Тем не менее, когда Лука составлял свои речи, похоже, что он делал это отчасти на основе более ранних источников, имевшихся в его распоряжении, – точно так же, как его описание учения Иисуса в евангелии было заимствовано из более ранних источников (например, у Марка). Но если различные традиции (например, речи) дошли до него из различных источников, нет никакой гарантии, что они будут находиться в полной гармонии между собой. А если они не находятся в гармонии, то это почти всегда происходит потому, что кто-то вносит в эти история изменения или же выдумывает их.
Это делает речь Павла в Деян 13 тем более интересной. Павел говорит в синагоге в Антиохии Писидийской, используя эту возможность, чтобы сообщить собравшимся верующим, что еврейские начальники в Иерусалиме совершили тяжкий грех перед Богом, убив Иисуса: «И не найдя никакого основания для смерти, упросили Пилата убить Его. Когда же исполнили всё написанное о Нем, то, сняв с древа, положили Его в гробницу» (Деян 13:28–29).
Со стороны кажется, будто эти слова в общем и целом соответствуют тому, что евангелия сообщают нам о смерти и погребении Иисуса – то есть, что он умер и было положен в гробницу – но здесь погребение Иисуса осуществляет не один-единственный член Синедриона, а весь совет. Это совершенно иная традиция. Здесь нет ни слова об Иосифе, как и в посланиях Павла. Возможно ли, что эта возникшая еще до Луки традиция, более древняя, чем та, что встречается у Марка и связана с Иосифом из Аримафеи? Не является ли древнейшей из дошедших до нас традиций именно та, которая утверждает, что Иисус был похоронен группой иудеев?
Если эта традиция действительно более древняя из двух, в этом есть смысл. Любая традиция, ставящая своей целью подвести читателя к рассказу о пустой гробнице, просто обязана была доказать, что Иисус получил надлежащее погребение в гробнице. Но кто мог осуществить это погребение? Согласно всем преданиям, у Иисуса не было семьи в Иерусалиме, и следовательно, не было ни фамильной гробницы, куда его могли положить, ни родственников, которые могли совершить погребальный обряд. Более того, евангельские рассказы не раз сообщают, что все последователи Иисуса после его ареста скрылись, так что они тоже не могли взять на себя эту задачу. Римляне не собирались этим заниматься по причинам, которые я проясню далее. Это оставляет нам только один выбор. Если последователи Иисуса знали, что он должен быть похоронен в гробнице – иначе откуда могли взяться рассказы о пустой гробнице? – и им необходимо было выдумать историю, описывающую его погребение, то единственными, кто мог это сделать, были сами еврейские власти. Отсюда и древнейшая из имеющихся у нас традиций, изложенная в Деян 13:29. Возможно, эта же традиция лежит и в основе 1 Кор 15:4: «Он был погребен».
По мере того как традиция о погребении рассказывалась и пересказывалась, она, возможно, не только приукрашивалась, но и конкретизировалась. Рассказчики были склонны добавлять детали к историям, казавшимися не совсем ясными, или давать имена людям, которых традиция оставила безымянными, или добавлять имена отдельных личностей к рассказам, в которых первоначально упоминались только безымянные персонажи или неопределенные группы лиц. Эта традиция продолжалась еще долгое время после новозаветного периода, как блестяще продемонстрировал мой учитель Брюс Мецгер в своей статье «Имена для безымянных».7 Мецгер показал, как люди, которые в новозаветных рассказах остались безымянными, в более поздних традициях получали имена: например, волхвы, или священники в Синедрионе, осудившие Иисуса, или два разбойника, распятые вместе с ним. В рассказе об Иосифе из Аримафеи мы, возможно, имеем дело с ранним примером этого феномена: неопределенное заявление о том, что некие безымянные представители иудейских властей похоронили Иисуса, превратилось в рассказ об одном конкретном человеке, сделавшем это, который назван по имени.
В дополнение к этому мы располагаем очевидным доказательством того, что в евангельских традициях, по мере того как время шло, а рассказы все более приукрашивались, наметилась тенденция находить «хороших парней» среди «плохих». Так, например, в Евангелии от Марка оба разбойника «поносили Его» (Иисуса) на кресте; в более позднем Евангелии от Луки так поступает только один из них, в то время как другой исповедует веру в Иисуса и просит вспомнить о нем, когда тот придет как Царь (Лк 23:39–43). В Евангелии от Иоанна есть еще один «хороший парень» среди «плохих парней» Синедриона, вызвавшийся помочь с погребением, по имени Никодим, который сопровождает Иосифа из Аримафеи, чтобы вместе с ним отдать последний долг телу Иисуса (Ин 19:38–42). Наиболее примечательная фигура здесь – это Понтий Пилат, в самом раннем из наших евангелий, от Марка, представленный исключительно в черном свете, как человек, осудивший Иисуса на смерть. Но он делает это с большой неохотой у Матфея, и лишь после того, как трижды объявляет Иисуса невиновным, у Луки и Иоанна. В более поздних евангелиях, не вошедших в Новый Завет, Пилат предстает как «хороший парень», невиновный до такой степени, что он даже обращается в веру и становится приверженцем Иисуса. Отчасти эти все усиливавшиеся попытки оправдать
Пилата предпринимались с тем, чтобы показать, на ком в действительности лежала вина за незаслуженную казнь Иисуса. Для авторов этих сочинений, живших намного позже свершившегося факта, вина лежала на непокорных евреях. Но этот образец – также из числа попыток найти кого-нибудь хорошего среди нравственно испорченных противников Иисуса. Упоминание об Иосифе из Аримафеи как о тайном поклоннике, стороннике или даже последователе Иисуса, могло быть аспектом того же самого явления.
В дополнение к этим довольно общим соображениям, только что изложенным мной, которые ставят под вопрос предположение, что Иосиф из Аримафеи похоронил Иисуса, есть и более конкретные причины, заставляющие усомниться в том, что Иисус вообще получил достойное погребение в гробнице, которая впоследствии была обнаружена пустой.
Римская практика распятия
Иногда христианские апологеты утверждают, что Иисуса должны были снять с креста до захода солнца в пятницу, поскольку следующий день был субботой, а оставлять на кресте казненного в день субботний противоречило еврейским законам или, по крайней мере, еврейским религиозным чувствам. К несчастью, исторические свидетельства говорят как раз об обратном. Иисуса убили не евреи, так что они не могли решать, когда снять его с креста. Более того, римляне, которые его распяли, не подчинялись еврейским законам и нисколько не заботились о еврейских религиозных чувствах. Совсем наоборот. Когда речь шла о распятых преступниках – в данном случае о человеке, осужденном за преступления против государства – обычно не было места для милосердия и никто не принимал во внимание ничьи чувства. Целью распятия было продлить пытку и унижение как можно дольше, чтобы показать зрителям, что случается с теми людьми, которые доставляют неприятности Риму. Частью этого публичного унижения и надругательства было оставить тело казненного после смерти на кресте, чтобы его тело стало добычей падальщиков.
Джон Доминик Кроссан выдвинул скандальное предположение, что тело Иисуса не воскресло из мертвых, но было съедено собаками.8 Когда я впервые услышал об этом предположении, я уже не был христианином, так что оно не вызвало у меня гнев на религиозной почве, но я все же нашел его чрезмерным и отдающим погоней за сенсацией. Однако это было до того, как я тщательно исследовал вопрос. Моя нынешняя точка зрения состоит в том, что мы не знаем и не можем знать, что в действительности произошло с телом Иисуса. Но, насколько можно судить по сохранившимся источникам, совершенно верно то, что обычно с телом преступника происходило именно это – его оставляли разлагаться на кресте и служить пищей падальщикам. Распятие должно было служить сдерживающим средством против участия в подрывных действиях, и потому наказание не кончалось со смертью осужденного, но продолжалось и после, когда его тело разлагалось и уничтожалось хищниками.
Свидетельства, подтверждающие это, встречаются в широком круге источников. Одна древняя надпись, найденная на надгробном камне человека, убитого собственным рабом, гласит, что убийца был «повешен… живым, став (пищей) для диких животных и хищных птиц».9 Римский автор Гораций в одном из своих посланий описывает некого раба, который говорит своему хозяину, что он не сделал ничего дурного – на что тот отвечает: «Так ворон на кресте ты не кормишь» (Послание, 1.16.46–48).10 Римский сатирик Ювенал говорит о коршуне, который «оставивши падаль, собак, лошадей и распятых, К детям спешит и приносит в гнездо этой падали части» (Самиры, 14.77–78).11 Самый знаменитый в античности толкователь снов, греческий Зигмунд Фрейд по имени Артемидор, пишет, что для бедняка к добру видеть себя во сне распятым, так как «распятый высоко вознесен и многих кормит (собою птиц)» [Сонник (Онейрокритика), 2.53].12 Наконец, доля висельного юмора присутствует в «Сатириконе» Петрония, одно время служившего советником при императоре Нероне, касательно распятой жертвы, оставленной висеть на кресте многие дни (главы 11–12).
