Далее в том же евангелии Иисус высказывается еще более откровенно, заявляя: «Я и Отец – одно» (Ин 10:30). И снова его иудейские слушатели хватаются за камни. А далее по тексту, когда Иисус беседует с учениками во время последней трапезы, один из его последователей, Филипп, просит учителя показать им Отца, и Иисус отвечает: «Кто Меня увидел, увидел Отца» (14:9). И наконец, во время той же трапезы, Иисус обращается с молитвой к Богу, говорит о том, как Бог «послал» его в мир и упоминает о славе, «которую Ты даровал мне… прежде основания мира» (17:24). Иисус не утверждает здесь, что он – Бог Отец, так как очевидно, что, молясь, он не обращается к самому себе. Он не говорит, что тождествен Богу, но что он равен Богу и был таковым еще до основания мира.
Эти заявления сами по себе весьма впечатляющи. Но при ближайшем рассмотрении с исторической точки зрения они просто не могут быть приписаны реальному Иисусу, поскольку не проходят отбор ни по одному из критериев. Они не находят многократного подтверждения в наших источниках, встречаясь лишь в Евангелии от Иоанна, самом позднем и богословски насыщенном из всех. Они, бесспорно, не отвечают критерию несходства, ибо выражают именно тот взгляд на Иисуса, которого придерживается автор этого евангелия. И они совсем не выглядят достоверными с точки зрения контекста. У нас нет никаких свидетельств того, чтобы хотя бы один палестинский еврей когда-либо высказывался о себе подобным образом. Утверждение Иисусом собственной божественности – это часть характерного для Иоанна богословия, а не исторических записей о том, что в действительности делал Иисус.
Рассмотрим вопрос в несколько ином свете. Как я уже отмечал раньше, в нашем распоряжении имеется ряд источников, имеющих отношение к историческому Иисусу: короткие замечания у Павла (включая несколько цитат из учения Иисуса), Марк, Q, М и L, не говоря уже о полном тексте евангелий от Матфея и Луки. И ни в одном из них мы не находим возвышенных заявлений такого рода. Если бы Иисус ходил по Галилее, провозглашая себя посланником с Небес от Бога – божеством, существовавшим еще до сотворения мира и по сути равным самому Богу, – что еще из его учения могло произвести столь же волнующее, громоподобное впечатление на слушателей? И тем не менее ни один из наших ранних источников ни о чем похожем не упоминает. Неужели они решили опустить то, что было самым важным в проповеди Иисуса?
Почти наверняка эти утверждения о божественности Иисуса у Иоанна исторически недостоверные. Но не может ли быть так, что Иисус считал себя божественным в каком-нибудь другом смысле слова? Ранее я уже выдвинул довод, что он не считал себя Сыном человеческим – ангельским существом, грядущим с небес, чтобы судить землю. Но он действительно думал о себе как о будущем царе в мессианском царстве. И, как мы уже видели в предыдущей главе, в некоторых пассажах Писания о царе говорится не как о простом смертном, но как о божественном создании.
Возможно ли, чтобы Иисус считал себя божественным в этом смысле слова?
Это, разумеется, возможно, но маловероятно по следующей причине. В Еврейской Библии, да и в еврейской традиции в целом, есть случаи, когда смертные – например царь, Моисей или Енох, – считались в определенном смысле слова божественными. Однако это мнение о них всегда высказывалось кем-то другим, и нет свидетельств, чтобы они говорили нечто подобное сами о себе. Такое положение дел в корне отличается от того, которое мы находим, например, в случае с Египтом, где фараоны провозглашали себя прямыми наследниками божества, или с Александром Македонским, принимавшим культовое поклонение, или с некоторыми римскими императорами, которые активно продвигали идею, будто они – боги. Насколько нам известно, в иудаизме это не имело место никогда. Мысль о божественности царя могла прийти в голову его сторонникам позднее, по мере того, как они начинали размышлять о его могуществе и влиянии. Но у нас нет примера, когда иудейский царь еще при жизни объявил бы себя божественным.
Мог ли Иисус стать исключением? Да, разумеется. Из любого правила всегда есть исключения. Но чтобы считать Иисуса таким исключением из правил, нужны многочисленные и убедительные доказательства – а таковых просто не существует. Притязания Иисуса на божественный статус содержатся только в самом позднем из канонических евангелий, но не в более ранних источниках.
Можно возразить, что, помимо прямых заявлений Иисуса о своей божественности, есть и иные соображения, наводящие на мысль, что он рассматривал себя как божество. Например, он совершает поразительные чудеса, которые бесспорно может творить только божество; он прощает людям грехи, что представляет собой прерогативу одного лишь Бога, и принимает поклонение себе, когда люди простираются перед ним ниц, что явно указывает на божественные почести.
В этой связи следует подчеркнуть два обстоятельства. Во-первых, все сказанное вполне совместимо с человеческой, а не только с божественной властью. Так, в Еврейской Библии пророки Илия и Елисей благодаря силе Божьей творили невероятные чудеса – включая исцеление больных и воскрешение мертвых, а в Новом Завете то же самое совершали апостолы Петр и Павел, однако все это не делало ни одного из них божественным. Когда Иисус прощает грехи, он никогда не говорит: «Я прощаю тебя» (как мог бы сказать Бог), но: «прощены твои грехи» – как бы указывая на то, что они прощены Богом. Эта прерогатива – объявлять о прощении грехов – была также закреплена за священниками, совершавшими от имени верующих жертвоприношения в храме. Иисус, таким образом, мог присвоить себе прерогативу священника, но не Бога. И цари принимали поклонение себе – даже в самой Библии (Мф 18:26) – пользуясь славой и почетом, как и сам Бог. Однако ни одна из этих вещей, взятая в отдельности, сама по себе не представляет собой указания на божественность Иисуса.
Что еще важнее, все эти деяния скорее всего даже не восходят к историческому Иисусу. Они могут быть традициями, приписанными Иисусу более поздними рассказчиками, которые желали подчеркнуть его величие и значимость. Вспомним один из ключевых тезисов данной главы: многие традиции в евангелиях не берут начало в жизни исторического Иисуса, а представляют собой приукрашенные версии рассказчиков, которые стремились обратить людей в свою веру, убеждая их в превосходстве Иисуса и наставляя соответствующим образом уже обращенных. Эти традиции, возвышающие Иисуса, не могут пройти критерий несходства и, по всей вероятности, являются позднейшими благочестивыми дополнениями к рассказам о нем – рассказам, передаваемым людьми, которые после его смерти и воскресения уверовали в то, что он был в определенном смысле слова божеством.
Что мы можем утверждать об Иисусе с определенной долей уверенности, так это то, что его служение и провозвестие были сосредоточены не на его собственной божественности (тема, которой он, по сути, совершенно не касался), а на Боге. И еще на том царстве, которое Бог собирался принести, и на Сыне человеческом, который вскоре должен был явиться, чтобы судить землю. Когда это случится, грешники будут уничтожены, а праведники войдут в это царство – царство, в котором не будет больше ни боли, ни печали, ни страдания. Двенадцать учеников Иисуса станут правителями в будущем царстве, а Иисус будет царствовать над ними. Иисус не объявлял себя Богом. Он верил и учил, что станет царем в наступающем царстве Бога, его Мессией, которому еще предстоит быть открытым людям. Такова была весть, которую он передавал своим ученикам, и в конечном счете именно эта весть привела его к распятию. Лишь впоследствии, когда ученики уверовали в то, что их распятый учитель был воскрешен из мертвых, они пришли к убеждению, что он – в определенном смысле слова – был Богом.
Глава 4
Воскресение Иисуса: чего мы знать не можем
Каждый год я выступаю с множеством лекций по всей стране – не только в колледжах и университетах, но и в общественных организациях, богословских семинариях и церквах. Когда меня приглашают выступить в какой-нибудь консервативной евангелической семинарии или церкви, это почти всегда связано с публичными дебатами, которые меня просят провести с кем-либо из консервативно настроенных специалистов на тему, представляющую взаимный интерес – например, «Могут ли историки доказать, что Иисус был воскрешен из мертвых?», или «Располагаем ли мы оригинальным текстом Нового Завета?», или «Дает ли Библия адекватное объяснение человеческим страданиям?». По очевидным причинам аудитория в подобных случаях меньше заинтересована в том, чтобы услышать мое мнение, чем в том, чтобы увидеть, как один из экспертов, разделяющих их собственные взгляды, ответит на мои высказывания и опровергнет их. Я сам прекрасно это понимаю и потому получаю удовольствие от подобных встреч. Дебаты нередко оказываются весьма оживленными, а аудитория – почти всегда внимательной и великодушной, даже если они считают меня опасным человеком, выступающим на «темной стороне».
