Едва ли уместно рассматривать здесь многочисленные обоснования каждой из этих гипотез. Обе имеют свои достоинства, удовлетворительно объясняя те или иные явления, связанные с критикой новозаветных текстов. Но вместе с тем остается ряд других проблем, которые не поддаются пока объяснению на основе только одной или другой схемы, и ни одна из них не исчерпывает на данном этапе исследования всего круга вопросов хронологии раннехристианских произведений.
Полемика С. И. Ковалева с А. Робертсоном представляет интерес во многих отношениях. Во-первых, она обрисовывает современное состояние вопроса об историчности Христа. При этом более ясно очерчиваются и пределы спорного.
Речь идет не о том, жил ли Христос догматического богословия, Христос, родившийся в непорочном зачатии, ходивший по воде как по суше, воскрешавший других и воскресший сам, вознесшийся на небо и обещавший спасение. Научная критика уже давно выявила круг мифологических сказаний, к которым восходят эти евангельские мифы. Их дохристианская «языческая» подоснова сейчас уже не предмет спора. В этом большая заслуга целой когорты ученых и исторической и мифологической школы. На одном краю этого длинного ряда стоят имена английского философа-материалиста Джона Толанда, немецкого профессора восточных языков Реймаруса, французского аббата Жана Мелье, которые еще в конце XVII — начале XVIII в. на основе рационалистической критики Священного писания пришли к важным результатам. На другом конце ряда — датский литературный критик Брандес, поляк Немоевский, французы Дюжарден и Кушу, англичанин Райлендс, американец Вильям Бенджамен Смит. Это уже наши современники, представители мифологической школы первой половины XX в. Между этими двумя вехами — два с половиной столетия плодотворных исследований и множество крупнейших общепризнанных имен: немецкий философ Бруно Бауэр и всемирно известный английский этнолог Дж. Фрэзер, систематизировавший необозримый материал по сравнительной истории религии, английский ученый Дж. Робертсон, автор «Мифа о Христе», А. Древс и многие другие.
Не является опорным и вопрос о недостоверности значительной части евангельских «исторических» повествований. Блестящая плеяда исследователей выявила в новозаветной литературе бесчисленные противоречия, исторические нелепости и хронологические ошибки. Было установлено, например, что канонизированная последовательность размещения новозаветных произведений, которая принята догматическим богословием, не отвечает хронологической их последовательности: евангелие от Марка старше евангелия от Матфея. Была выявлена многослойность евангелий. Даже в древнейшем евангелии от Марка найдено несколько напластований. Вариант, вошедший в канон, представляет собой компиляцию, составленную из нескольких источников. В свою очередь евангелие от Марка было использовано авторами евангелий от Матфея и Луки: к «рассказам Марка» они компиляторски присоединили другие — рассказ о рождении Иисуса, некоторые логии — так называемые речения Иисуса и т. п. Бесспорны различия и противоречия между тремя синоптическими евангелиями и евангелием от Иоанна. Например, у Марка Иисус в качестве носителя откровения действует меньше года, а у Иоанна его деятельность длится несколько лет. В евангелии от Иоанна также обнаруживают два слоя повествования, однако отличающихся от напластований у синоптиков. Разумеется, такой характер новозаветной литературы, в частности евангелий, вобравших в себя разновременные и разноречивые материалы, не мог не отразиться на содержании этих произведений. Они полны идейных, исторических, хронологических противоречий и несообразностей. Они носят на себе следы различных тенденций, и это тоже не является в настоящее время предметом спора. Это прочно установлено исследованиями Д. Штрауса, автора нашумевшей в свое время книги «Жизнь Иисуса», протестантского богослова А. Гарнака, бывшего аббата А. Луази, М. Гогеля и многих других.
Среди плеяды ученых, внесших свой вклад в научную критику новозаветной литературы, немало теологов. Многие из них стремились очистить христианство от нелепостей и противоречий и применить его к современным условиям. Однако объективно их критика помогла установить недостоверность евангельских сказаний, примеры которых мы приводили выше.
Предметом спора в упомянутой выше дискуссии является лишь вопрос о существовании или отсутствии в мифах о Христе некоего исторического зерна, вокруг которого затем и наслоились разнообразные легенды и различные идейные и религиозные учения, нашедшие свое литературное оформление и некий синтез в Новом завете.
С. И. Ковалев отвечает на этот вопрос отрицательно. Он отвергает реальное существование некоего маленького проповедника одного из локальных религиозных движений того времени, который затем, в процессе формирования христианства был превращен религиозным мифотворчеством в великую фигуру, утратившую земные и реалистические очертания. «Исторически, — заявляет С. И. Ковалев, — формирование христианства шло не от человека к богу, а наоборот, от бога к человеку»[168].
А. Робертсон отвечает на этот же вопрос положительно. Рациональное зерно могло быть, и его следует искать в социальных движениях в Палестине I в. н. э., связанных с эссенами. «Вокруг распятого вождя этого движения, — пишет он, — или, что более вероятно, вокруг слившихся легенд о нескольких вождях был создан первоначальный евангельский рассказ»[169]. Отвечая на контраргументы своего оппонента, он в послесловии ко второму русскому изданию своей книги пишет: «Я не попал в эвгемерическую ловушку. Речь идет не об обожествленном человеке. Речь также не идет и об очеловеченном боге. Речь идет, как я пытаюсь разъяснить, о двух противоположных движениях: 1) о народном мессианизме, движении, которое „связывалось с именем то одного, то другого вождя и было в состоянии пережить смерть многих из них“ — одним из таких вождей был Иисус Назарянин, и 2) о мистическом культе „Христа Иисуса“, пропагандировавшемся Павлом и другими для противодействия народному мессианизму. Речь идет… об этих двух противоположных движениях… сливающихся в одно для того, чтобы выжить. Это объективное слияние противоположностей отражается в теологической догме о богочеловеке, который является не двумя, а одним Христом. Прекрасный урок диалектики, которым пренебрегают буржуазные ученые, но, разумеется, не марксисты!»[170].
Полемика С. И. Ковалева и А. Робертсона примечательна еще и в том отношении, что оба ученых — советский и английский — стоят на позициях материалистического понимания исторического процесса и что различные решения, выдвигаемые ими, идут в русле общей для обоих марксистской методологии.
В этой связи необходимо еще раз со всей определенностью подчеркнуть, что вопрос об историческом ядре евангельских персонажей не является ни решающим, ни первостепенным в идейной борьбе атеизма против богословия. Как раз апологетическое богословие стремится представить дело таким образом, будто в истории происхождения христианства центральным стержнем, причиной и следствием является Иисус Христос.
Личность Иисуса Христа, его смерть и воскресение являются «центром центра, собственным сердцем современного христианства», пишет современный православный апологет[171], отвергая тем самым самую постановку вопроса о социальных и идейных предпосылках этой религии. Его католический собрат также усматривает особенность первой христианской общины исключительно «…в том абсолютно центральном месте, которое занимает там личность Христа, его смерть и воскресение»[172].
Таких же взглядов в общем придерживается и ряд зарубежных клерикальных ученых, усматривающих в евангельском Христе с его «парадоксом воплощения», его воскресением и сотворенными чудесами центральный стержень истории христианства. «Я глубоко убежден, — пишет один из них, — что историческое явление бога в Иисусе из Назарета должно быть краеугольным камнем любой веры, если она действительно христианская»[173].
Другой оттенок этой абсолютизации личности Иисуса заметен в словах современного зарубежного историка христианства, который писал, что «Иисус в свою эпоху стоял совершенно один среди своего народа. Он сражался с религией Торы. Но он закончил эту борьбу абсолютно одиноким, без всякого союза с какой-либо духовной или политической силой античного мира»[174].
Таким образом, сведение истории формирования христианства к личности Христа, изображаемого богочеловеком, носителем божественного откровения, гениальной личностью, одиноко возвышающейся над своей эпохой и своими современниками, не связанной с ними никакими социальными и идейными связями, роднит своей идеалистической основой христианских богословов с рядом зарубежных ученых клерикального толка.
