приходского совета происходили довольно часто. Смена священнослужителей была связана с постоянной борьбой духовенства из других приходов и заштатных священников за священническое место, связанное с доходностью. Особенно показателен пример иерея Александра Рязанцева, служившего в Спасо-Преображенском храме, который подал заявление в Андреевский храм о приеме на священническое место. В заявлении автор сослался на слух о грядущем закрытии храма, и возникшую, в связи с этим, серьезную опасность остаться без места служения и соответствующего дохода на содержание своей семьи [413].
Подобных заявлений было множество, хотя и не все так откровенно говорили о желании получения дохода от священнослужения. Мотивация этих священнослужителей вполне ясна – в условиях гонений на Церковь и обновленческой смуты выживать необходимо было всеми способами, хотя далеко не все священники отличались потребительским отношением к служению. Большинство таких и оказалось в обновленческой юрисдикции.
В 1923 г. были выявлены нарушения советского законодательства, допущенные приходами г. Ставрополя (Покровским, Спасо-Преображенским, Рядским, Рождество-Богородицким, Евдокиевским и Иеремиевским), в связи с чем возникла опасность массового закрытия храмов [414]. Сложившаяся ситуация порождала у священников страх остаться без места, что усиливало конкуренцию духовенства (особенно это касалось храмов, находящихся в подчинении Патриаршим епископам в связи с их малочисленностью).
В связи с большим количеством заштатных священнослужителей, желавших войти в штат, принять сан было еще сложнее, чем получить место священника или диакона. Например, заштатный псаломщик Андреевского прихода А. Свиридов просил рукоположить его в диаконы с предоставлением места сверхштатного диакона «без участия в церковной кружке» [415].
Члены церковно-приходского совета исполняли свои обязанности абсолютно бесплатно. Еще в декабре 1921 г. было принято решение об обязанности групп верующих предупреждать местный административный отдел НКЮ о проведении собраний с предоставлением повестки дня за 3 дня до собрания. Повестка утверждалась отделом и должна была строго соблюдаться [416]. В сентябре 1924 г. вышло распоряжение начальника административного отдела Ставропольского отделения НКВД РСФСР В. Пласкача о проверке соблюдения утвержденной повестки дня [417]. О нарушениях полагалось докладывать в административный отдел, виновные привлекались к ответственности.
Работа у членов церковно-приходского совета была очень опасной. Самый же тяжелый груз ложился на председателя совета, так как именно он отвечал перед местной властью за все нарушения, допущенные в ходе заседаний. Обычно председателем избирался настоятель храма. На примере Андреевского прихода видно, что он, из-за опасности работы, неоднократно слагал с себя полномочия председателя, только совершая богослужения [418].
В обязанности секретаря церковно-приходского совета входило ведение протоколов заседаний и подготовка повесток дня церковноприходского совета. Эта работа исполнялась небрежно. Протоколы велись очень кратко, не вводя в суть обсуждаемых вопросов. Подавляющее большинство протоколов написано от руки, крайне небрежным почерком, с орфографическими и пунктуационными ошибками. Такое отношение к труду было связано с тем, что эти обязанности воспринимались как формальность, не являющаяся необходимой в церковной жизни. В повестку дня нередко вводился такой пункт, как «текущие дела», в пределах которого обсуждались самые различные вопросы, что говорит
